Результаты

[Zo-Mash]

Раскладка по числу поданных голосов

	Блич_Спецназ	Руконгайские бродяги	Нулевой отряд	Сейрейтейский отряд
26.03 Общество Душ	58	23	62	44
27.03 О любви	74	21	30	58
28.03 Генсей	43	11	28	53
29.03 О смерти	80	10	55	25
30.03 Уэко Мундо	55	15	35	34
31.03 Король Общества Душ	31	19	72	104
01.04 О ненастоящем	58	20	30	21
02.04 Между здесь и там	59	22	34	10
03.04 Иллюстрация 1	72	19	54	43
04.04 Иллюстрация 2	27	26	39	63
05.04 Добровольное участие 1	4 46 19		31	21
05.04 Добровольное участие 2	32 52 6	12	30
Всего	716	198	500	476

Более всего голосов за фик "Новые Боги" Vitce - 80
Более всего голосов за арт "7 уровень" pink-pink - 104

СПАСИБО ЗА ФЕСТ!

@темы: Результаты

---

Результаты

[Zo-Mash]

Количество баллов по командам:
Блич_Спецназ: 11
Сейрейтейский отряд: 3
Нулевой отряд: 2
Руконгайские бродяги: 0

Сводная таблица работ по командам и темам. Номера работ соответствуют
порядку выкладки. Цветом выделены работы - победители в своих турах.

	Блич_Спецназ	Руконгайские бродяги	Нулевой отряд	Сейрейтейский отряд
26.03 Общество Душ	1. На крючок	2. Шмакодявка	3. Сортировочная	4. Бесценная услуга
27.03 О любви	3. Росток	2. Ибо крепка, как смерть, любовь	1. Ты всегда знаешь, чего я хочу	4. Почти ревность
28.03 Генсей	4. Каракурский узел	2. Оттенки связей	3. Предназначение	1. Петля Мёбиуса
29.03 О смерти	2. Новые Боги	1. Икоросэ, Шинсо!	4. Кошачья колыбель	3. Десять шагов
30.03 Уэко Мундо	4. Согреться	3. Мелодия из глубин	2. Желание	1. Холод пустоты
31.03 Король Общества Душ	1. Доброе утро, Ваше Величество!	3. Приговоренный	2. За грань	4. 7 уровень
01.04 О ненастоящем	3. Маков цвет	1. Божественная комедия	4. Порог	2. Адажио дождя
02.04 Между здесь и там	2. Принцип игры	4. Пять дней и еще три месяца спустя	1. Катись, катись, никогда не воротись	3. Мое темное я
03.04 Иллюстрация 1	1. Нежные объятия	2. Утренние тени	3. Ждать перемен	4. Инверсия
04.04 Иллюстрация 2	4. И новый мир грядет	3. Я слышу	1. Луна в воде	2. Без надежды
05.04 Добровольное участие 1	1. В тиски 3. Минуты спокойствия (2 балла) 5. Мир полон открытий		4. Погружение (1 балл)	2. Последний шаг
05.04 Добровольное участие 2	1. Вечерний свет (1 балл) 4. Добрых снов (2 балла) 5. Ну и ладно!	3. На сцене - связной	2. Козырь
06.04 Внеконкурс	1. Все обещало мне его			2. Колыбель
07.04 Внеконкурс	1. Дураки и их женщины 2. Двадцать лет	3. Право на выбор		4. Поймай меня, если сможешь
08.04 Внеконкурс	1. И будет мир 2. Приятного аппетита
09.04 Внеконкурс			Не понять Ширмы Орлиное гнездо

@темы: Результаты

---

Внеконкурс, день четвертый

[Zo-Mash]

Автор: Эдлен
Название: Не понять
Команда: Нулевой отряд
Бета: aya_me
Пейринг: Гриммджоу/Улькиорра
Рейтинг: R/NC-17
Жанр: pwp
Размер: мини, слов 829
Тип: слэш
Статус: закончен
Саммари: Улькиорра не понимает его. Нет, он знает, что сейчас чувствует Джаггерджак, знает причину этих чувств, но все же не понимает, почему он чувствует именно это. Вообще что-то чувствует.
Дисклеймер: Герои принадлежат Кубо Тайто


- Гриммджоу.
Предостережение падает, словно камень. Он, как всегда, спокоен, лишь зеленые глаза неотрывно следят за мечущимся по его комнате Джаггерджаком. Тот на секунду замирает, а потом ударяет кулаком по стене так, что с потолка сыпется песок. И вновь начинает ходить кругами, засунув руки в прорези хакама.
Улькиорра неподвижно лежит на кровати, пытаясь глядеть лишь в потолок, но взгляд то и дело возвращается к Гриммджоу.
Улькиорра не понимает его. Нет, он знает, что сейчас чувствует Джаггерджак, знает причину этих чувств, но все же не понимает, почему он чувствует именно это. Вообще что-то чувствует.
Эмоциональный диапазон самого Улькиорры совсем неширок, но он все еще удивляется себе. Он давно решил, что пытаться понять Гриммджоу не стоит, однако до сих пор позволяет ему бесцеремонно врываться в его спальню.
- Прекрати, - приказывает он, когда перемещения синеволосой макушки вконец надоедают.
- Чертов ублюдок! – рычит Гриммджоу и плюхается на кровать. – Бесит!
Понять, кого он имеет в виду, сложно. Может - Куросаки, которому ему не терпится свернуть шею. Может - Владыку, запретившего предпринимать что-либо, а, может - самого Улькиорру, за слишком бесстрастное отношение к ситуации.
Не понять.
Тонкие руки тянутся к вискам, взлохмачивая и без того всклокоченные волосы. Улькиорра знает, что, если почесать Гриммджоу за ухом, он замурчит, как настоящий кот, и из глаз исчезнет ожесточенно-яростное выражение. Сменится на сытое довольство. А если провести пальцами вдоль спины, он зашипит и зыркнет небесной синевой радужки, словно спрашивая: «Ну и что ты там задумал еще?!»
Когда Улькиорра гладит его живот, чуть касаясь края дыры, Гриммджоу напряженно замирает, дыша часто-часто, не делая попыток отстраниться. Он или жмурится, или в глазах плещется какое-то доверительное ожидание, что заставляет Улькиорру продолжать гладить его пресс.
Впрочем, когда Гриммджоу вылизывает его шею, Улькиорра тоже замирает, тоже не отталкивает, но держит глаза всегда открытыми.
Вот и сейчас Гриммджоу всем телом прижимается к нему, потираясь бедрами о колено, целует под ухом, опасливо двигаясь вниз к дыре. Улькиорра привычно отмечает его действия, а пальцы запутываются в синих волосах. Гриммджоу урчит, лижет, чуть прикусывает кожу, ластится, словно и не был взбешен минуту назад.
Улькиорре нравится, однако он все же выворачивается из объятий и встает с постели.
- Улькиорра! – еле сдерживаемое рычание; видимо, Гриммджоу считает, что если не слишком явно высказывать недовольство, любовник вернется.
- Пора кормить женщину. Двадцать минут, Гриммджоу.
Дверь закрывается бесшумно, а в комнате что-то с треском ломается, запущенное пинком, заглушая разъяренный возглас.
Через двадцать минут Гриммджоу в спальне можно и не застать. Ему нет нужды дожидаться Улькиорру, как, впрочем, - и приходить к нему, хотя внезапную вспышку нежности и страсти после буйства можно довести до конца. Но в этом весь Улькиорра – то, что доверяет ему Владыка, в тысячу раз важнее, чем раздраженный любовник.
Куросаки еще далеко и угрозы не представляет. Проблема может быть лишь в том, что Джаггерджак снова не удержится и бросится первым искать мальчишку. Что будет чревато новым наказанием для глупого кошака.
Улькиорра на секунду прикрывает глаза – он помнит, что Гриммджоу без руки гораздо неприятнее, чем с рукой. Неприятна и непонятна его помешанность на этом рыжем парне. Если бы Улькиорра знал себя хуже, чем это есть на самом деле, он бы сказал, что ревнует. Но нет, это лишь недовольство собственника. А ведь Гриммджоу, наверное, чувствует то же самое, когда Улькиорра беспрекословно подчиняется приказам Айзена-сама. Вот только со своим недовольством он ничего не может сделать. А Улькиорра может. И сделает. Позже.
Когда он возвращается в свою комнату, сильные руки хватают его и вдавливают в прохладную стену
«Что ты себе позволяешь, мусор?» - вертится на языке фраза, которую он давно уже не озвучивает этому арранкару. Это не Гриммджоу позволяет себе, это Улькиорра позволяет ему. Все. И даже пропускает момент, когда Джаггерджак перестает быть для него мусором. Хотя неуравновешенной скотиной он так и остается.
- Черта с два ты сбежишь от меня, Шиффер! – сжимает в своих лапах тонкие запястья - следов не останется, но приятного мало. Глаза торжествующе сияют в полумраке комнаты. Улькиорра предпочитает темноту, и Гриммджоу любит подкарауливать добычу во мраке. Ждет, чтоб облапать, ждет, когда можно будет облизать края дыры на горле, расстегнуть плащ, улавливая еле слышный вдох. Ухмыляясь, распускает пояс хакама, скользит вниз, на колени. Трется щекой о чуть поднявшуюся плоть.
Раньше это было почти сражением. Подчинить, заставить, взять. И каждый мог проиграть, вне зависимости от номера на теле.
Сейчас близость выпрашивается. Вот так – расслабленным языком по нежной коже и венам. Жаркими губами до первого солоноватого привкуса во рту, до первого всхлипа. Можно запустить руку в короткие синие пряди – потребовать еще. Притянуть – он будет вылизывать и сосать так, как нужно – то грубо, напористо, резко, то вдруг мягко и ласкающе. Тогда можно, не говоря ни слова, развернуться, вжаться ладонями в стену, выгнуться, открыть тело, но спрятать лицо. Сделать вид, что нет этого горячего языка, протискивающегося сквозь сжатые мышцы, смачивающего, разогревающего.
Потому что в такие моменты Улькиорра не может понять не только Гриммджоу, он не может понять себя. Зачем ему нужны эти ритмичные движения, бешеные завоевывающие толчки, лихорадочные стоны и рыки за спиной, и собственные судорожные вздохи.
Впрочем, время подумать над этим еще будет. А пока можно позволить себе и ему это обжигающее удовольствие.


Автор: Kagami-san
Название: Ширмы
Команда: Нулевой отряд
Бета: Angstsourie
Пейринг, персонажи: аптекарь, Гин
Рейтинг: G
Жанр: игры сознания
Предупреждение: кроссовер с Mononoke
Размер: 1868


Первая тяжелая капля упала с небес, оставив жирную кляксу на пыльной тропинке. За первой последовала вторая и третья, а затем стеной рухнул ливень.
- Мило, - пробормотал аптекарь, открывая алый зонт - яркое пятно в монохромном мире.
День потемнел, и вмиг похолодало, ливень чуть утих, словно выплеснул всю горечь, но ему на помощь пришел ветер.
От косого колкого дождя не спасал даже зонт. И конца-краю не было видно этой напасти.
Ками сегодня благоволили путникам, и через несколько минут тропинка вывела к небольшому домишке, видимо, давно заброшенному, кривому и кособокому. Но в подобное время любая крыша над головой была сказочным богатством.
Чем ближе был дом, тем все больше и больше он казался, словно рос, впитывая в себя дождь и ветер. Когда аптекарь поднялся по ступеньками на небольшую энгава, дом уже был не лачугой, а почти замком небогатого феодала.
- Надеюсь, до императорских покоев не дойдет, что-то у меня на них сегодня настроения нет, - усмехнулся путник, закрывая зонт, стряхивая с него воду и протягивая руку – постучать. Приоткрытые створки седзи жалобно скрипнули и захлопнулись. Аптекарь коснулся кончиками пальцев темного дерева рамы. Видимо, его здесь не ждали. Но стоило лишь повернуться спиной, как опять послышался скрип. На этот раз виноватый, словно нашкодивший и наказанный щенок скулил. Створки чуть приоткрылись, обнажая темное нутро дома.
- Хмммм… - задумчиво протянул путник и медленно оглянулся.
Из дома пахло запустением и мокрой пылью, запахи переплетались, сливаясь в странный букет, в который примешивалась толика полыни и лаванды.
Губы путника тронула тонкая улыбка, и он, не раздумывая более, шагнул вперед. Лишь только он зашел, седзи за его спиной со стуком захлопнулись.
- Доброго вечера, - поздоровался аптекарь со всем сразу, и дом довольно заворчал.
Дом был прост: внутри одна большая комната и ширмы, сейчас сдвинутые к стенам. С одной из ширм на гостя скосил глаз полуистершийся журавль и дернул крыльями.
Опустив в углу комнаты свой короб, аптекарь прислушался. Но дом молчал, даже жуки-древоточцы не подавали голос. Вокруг царила чуть звенящая тишина, разбавленная шумом дождя за бумажными стенами. Словно в иной мир попал…
Хотя…
Почему…
Собственно…
…словно…
?
Аптекарь дернул шнурок на оби, собираясь снять насквозь промокшее верхнее кимоно. С одной из ширм за процессом с интересом смотрел поблекший тигр и, кажется, даже подобрался поближе.
Цветастое кимоно легло на пол, разбросав рукава-крылья.
- Кто не спрятался, я не виноват… - путник встал, прислушался к дому и пошел осматриваться.
Очаг в кухонной каморке был совсем небольшим, зато на полке нашлись несколько хорошо сохранившихся бумажных светильников, наполненных маслом, что было странно...
Обойдя комнату, аптекарь нашел большую кучу листьев в углу да парочку дырявых футонов.
- Ночь переживем, и ладно - заправил за ухо выбившуюся прядь, - Лис, ты тоже можешь выходить.
И куча листьев пошевелилась.
Снаружи было уже совсем темно, да и внутри было больше теней, чем света, не удивительно, что тощая фигура, выползшая из листьев, была невероятно похожа на изломанную куклу бунраку.
- Иных создают сумасшедшие мастера - задумчиво произнес аптекарь, даже не оборачиваясь.
- И это придает иным невероятное очарование, - парировал Лис и облизнулся.
Чтобы было теплее, вокруг футонов расставили ширмы. Три светильника внутри образовавшейся спаленки едва-едва боролись с тьмой и давали слабое тепло. В игре света и тени некогда яркие, а теперь выцветшие рисунки на бумажных перегородках стали оживать.
- Ты не боишься? – вдруг ни с того ни с сего спросил Лис.
- Чего? - вопросом на вопрос ответил аптекарь.
- Говорят, Лисы коварны. Обворожат и не заметишь, - улегся на футон и разложил веер хвостов.
- Волков бояться - в лес не ходить.
Верхнее кимоно все еще было мокрым, печально отметил аптекарь, достал из сундучка теплую юката, лег и укрылся ею почти с головой.
А нарисованный тигр с одной из ширм потянулся, подошел ближе, рассматривая случайных гостей дома.
Дом жил своей жизнью, стены вели беседы, рассказывая, что происходит с их стороны, крыша все восхищалась звездами, а пол чаще всего молчал, погруженный в свои мысли. Аптекарь прислушивался к беседе, ловя себя на том, что сон не шел совершенно.
- Откуда ты здесь? - спросил он.
- С той стороны леса, - зевнул Лис и сделал вид, что уснул.
- Та сторона не в нашем мире, - аптекарь перевернулся на спину.
Лис приоткрыл глаз и зыркнул на случайного соседа, дернул ухом и промолчал. А потом приподнялся, потянулся и, расплывшись в улыбке, сообщил:
- Гин, Ичимару Гин.
- Каким же странным должен быть мир, где Лисы не скрывают своих имен.
- А это имя человека, которым Лис иногда бывает.
- Лис бывает человеком? Что же должно было произойти на той стороне леса?
Гин фыркнул.
- Много ты знаешь! - и подался ближе, - Раз ты такой умный, может сможешь вернуть меня туда, на ту сторону?
Аптекарь даже ухом не повел, теперь была его очередь делать вид, что спит.
Карп на ширме бесшумно ударил хвостом.
Аптекарь не открыл глаз даже тогда, когда мягкие губы коснулись его уха и жаркий шепот почти обжег кожу.
- А может, это судьба благоволит к Лису, а? И привела сюда тебя, такого знающего.
Аптекарь даже глаз не открыл.
- Сколько ты уже здесь, Лис?
Тот фыркнул.
- Достаточно, чтобы сойти с ума от скуки.
Аптекарь встал, набросил юката на плечи и пошел к седзи, те были плотно закрыты. Тонкие пальцы коснулись деревянного каркаса и тут же отдернулись.
- Не мудрено сойти с ума... - и вернулся в спаленку, сел, скрестив ноги, на футон и посмотрел на Лиса, который словно ожидал получить ответы на все свои вопросы.
Тигр на ширме за спиной аптекаря лег и уснул, карп позади Гина махнул хвостом и ушел на глубину, а журавль, изогнув шею, бесшумно заклекотал.
- Дом-ловушка, дом между мирами. Дом, пленяющий путников и выпивающий их души, - мечтательно сказал аптекарь. - А во внешнем мире все время идет дождь...
- Мне не важен дождь! - вздыбил шерсть Гин и резко сел.
- Эту проблему не решишь громкими словами, - аптекарь облизнулся и лег, укрываясь с головой. - Подумаю об этом завтра.
- Завтра... А завтра, между прочим, может и не наступить.
- Завтра наступает всегда, даже если мы не хотим этого всей душой.
Лампы погасли сами собой, погружая комнату во тьму.
Лис никак не мог уснуть. Ворочался на футоне, пытаясь улечься поудобнее, но никак не получалось. Наконец, смирившись с бессонницей, Гин встал и пошел к седзи, чуть раздвинул их, выглянул наружу и облизнул тонкие губы. Дождь и не думал прекращаться, лил стеной, словно насмехаясь над пленниками дома.
- Не люблю дождь, - пожаловался сам себе Гин.
Он вернулся в импровизированную спаленку лишь через пару часов, с тоской посмотрел на совершенно остывший футон и, дернув хвостами, полез под юката к аптекарю - греться. Аптекарь не возражал, просто улыбнулся и позволил прижаться к себе.
А завтра уже наступало, стремительно и неотвратимо.
***
Утро пахло красным чаем и сладкими онигири. Лис облизнулся и открыл глаза. Он лежал один, укрытый юката, а с ширмы на него косился тигр, под его лапами в ширму впечаталась полоска бумаги с загадочными письменами.
Вставать не хотелось, тем более, судя по звукам, дождь все еще шел.
- Ты ведь тоже не человек, - наконец, Гин выбрался из-под теплой юката и потянулся.
Ответом были лишь взгляд искоса да улыбка.
- Говорят, вещи, которые долгое время находятся рядом с людьми, рано или поздно обретают подобие души, - аптекарь сидел в сейдза, чинно сложив руки на коленях. - Но душа эта неполноценна. Ей всегда чего-то не хватает. Чего-то, что делает человека человеком.
Гин как раз доедал второй онигири.
- Вот так и начинается сказка о доме, который столетиями поглощал путников в попытке стать чело...
- Как интересно…
- Хм? - кицунэ облизал пальцы.
- Обакэ. Всего лишь тайное, что стало явным, - аптекарь встал. - Форма, сущность и желание, - аптекарский ящик вздрогнул, и верхняя крышка распахнулась.
Ширмы дернулись, разлетаясь к стенам. Тигр, потянувшись, ступил на татами, царапнул циновку когтями, разрывая ее и оставляя на досках пола глубокие царапины.
- Вот так-так, - Гин повел хвостами. - И что же нам хотят сказать?
- Нам предлагают остаться.
В глазах тигра горела ярость. Журавль на соседней ширме забил крыльями, словно пытался взлететь.
- Меч, изгоняющий демонов, можно обнажить лишь тогда, когда известно имя мононоке. Иначе не имеет смысла.
- В этом мире вообще мало что имеет смысл, - Лис не сводил глаз с тигра, который медленно приближался к ним. – Даже этот нарисованный хищник, - он протянул руку, указывая на него.
- Но питаясь окружающими его страхами, надеждами и чаяниями, этот не имеющий смысла образ набирает силы и вполне может убить.
- Мне это кое-что напоминает, - рассмеялся Лис.
Комната преобразилась, стала вся словно рисунком безумного художника. Изломанные линии, яркие цвета лужами и россыпью пятен. Журавль вылетел из своей ширмы-клетки, встряхнулся и ударил клювом в пол, поймал крохотную домашнюю мышь и, запрокидывая голову, проглотил ее.
- Выклюет глаза и не заметит, - шерсть на хвостах лиса встала дыбом.
- Узнать нам осталось суть и первопричину, - что-то в ящике аптекаря отчетливо, громко щелкнуло, и нарисованные звери оглянулись, словно их позвали.
Над коробкой поднимался меч, рукоять которого венчала голова демона.
- Подумать только, - выдохнул Лис и устроился поудобнее, как зритель в театре, ожидающий представления.
- Ты был не прав, - аптекарь раскрыл ладонь, и меч в одно мгновение оказался в его руке, - все имеет смысл. Каждое наше действие, каждая наша мысль дает толчок к развитию жизненного пути.
- Даже паук, которого мы раздавили по неосторожности?
- Даже журавлиное перо, которое мы нашли на берегу реки.
- Даже отражение в реке, которое…
- Даже круги, расходящиеся по воде.
Тигр зарычал, приготовился к прыжку.
- Даже если камень бросить в реку?
- Даже если наблюдать за чаинкой в чашке чая.
Журавль сделал шаг вперед, раскрыв крылья, вмиг став в два раза больше.
- Даже если знать о силе того, кто…
- Даже если знать об иллюзии, но послушно идти у нее на поводу.
- Даже если это просто игра?
- Освобождение, – аптекарь сжал сильнее меч, а тот, открыв глаза, четко повторил:
- Освобождение!
И встал перед ними беловолосый демон.
Вой поднялся такой, что Гин закрыл уши руками. Дом затрясло, с потолка посыпалась труха и грязь. Тигр прыгнул, но в раскрытую пасть ударил яркий свет, вырвавшийся из меча.
Все зазвенело вокруг серебряными колокольчиками. Лис вздрогнул, приподнял голову.
Это было похоже на танец – сражение духа меча и призрачных зверей. Звон все не прекращался, тигр рычал, журавль клекотал. И только дух и аптекарь молчали.
- Я знаю, знаю, - шептал Гин, - все дело в лабиринте иллюзий, который так притягателен порою. Лишь стоит только увидеть, ощутить, как хочется постичь и завладеть.
- Но иллюзии – опасный союзник. Ведь так легко запутаться в них, как в паутине, перестав осознавать, где правда, а где вымысел.
Гин провел ладонью по лицу.
- Но ведь осознание этого уже шаг к освобождению.
- Осталось только сделать его.
И вокруг воцарилась тишина. Оглушающая, сводящая с ума. Гин закрыл глаза, выдохнул и произнес, тщательно выговаривая каждый слог:
- Раз-бей-ся!
В один миг мир разлетелся осколками разбитого зеркала.
***
Гин резко сел на футоне, бессмысленно глядя в ночную темень. Сердце отчаянно колотилось, а сознанием все еще владело наваждение.
- Сон, - осознал он в одно мгновение, - всего лишь сон. Выдохнул и провел ладонями по лицу, пытаясь стряхнуть с себя тяжесть кошмара.
- Что ты? – спросили под боком.
- Я? Нет, ничего, просто плохой сон, - отмахнулся Гин и лег обратно, прижимаясь к теплому боку, согревая холодные ладони на груди. - Просто плохой сон, Айзен-сама.


Автор: Angstsourie
Название: Орлиное гнездо
Команда: Нулевой отряд
Пейринг, персонажи: Урахара/Тессай
Рейтинг: PG-15
Жанр: флафф
Размер: 625 слов


– Планы? – аккуратно спросил Урахара.
Они стояли на дворе давно заброшенного дома в глухих зарослях. Серые доски пели под их ногами, пыль и пепел покрывали их плотным слоем. Кажется, здесь можно заночевать.
– Снять вот это, – дернул себя за плащ Тессай. – И отдохнуть наконец.
И взялся за дело он с обычным рвением и тщанием.
Начал с того, что соорудил из подручных средств метлу и до последней соринки вымел закуток, где беглецы устроились на ночлег. Утром он нашел ведро, тропинку к реке, и больше капитана корпуса Кидо ничто не могло остановить.
Урахара следовал полученным инструкциям – сидел в развилке дерева, подальше от бурной деятельности Тессая, и не мешался под ногами. Под ветхим, но еще крепким настилом пола их ночного убежища лежали восемь бесчувственных тел. Полумертвых надо содержать в чистоте. Оформлял бумаги Урахара уже под бодрую капель развешанных повсюду тряпок.
Через неделю дорвавшийся до радостей простого физического труда Тессай мыл полы в присутственном учреждении в городе.
Через полгода рванул санитаром с гуманитарной миссией куда-то за пределы архипелага.
Свое скромное жалование он перепоручал Урахаре.
Урахара потихонечку пускал его в оборот. Сперва укреплял и перестраивал дом. Затем слушал, что нужно людям в домах окрест. Потом – и не только людям.
Тессай писал пространные путевые заметки с регулярностью дневника.
Торговля над и под прилавком медленно, но верно налаживалась, покупатели протоптали к магазину невыметенную тропинку, Урахара сутки напролет налаживал связи, модернизировал производство – пока проценты с прибыли не стали перекрывать банковские в несколько раз.
Письма от Тессая с бесконечной чередой пестрых марок приходили слишком часто, чтоб имело смысл на них отвечать. Во всяком случае, Урахара говорил себе об этом каждый вечер.
В магазинчик влетел нечленораздельно бранящийся Хирако, размахивавший открыткой со своей позолоченной маской. Оказался привет от Тессая из какой-то жаркой страны, где тот отмывал очередной полевой госпиталь. Урахара сочувственно покивал и выпроводил беспокойного гостя.
Вскоре откуда-то из Суматры ему самому пришел ценный и хрупкий груз в большой коробке. Урахара снял бумагу, открыл крышку и ему резко стало не до смеха – в стеклянном кубе бодро вспорхнула, вопросительно бякая крылышками, адская бабочка. Потом у бабочки обнаружились красные пятна на крыльях, но осадок остался.
Торговля набирала обороты, клиентура росла, поставки становились разнообразнее. Опустевший дом зарастал пылью и коробками, Урахара метался между лабораторией, прилавком и складом.
Диковин приходило все меньше. Письма делались все суше.
Время поспать Урахара находил, закрывая глаза где угодно. Время поесть – когда спазмы в животе приводили на грань обморока.
Очередным утром проснулся от того, что его перекинули через плечо и куда-то понесли. Сгрузили на футон в дальней комнате, укрыли теплым. Сладковатый свежий запах мыла защекотал ноздри.
Урахара вернулся в забытье.
Выспавшись, он вышел в коридор – еще вчера заваленный пустыми упаковками, неразобранными товарами, наскоро брошенными вещами, тот теперь был девственно чист. Тессай нес по коридору ящик.
– Привет! – улыбнулся Урахара. – Давно не виделись.
– Здесь накопилось работы, – поднял усы Тессай. – Тебе помощник не нужен?
– Ты нашел свои деньги?
– И сделал пару важных заказов, – покивал Тессай. – Мог бы позвать и раньше.
– Спасибо за бабочку.
– Она у тебя умерла. Ты перекрасил хаори?
– Мне оно еще не успело так осточертеть, как тебе.
Урахара проводил глазами Тессая с ящиком и запомнил, где у него теперь склад.

Урахара пришел в комнату Тессая поздней ночью, с футоном в охапку.
– Тессай, тебя не было ужасно давно! У нас обоих куча новостей, они мешают мне спать.
– Мне мешает спать холод, – буркнул Тессай, освобождая место. – Ложись поближе, будем греться.
– По рукам, можешь начинать.
– Сколько можно возиться?
– Тебе мешает?
– Нет, не особо. Слушай, Киске.
– А?
– Может, ну его?..
Урахара хмыкнул и повернулся. Положил руку на шею Тессаю, поцеловал, накрыл ладонью его возбужденный член. Тессай неспешно сгреб Урахару в охапку и положил свое колено поверх его ног.
Торопиться больше было некуда.

Тессай проснулся от скрипа открывающихся седзи. Урахара, уже одной ногой стоявший в коридоре, обернулся, как только тот открыл глаза.
– Ты куда?
– Делать то, что делают во всех семьях.
– Что делают?
– Детей.

@темы: Внеконкурс

---

Внеконкурс, день третий

[Zo-Mash]

Тема: О ненастоящем
Название: И будет мир
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Хичиго, Зангецу
Жанр: сюр
Рейтинг: G
Размер: 1284 слова


Мир рушился.
Первыми пали зеркала, замыкающие его в бесконечность. Стеклянное крошево все сыпалось и сыпалось мерцающим дождем, и, казалось, ему не будет ни конца, ни края. Непрерывный, неумолчный шорох, будто ползли тысячи змей, сводил с ума.
В провалах зияла пустота. Стоило только поднять голову — и начинало казаться, что падаешь, и никогда уже не будет конца этому падению. Вообще ничего не будет.
Восемнадцать с половиной раз мир перевернуло вокруг оси. Восемнадцать раз менялись давление, притяжение и даже состав воздуха. Хичиго терпел и разглядывал собственные руки. Так можно было не смотреть, как непредставимое ничто разворачивается, поглощая мир прямо над его головой.
Потом небоскребы встали вертикально — и начали рассыпаться. Протяжно и жутко гудели балки лопающихся перекрытий, выворачивались наизнанку каркасы, и не было больше в этом мире ни одной надежной опоры. Все замело ржавой трухой, изредка взблескивающей осколками. Дыр в мирозданьи становилось все больше, и дышать с каждым мигом делалось все тяжелее.
– Хей, старик, ты что там? Засыпало? — Хичиго всматривался в ржавую бурю, пытаясь разглядеть хоть что-то. — Может, снеговика слепим?
Среди однообразных звуков хаоса не было слышно ответа — только мелькнул изодранный край черного плаща. И то ладно.
Сколько времени требуется, чтобы исчез чей-то внутренний мир? Кто знает. Здесь нет времени. Может, пройдут века, а может быть — один миг. А потом их жалкое обиталище, клетка духа, схлопнется.
Исчезнуть. Не существовать. Хичиго успел прожить — если это можно так назвать — слишком мало, чтобы спокойно принять эту участь.
Момент, когда под ногами появилась не земля — куча ржавых останков — он пропустил. Может быть, Зангецу заметил; но задавать ему вопросы было бесполезно.
Все быстрее и быстрее ряды высоток обращались в курганы и пустоши кроваво-рыжей пыли и стекла. При каждом шаге звучал хруст, и в воздух взвивались душные облака, забивающие дыхание неотступным, странно-сладким запахом мертвечины и несвежей крови.
– Все-то у этого придурка не как у людей, — Хичиго пересыпал ржавчину в ладонях; под ногтями тут же появились охряные ободки. — Нет бы просто исчезнуть. Но ему надо ж со спецэффектами…
Он сидел, привалившись спиной к какой-то уцелевшей железяке. Расслабиться не получалось — эта самая железяка могла рассыпаться в любой момент в прах. Как в прошлый, позапрошлый и позапозапрошлый раз. И все равно Хичиго предпочитал забиваться куда-нибудь в глухой и тихий угол, как в берлогу, чтобы не видеть подступающую черноту.
Поэтому первым росток обнаружил Зангецу.
Хичиго давным-давно — а может, и вовсе никогда — не видел его таким возбужденным. Зрачки блестели за темными стеклами, и захотелось сразу вскочить на ноги, бежать куда-то. Хичиго вздохнул и медленно поднялся. Что-то нервы расшалились. Или, может, передались эмоции Зангецу?
– Че надо, старик?
– Идем, — прозвучало в ответ коротко и повелительно.
Следовало бы ответить привычно язвительно и колко, но от звука низкого голоса колыхнулась пыль, и Хичиго послушно пошел, то и дело с отвращением переступая на месте. От удушающего запаха выворачивало. Он пропитал его изнутри, достал до самых печёнок, — сколько ни сплевывай, сколько ни кашляй — не избавишься.
…Зелень едва пробивалась из ржавчины — крошечный светлый штрих со слипшимися листочками и бархатистым пушком. Хичиго и не заметил бы его, если бы Зангецу не склонился со странно смягчившимся лицом. Потом он присел и медленно, осторожно раскопал пыль, почти присыпавшую слабые листочки. Провел вокруг пальцами. Смуглая ладонь совсем окрасилась коричневым, темным.
– Это… — Хичиго поморгал удивленно и обошел Зангецу с его находкой кругом, как хищник, заходящий с подветреной стороны.
– Растение.
Лицо Зангецу уже застыло, но теперь выражение у него было совсем другое. Новое. Горы сдвинулись с места, перемешались и снова застыли — вот на что это было похоже.
– Я не слепой! — огрызнулся Хичиго и склонился неловко к Зангецу, голова к голове. Это растение в совершенно бесплодной почве было таким странным, таким невозможным, что он припал к земле и принюхался к мягкой блекло-зеленой поверхности.
Пыль тотчас забилась в нос, и Хичиго чихнул, как ошалевший кот. Желтые глаза сощурились, пристально ощупывая взглядом клейкие листочки.
– Откуда оно взялось? — он поднялся и отряхнул ладони. — И как это понимать?
Зангецу замолчал так надолго, что показалось — обратился в статую.
– Иногда, — его губы смыкались, замирали после слова, и каждый звук оттого падал тяжело, отчетливо, — на месте умирающего внутреннего мира может возникнуть новый. Успеет ли он вырасти… — направление взгляда за чернотой очков оставалось неразличимым, но Хичиго почему-то был уверен, что смотрел Зангецу туда, где горизонт хаоса пожирал равнину с торчащими ребрами балок.
Спрашивать, откуда он узнал это — смешно и бесполезно. Есть вещи, которые существа вроде них просто обнаруживают в своей памяти.
– Но можно же как-нибудь это ускорить?
Надежда ударила под дых остро и болезненно. Хичиго оглянулся быстро, рвано, не зная, как быть и что сделать. Зангецу молчал. Тишина длилась еще дольше, а чернота над головой давила сильнее с каждым мигом.
– Что нужно, чтобы растение быстрее росло?
– Я тебе кто, садовод? Кустики-цветочки, палки-елочки, мать их! — Хичиго хотелось его стукнуть: содрать очки и засветить прямо в глаз. — У тебя что, язык отсох?!
– Цветы надо поливать.
– Ты точно головой ударился, — Хичиго весь напружинился. Вот когда им пригодился бы навязчивый мелкий дождь — знак дурного настроения Ичиго, который они оба так ненавидели.— Где мы здесь воду возьмем?
– Поливать можно не только водой, — Зангецу повторил тише, словно пробуя свои слова на вкус, — не только.
Хичиго осознал лишь через несколько секунд.
– Ну так что ты тормозишь? Из нас двоих меч — ты.
– Постой. Если… — в лице Зангецу снова возникла какая-то перемена, и Хичиго разом окатило холодом. — Любое наше действие сейчас изменит судьбу Ичиго. Если его внутренний мир вырастет на крови, там, в реальном мире, начнется война. Ему придется убивать… очень много.
– Тебе-то что? Ты же оружие! — Хичиго невольно и сам сбавил обороты. — Пока идет война, ты в цене. Да и я тоже.
Перед глазами стояли жесткие пряди волос, торчащих, как языки пламени; обветренные губы, сжатые в узкую полоску.
– Как думаешь, а сам-то он долго протянет без этого?
Хичиго взглянул на свои руки. Когда Ичиго дрался, используя его силу, это… была почти жизнь. Словно ещё совсем немного — и свет запляшет перед глазами кровавыми бликами, а настоящий воздух ворвется в легкие.
По лицу Зангецу бегут легкие отсветы памяти о поющем под лезвием воздухе.
Эти слова и общие воспоминания решили все.
И тонкий клинок возник в руках Зангецу, и Хичиго сам протянул руку под его короткое быстрое скольжение.
Кровь едва текла; густая и тягучая, она падала на землю и скатывалась в пыльные черные шарики. Потом окрасился красным и сам росток, — а они все стояли, вытянув переплетенные руки: бледную и смуглую; две кровавые ленты сплетались в соединенных ладонях и падали вниз.
Ничего не происходило.
– Пхе! Ладно… стоило хотя бы попытаться, — Хичиго, отступая назад, с болезненным шипением встряхнул взрезанным предплечьем.
И тотчас вздрогнул от сочного хруста под подошвой.
Вся равнина, куда ни кинь взгляд, покрылась зеленоватым пушком. Что-то ударило в пятку, и Хичиго едва успел отпрыгнуть — в небо рвалась стрела ясеня, выпускала ветви, раскрывая их зонтом. И вокруг творилось то же самое.
Деревья выстреливали из не-земли, тянули ветви в новое небо, несли его на своих кронах, — и оно затягивало пустоту прозрачно-голубоватой дымкой. Хичиго сморгнул: ему показалось, что мир, как мозаика, собирается из кусочков. Все больше и больше частей вставало на место. Хичиго смотрел неотрывно, как появляется первое облако, как лучи собираются в маленькое, невыносимо яркое солнце нового мира.
В воздухе пахло душно, влажно — травой, мокрой, свежей листвой. Только земля все еще была странно красноватой.
А Зангецу — страшно подумать — улыбался.
– Эй вы там! Старик! Бледный придурок!
Ну да, как же. Приперлось. В мире засияло ненадолго второе солнце — теплое, ярко-рыжее. Хичиго раздраженно зарычал.
– Что это у вас?!
Ичиго осматривался, как всегда сияющий — своим внутренним светом, своей силой, — радостный, кажется, еще более яркий и счастливый, чем раньше.
– А, ладно, Урахара предупреждал, что может быть по-другому… — он вскинул клинок, демонстрируя его, любуясь бликами на лезвии. — Смотри, старик, мне вернули силы!
Хичиго сделал шаг вперед, осматривая его с ног до головы, и быстро переглянулся с Зангецу. Тот кивнул, сдержанно и строго.
– Ну, привет, Король. Это ты удачно заглянул. Тебе же нужна вся твоя сила, не так ли? — привычно-тяжелая рукоять легла в ладонь. — Поиграем?
В воздухе едва ощутимо пахло кровью.



Название: Приятного аппетита
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: "Король Общества Душ
Рейтинг: PG-13

@темы: Внеконкурс

---

Внеконкурс, день второй

[Zo-Mash]

Тема: Уэко-Мундо
Название: Дураки и их женщины
Автор: Пухоспинка
Команда: Блич-спецназ
Персонажи: Рангику/Неллиел, подразумеваются Гин/Рангику, Нойтора/Неллиел
Рейтинг: R
Жанр: драма
Количество слов: 546


Женщина появляется раз в месяц. Так кажется Неллиел.
Сначала — хищно и настороженно крадется по пустынным коридорам Лас-Ночес, держа меч наизготовку. Потом шагает свободно, привычно отмахиваясь от шорохов, таящихся по углам.
Она всегда приходит в одну и ту же комнату. Большую, светлую, с огромным экраном на всю стену и удобными креслами. Еще в комнате есть столик и, кажется, кровать... Или кровать — у Нойторы? Неллиел забыла. Комнаты сливаются в памяти, в них застыло такое похожее одиночество.
Женщина садится в кресло — всегда одно и то же — закидывает ногу за ногу, закрывает глаза и замирает.
Иногда она разговаривает. Спрашивает, наклонив голову к плечу: "Почему ты такой дурак, Гин?" Или: "Как ты думаешь, я не поправилась?" Или: "Мне тебя не хватает".
Неллиел кажется, что она ни капельки не поправилась. И дураков вокруг слишком много.

Когда Неллиел заходит в комнату впервые, она садится в свободное кресло и замирает. "Почему ты такой дурак, Нойтора?" — шепчет она про себя. Женщина рядом вздрагивает.
Иногда пустой экран освещается — следуя когда-то заведенному его хозяином порядку. И они смотрят на мертвые коридоры Лас-Ночес. Или живые. Как повезет.
Знакомые картины пробуждают память, и Неллиел рассказывает.
Женщина слушает, неподвижно глядя перед собой и поглаживая подлокотник. Неллиел смотрит на узкие пальцы, повернувшись на бок и подложив ладонь под щеку. Зрелище почему-то согревает. Еще у женщины золотые волосы — как солнце. Хочется проверить, идет ли от них тепло.

Она не возвращается ни через месяц, ни через два. Неллиел скучает и думает, почему бы не заглянуть к Нойторе. Это совсем не страшно. И не больно. Так ей кажется.
Перед белым прямоугольником входа она мнется, потом толкает дверь. Внутри светло и пыльно.
На полу валяются парные браслеты, на стене вмятина — поцелуй Санта-Терезы.
Неллиел забирается на большую кровать и сворачивается клубком. Иногда ей хочется снова стать маленькой. Она дремлет и видит сны. В них тепло и светит солнце — яркий шар, от которого слезятся глаза.
Неллиел просыпается и видит ее затылок. Женщина сидит на полу, прислонившись спиной к кровати. Неллиел зарывается рукой в густые мягкие пряди, наматывает их на палец и распускает. Вздрагивает, когда на руку ложится теплая ладонь и гладит. Неллиел всхлипывает, сползает с кровати, прижимается к женщине, утыкаясь в теплую грудь, и плачет. А ладонь гладит, гладит — теперь уже по маске — успокаивающе. От этих движений перехватывает горло, а в груди растекается тепло. Неллиел слушает, как бьется чужое сердце, ведет пальцем по голубоватой венке — она начинается у ключицы, уходит вниз, внутрь декольте. Неллиел освобождает тяжелую грудь от белья, трогает розовый сосок, по молочной коже бегут мурашки. Женщина выдыхает, подхватывает Неллиел под ягодицы и усаживает на себя.
Они замирают. Неллиел сжимает ноги, чтобы погасить огонь внутри. И тут же раздвигает их, когда прохладные пальцы скользят в глубину, трут и поглаживают. Неллиел насаживается на них, вжимается сильнее и стонет умоляюще, прикусывая твердый сосок. Волна тепла прокатывается по всему телу, голова кружится, и Неллиел закатывает глаза, обмякая в чужих руках.
Они сидят, обнявшись. Неллиел знает, что край маски царапает женщине щеку, но та почему-то не отстраняется.
— Мужчины такие дураки, — говорит Неллиел.
— Да, — соглашается женщина.
— Ты придешь еще?
Женщина молчит, и Неллиел расстраивается.
— Приду — если ты хочешь, — голос женщины звучит немного удивленно. Как будто она не ожидала от себя такого.
— Хочу, — Неллиел думает, что у нее тоже есть комната. А к ним, к этим — они будут заглядывать. Приходить в гости. Потому что невозможно отпустить прошлое. С ним можно только смириться.


Тема: О ненастоящем
Название: Двадцать лет
Автор: Chirsine
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Куросаки Ишшин, Урахара Киске\Шихоуин Йоруичи
Жанр: общий, драма
Рейтинг: R
Размер: 1500 слов
Таймлайн: события между Маятником и аркой о Сообществе Душ


Ветер лениво гоняет сухие листья в лунном свете.
Наверное, об этом занпакто и предупреждал перед использованием финальной техники: в силу уйдет все, будь готов к этому. Сгреби в охапку, что осталось, собери по кусочкам, что есть, и добей одним-единственным ударом. Прицелься, замахнись и жахни со всей дури — больше шанса не выпадет. Ударь так, чтобы потом некому было подниматься — бить тоже будет нечем.
Кроны в золоте, стволы в бронзе, и горы строительного мусора у корней. Где-то слева бурлит и вскипает в облаках гроза. И пустые провалы повсюду — сбоку, сверху, под ногами. Как незакрашенные области. Как сквозные дыры в бумаге.
Ишшин бредет в полумраке по развалинам, пиная попадающие на пути грязно-белые камушки.

— Думаешь, это поможет, Ишшин-сан? — Урахара валяется на футоне, сбив одеяло в ноги. Курит какую-то тяжелую, смолистую дрянь, от густого дыма которой слезятся глаза и першит в горле.
Спор давний. Как и решение.
Йоруичи, не задвинув за собой до конца фусума, увлеченно плещется в ванной. Хохочет, играясь с пеной, как ребенок, и отфыркивается, когда та попадает в рот или в нос.
Тессай потом в подсобке гулким шепотом жалуется, что в первые десятилетия на грунте было еще хуже, и это Ишшин еще не застал самого разгула.

Энгецу предупреждал, что не останется ничего — уйдет сила, разрушатся все связи, и вместо униформы шинигами останется только простенькая белая юката обычного духа. И никакого внутреннего мира — простым людям он не положен.
Недоговаривал, как всегда, хитрая старая задница.
Умолчал о том, что рейраку может восстанавливаться даже после того, как духовное тело пропустят через мясорубку финальной техники. Они же до ужаса живучие — борцы за мир во всем Духовном Мире.
Чем больше было силы дано изначально и чем больше ее ушло, тем ненасытнее брюзжащий, вечно недовольный паразит внутри будет тянуть рейши извне, чтобы восстановиться. Чтобы заново отстроить свой дом.
Сквозь каменные обломки казарм прорастают парковые деревья. Сад с цветущими круглый год сливами высыхает в пустырь, из которого поднимаются высотки делового района. Магазины. Школы. Деловой район. Парк. Жизнь на грунте так затейливо устроена.
Жаль, Энгецу не успеет перестроить все до конца.

Йоруичи устраивает шунпо-марафоны по городу, приносит последние новости и посылки от Куукаку и учит выживанию среди смертных. А по вечерам тащит за собой в их двуспальную — уже трехспальную: куча футонов, сваленных в центр комнаты — кровать.
Командовать она еще не отвыкла. Урахара так и не привык. А Ишшин только собирается поработать над собой. И над восстановлением рейраку.

Занпакто тоже хотят жить. Неважно, где — на грунте, в Сообществе Душ или глубоко зарывшись в песок мира Пустых. Главное, чтобы в тепле и уюте, чтобы как можно дольше и ярче. И еще лучше, если не в одиночестве.
Старика послушать, так получи они все возможность встретиться друг с другом, устроили бы пьянку вселенских масштабов. Перед тем, как передраться, уничтожить все вокруг и снова разбежаться по углам. Гуляли бы так, что небо гремело и отголоски даже до Измерения Короля докатились. Кутили бы до последнего рё в кармане, потом перезаняли, влезли в доги и продолжали дальше. Почти как нормальные души.
Заканчивающийся под ногами асфальт щербато-серый, весь в рытвинах, и небо сбоку ничем не лучше.
Парковая дорожка, в которую упирается тротуар, еще не успела вымоститься камнем, и ношеные кроссовки чавкают по бурлящей, увлеченно лепящей из себя брусчатку грязи.

Ишшин не чувствует себя оторванным от Готея, не чувствует себя преследуемым, и это странно.
К ним постоянно кто-нибудь заглядывает. Дежурные шинигами приходят за гиконганом, новым телефоном или просто потрепаться и жадно выслушивают последние новости. Младшие офицеры, втихаря спускающиеся на грунт, торопятся забрать контрабандные посылки. Пару раз появлялся Кеораку за ящиками выпивки. Добрую половину бутылок опустошали в его компании еще до открытия Сенкаймона.
То и дело объявляются Пустые, и, когда им становится мало дежурных офицеров, Тессаю с детишками приходится выполнять чужую работу.
Все вместе так похоже на службу в Готей-13, что иногда кажется, будто бы никуда и не уходил. Разница только в отсутствии отряда и наполняющего рейтай бурного потока силы.
В дымящейся пепельной разрухе внутреннего мира.
— Делают вид, что ничего не произошло, — Урахара безмятежно смотрит на Ишшина снизу вверх. — Самая удобная позиция, не так ли?
За него говорят десятилетия опыта и статуса главной угрозы Сообщества Душ.

— Эй, старик, ты тут?
Паразитам тоже хочется счастья. И пьянок в кругу друзей. И грудастую бабу зажать в уголке. Хочется, но по-своему.
Правда, они при таком раскладе все же больше симбионты — раз делятся силой и мудростью в обмен на разделенную с ними жизнь. А, может быть, паразиты тут и вовсе сами шинигами. Черт разберет, кто кому главный и сколько должен.
Киске, кажется, пытался когда-то, но получил по рукам от Бенихиме, и закончилось все Хогиоку. Кто-то до него тоже изучал взаимодействие шинигами и занпакто, но пришел только к поддержанию вселенского баланса душ и уничтожению квинси.
Каждый раз, когда они влезают куда-то, куда не следовало, дела резко принимают самый хреновый поворот из возможных.

Ишшин никак не может привыкнуть к безделью и бессилью — после забот об отряде, после каждодневных тренировок, после спущенных Меносу под хвост десятилетий подготовки.
Тессаю помощь не нужна — себе бы в отсутствие клиентов найти занятие. Детишки-гомункулы за метлы и тряпки держатся крепче, чем за собственную жизнь.
Прогулки по городу под носом у Пустых, прекрасно чующих даже ослабленных шинигами, интереса не вызывают. И на то есть причины: грандиозный провал его миссии вызвал всплеск духовной силы. Теперь даже утроенное количество дежурных шинигами не гарантирует безопасности в мире людей.
Ишшин шатается по дому, словно неприкаянный. И вскоре обнаруживает, как в промежутках между вылазками в Сообщество Душ и возней в лаборатории избавляются от скуки и чувства собственной ненужности в этом доме остальные.
Фусума не сдвинуты, и по коридору стелется сладковатый, дурманящий дымок. Вместе с шелестом ткани, негромкими возгласами и скрипом половиц.
Фусума не сдвинуты, и из коридора отлично видна Йоруичи. Полуголая, с остро стоящими от возбуждения сосками, оседлавшая бедра Урахары и упоенно насаживающаяся на его член.
Фусума не сдвинуты, и Ишшина тоже видно. Но никому из них это не мешает.
Йоруичи шумно дышит, продолжая двигаться, и со стоном откидывает голову, когда Урахара мнет ее грудь.
Кончая, она протяжно стонет, гортанно, почти урчит. Довольно облизывается, слыша стоны содрогающегося в оргазме Киске, а потом поднимает глаза на Ишшина:
— Присоединишься?
И, похоже, что Урахара Киске, расслабленно оглаживающий ее тяжело вздымающиеся, как после гонки в шунпо, бока, тоже не против третьего.

— Все еще бесишься, да, Энгецу?
Занпакто берегут своих носителей, свой дом, свою возможность прожить почти вечную жизнь. И от достижения предела силы тоже берегут — не каждое здание выдержит напор цунами. Не каждое духовное тело сумеет восстановиться. Не каждый мир-в-мире отстроится заново.
Финальная техника — воплощение внутреннего во внешнем, протаскивание сквозь игольное ушко, чтобы потом развернуться во всю ширь. Волна силы, оставляющая после себя только разруху и попытки выбраться из-под завалов. Для внутреннего мира — из-под строительного мусора размышлений и скопившегося на задворках сознания депрессивного дерьма.
Старая высохшая слива, та, что росла под окнами капитанского кабинета и плодоносила, в лучшем случае, год через пять, еще держится. Ее окружает со всех сторон деловитая грязь, прямо из корней пробивается будущая парковая скамейка, но слива все еще не сдает позиций. Зеленеет редкими веточками, когда обступающие молодые клены уже в пожухлом осеннем золоте. И, кажется, хочет цвести.

Собери все, что было, замахнись и ударь. Так, чтобы мало не показалось никому. Так, чтобы кости — в крошево, мясо — в фарш, а от души ничего не осталось. От своей души.
Замахнулся. Ударил. И лежит без движения где-то между явью и сном, распадом и сжатием. Впервые за долгое время дышит полной грудью — давящая гора, наконец, спала с плеч.
Не вышло — значит, не вышло. Неудавшихся богоборцев, едва живых и на грани перерождения, не будут искать, чтобы добить. Зато будут искать, чтобы оттащить на закорках на грунт — отлеживаться после боя, зализывать раны и ждать возможности сразиться снова.
— Что же ты так неосторожно, Ишшин-сан?
Пот ест глаза. Во рту суше, чем в пустыне, и вспухший язык ворочается с большим трудом.
Но его понимают и так.
Над головой раскрывается бумажный зонт, и палящее солнце тонет в темно-зеленом.

Жаль, что все это придется запечатать — будь у них с Энгецу больше времени, можно было бы попытаться вдвоем все перестроить. Стянуть швами дыры. Объединить белокаменные развалины казарм и стеклянные высотки. Отстроить что-нибудь дурное, больное, невероятное — такое, чтобы старик бесился еще больше, а Ишшин стремился забраться во внутренний мир как можно реже.
Так вышло бы справедливо: дел они наворотили знатно, но акта покаяния и самобичевательной ссылки из побега на грунт так и не вышло.
Пустые ножны осыпаются вонючей трухой — красиво исчезать в лунном свете старик не желает. Нормально прощаться он тоже не хочет, вопрос принципа.
Ветер еще долго гонит труху вместе с опавшими листьями, перед тем, как все окончательно застывает.

* * *

Они стоят на краю штольни и курят. Урахара — набитую привычной терпкой, смолистой дрянью трубку, а Ишшин — легкие сигареты.
Ему теперь гигай беречь.
Йоруичи потребовала, чтобы запечатывание проводили без нее. Чтобы не пришлось еще раз проходить через споры, попытки отговорить и то, чего она не любит больше всего — прощание.
Кошки уходят неслышно и без предупреждения. Мир Йоруичи населен такими же кошками, как и она.
Ишшин докуривает сигарету до самого фильтра и выбрасывает ее в штольню. Потом долго роется в карманах. И, развернув жевано-мятое нечто, нахлобучивает Урахаре Киске на голову пляжную панамку в бело-зеленую полоску.
— На память.
Скорее себе, чем ему.
На следующие двадцать лет.


Название: Право на выбор
Автор: Томо-доно а.к.а. Лэй Чин
Команда: Руконгайские бродяги
пейринг: БьякуХис
Кол-во слов: 2027
Синопсис: ПОВ Хисаны


В Западном Шестидесятом округе Руконгая стоит бакалейная лавка Мацуи. Теперь у нее, конечно, другой хозяин, и зовут этого хозяина как-нибудь иначе, но лавка до сих пор так и называется - лавка Мацуи. Больно уж известным человеком был покойный Мацуя-сан, да пошлют ему благие будды хорошее перерождение. Был он крупная персона во всех отношениях - от фигуры и до авторитета, а богатству его было впору позавидовать и иным шишкам из тридцатых или даже двадцатых районов.
Семейная жизнь, насколько она вообще в Руконгае возможна, у него тоже отлично складывалась: женой ему стала одна из первых красавиц, сестрица огородника Касару по имени Акико, а со временем нашлись и дети - добряк удочерил девочку из семидесятых и двух беспризорных мальчишек.
Сыновья росли спорыми на руку, дочка помогала в лавке, и никто никогда не слышал, чтоб в лавке Мацуи кто-то ругался.
Был Мацуя-сан большой патриот своего района; его даже собирались выбрать старостой в том году, но в последний момент предпочли ему соседа, Цуцуи, который был не так богат, зато его лавка принадлежала благородному дому Сихоинь: местных обывателей грела мысль хоть так приблизиться к высшему сейрейтейскому свету. Впрочем, обойденный был, повторюсь, человеком большой души, а потому не только не обиделся, но и прилюдно поздравил соседа с избранием и облобызал в обе щеки, чем невероятно упрочил свой авторитет в Западном Шестидесятом.

Единственной бедой в жизни этого успешного и почтенного человека было то, что приемная дочка, Хисана, вот уже тридцать лет сидела в девках и, кажется, собиралась просидеть и еще столько же. Конечно, была она не красавица - так, мышка, каких на улицах любого города с десяток - но с таким приданым, как у нее, внешность роли не играла. Да и женихов у Хисаны было немало, не в том беда: девушка сама отказывала всем претендентам, отговариваясь тем, что, дескать, женитьба - дело серьезное, на все посмертие, и как бы не еще и на всю будущую жизнь, а потому спешить нельзя, надо выбирать тщательно и с рассуждением.
- Смотри, дочка, так всю жизнь провыбираешь, - вздыхала Акико, но замуж идти не неволила: лишние рабочие руки в Руконгае еще никогда не считали за помеху, а работница из Хисаны была хорошая и неленивая.
- Лучше выбирать всю жизнь, матушка, чем выбрать быстро, да не то, - качала та головой в ответ и возвращалась к работе: упаковывала чай и сахар в коричневую блестящую бумагу, взвешивала соль и крупы, записывала на счет постоянным покупателям мелкие долги, улыбалась, кланялась, подавала, уносила, приветствовала, прощалась...
Жизнь текла сквозь лавку Мацуи бурным весенним потоком, мало, впрочем, цепляя ее обитателей, незыблемых, как камни в этом потоке.

***

Ломались с треском льдины; ушел из Руконгая сын Ёсими-сан - учиться на шинигами, ушел и староста Цуцуи - на перерождение - и новым старостой стал какой-то никому неизвестный тип с первых районов, присланный на место ушедшего и выгнавший его семью на улицу - ну да их нашлось, кому приютить - выросли и переженились сыновья Мацуи-сана, сменили отца в лавке - и только Хисана как была тихой работящей мышкой, так ею и осталась.
Ее, казалось, совсем не трогали случившиеся перемены, она не грустила о соседях и не радовалась на свадьбе братьев - по району даже пополз слух, что та Хисана и не человек вовсе, а дурная лисица, которая души крадет и ест. Старший сын Мацуи, Юдзиро, сплетникам, конечно, накостылял вместе с парой работников, но помогло это мало.
Слухи ползли по району с упорством удирающей от Ахиллеса черепахи, и вскоре от "лисицы" шарахались все, кому не лень. Впрочем, еще через десять лет и это прошло.

А потом появился Ухажер.
На самом деле те ребятки из Шестьдесят первого сами были виноваты: нечего таким, как они, делать вечерами в приличных районах, и подавно нечего приставать к приличным женщинам.
Мало ли, что их семеро, а она одна - Руконгай не без добрых людей.
Вот и на сей раз нашелся добрый человек, пинками и тычками заставивший забывшихся молодых людей вспомнить, что они не у себя дома, а в Западном Шестидесятом, где так с женщинами обращаться не принято - можно и огрести.
Молодчики похватались за разбитые носы и, отчаянно хромая, дали деру до дома, пока не добавили или не добили. А добрый человек посмотрел на Хисану и вежливо-вежливо спросил:
- Вам эти недоумки вреда не причинили?
- Что вы, что вы! - улыбнулась та. - Только напугали очень.
- Хорошо, - серьезно кивнул добрый человек. - С вашей красотой надо быть осторожнее.
- У нас приличный район! - возмутилась Хисана. - Такое редко бывает, а эти вообще неместные.
- Все равно стоит быть осторожнее. Вы где живете? Я вас провожу, - решительно сказал добрый человек.
Вот так он у Хисаны и появился.

Ухажер частенько навещал лавку Мацуи, всегда покупал там что-нибудь и подолгу беседовал с Хисаной о погоде, о ценах на чай и на рис, о том, что в Руконгае люди умирают слишком часто - не успеешь привязаться, а их уже и нету.
Ухажер был из шинигами, спрашивал Хисану, почему та не пойдет учиться в Сэйрейтей - ведь талант у нее есть, иначе бы она давно уже ушла на перерождение, но Хисана-сан только махала белой рукой и говорила, что неженское это дело - катаной махать, да и стара она уже в школе учиться, хоть бы и в сэйрейтейской, и ссыпала зеленый чай в пакетик со значком лавки Мацуи или заворачивала в гладкую коричневую бумагу несколько сушеных смокв.
Ухажер благодарил, прятал покупки в рукав и менял тему беседы, и разговор продолжался, покуда Хисану-сан не отвлекали очередные покупатели.
Ухажер даже пробовал делать Хисане-сан подарки, но та не брала: она была честная женщина и дорожила своей репутацией.
А потом в один невеселый день ушли на перерождение оба сына давно покинувшего Руконгай Мацуи-сана, и лавка осталась бесхозной.
А на следующий, не более веселый, день в лавку явился незнакомец и заявил, что он управляющий из Сихоинь, и все давно улажено со старостой.
- А я как же? - удивленно спросила Хисана. - Это батюшки моего лавка, значит теперь моя!
- А ты знаешь, сколько этот твой батюшка нам задолжал? - хмыкнул незнакомец. - Иди лучше по-хорошему, пока отрабатывать не заставили!
- И то верно, иди, - кивнул огородник Касару, старый друг их семьи, помнивший еще Мацую-сана ребенком. - У нас в "Урожае" всегда место есть, и руки никогда не лишние.
Хисана подумала и решила, что на огород всяко лучше, чем в чайный дом - отрабатывать, - собрала вещи и пошла.
- А Ухажер как же? - пошутил Касару. - Теперь ему тебя не найти!
- И к лучшему, - пожала плечами Хисана.

***

Хисана совсем не хотела замуж. И не мужчины были плохи, у нее была своя причина, еще давняя, еще с Семьдесят Восьмого, с Инудзури.
- Что, сестру бросила, черноглазая? Думала, никто не узнает и с рук все сойдет? - хрипло спросила в спину Старуха.
Хисана вздрогнула и обернулась. Старуху побаивались все, даже самые дикие вояки с окраин, даже пьяницы, не боявшиеся ни будд, ни шинигами. Говорили, что она приносит несчастье тем, с кем заговорит. Говорили, что она при жизни была женой колдуна, а после смерти украла часть его сил. Много что говорили.
А Старуха смотрела насмешливо и строго, выпрямившись и сложив на груди руки.
- А оно не сойдет. Не сойдет, не думай - аукнет еще!
- Что, замуж не выйду? - дерзко вскинула Хисана подбородок, уперла руки в боки - ну и что, ну и Старуха, подумаешь! Она тоже не лыком шита, не шелками повита.
- Отчего не выйдешь? Выйдешь, - усмехнулась та. - Даже счастлива будешь... лет пять. А потом помрешь. Не сразу, конечно - сперва поболеть придется, помучаться... но помрешь.
- А если не выйду?
- Узнаешь, - пожала Старуха плечами. - Мое дело сказать, а не гадать - если бы, да кабы, да на вишне росли бы да грибы... - и ушла, а Хисана осталась стоять. И думать, что никуда она не выйдет. Ни в коем случае.
Себе дороже.

***

Хисана-сан совсем не удивилась, когда пришли шустрые молодчики с гербами Сихоинь на груди - описывать имение огородника.
- Но это земля Кучики! - Касару возмущенно вскинулся, держа в руке мотыгу. Выглядело угрожающе, но смешно.
- Вот только тебе их и поминать, смерду, - хмыкнул самый шустрый. - К твоему сведению, Кучики-сама продал эту землю Сихоинь-сама. Смирись и собирай вещички.
- Но я управляю этим имением уже... - Касару задумался - Много лет, очень много! Я знаю эту землю, я знаю, как с ней обращаться...
- Молодец, что тут скажешь? - пожал плечами молодчик. - Вот только одна беда: Сихоинь-сама как-то получше знает, кого селить на своей земле. Давай, выметайся, пока не помогли, слышишь? И спиногрызов своих забирай!
"Правильно", - подумала Хисана. - "У Касару ведь полон дом детей и подростков. Лишние рты."
- Что-то с нами будет, - сказала она вслух.
- А что будет? - улыбнулся Касару. - Ну, переберемся в другой район, похуже. Добудем новый участок, тоже похуже, будем снова растить...
- И нас оттуда тоже выгонят? - покачала головой Хисана.
- А что мы можем сделать, Хиса-тян?
- Не знаю. Но что-то мы сделать должны!
Касару покачал головой.
- Должны - может быть. Но не можем-то ничего.
- Собираться будете? Или вам помочь? - напомнил о себе шустрый.
Собраться удалось быстро, даже странно - может быть, после прошлых сборов и прощания с лавкой эти пошли легче?
На улице уже ждали полусочувствующие, полулюбопытствующие соседи, готовые обсуждать выселение ближайшую неделю.
Хисана-сан почувствовала, что ей хочется заплакать - впервые за последние годы.
Она слишком дорого заплатила за эту жизнь, чтобы у нее ее отняли.

За слезами она и не заметила, как к ней кто-то подошел и молча стоял и смотрел. Потом он наконец сказал:
- Хисана-сан, что-то случилось?
- Случилось, - тихо кивнула та. - Меня из дома выселили.
Ухажер качнул головой:
- Это не дело. Нельзя вот так вот выселять из домов честных граждан.
- Нельзя, конечно, - улыбнулась в который раз его наивности Хисана-сан. - Но сплошь и рядом выселяют. У них свое право: Кучики продали землю.
- Это "Урожай"? - мигом сообразил Ухажер. - И что, Сихоинь всех повыгоняли? И Касару-сана?
- Ну да, именно.
- Плохо. Надо будет разобраться.
Хисана-сан засмеялась невесело:
- Какой вы, однако, деятельный, шинигами-сан! Ну, разберитесь - а я пока тут посижу.
- Вам некуда идти? - уточнил ухажер.
- Некуда, представляете! Разве что замуж, - неожиданно пошутила она. А что - терять-то нечего. Жизнь, которой она добивалась, жизнь, которой она пожертвовала самым дорогим - эта жизнь неожиданно вильнула хвостом и ушла прочь, оставив с пустыми руками.
Вернула, так сказать, к началу пути.

- Замуж за кого? - так же серьезно, как и всегда, уточнил Ухажер.
- А вот за вас, например, шинигами-сан! - волна легкого отчаяния подхватила и несла все дальше.
- Не получится, Хисана-сан, - грустно покачал головой тот.
- Вы женаты?
- Нет.
- Тогда почему?
- Потому что вы мне... небезразличны.
- Странная причина не жениться! Правду, что ли, говорят про шинигами, что они совсем не как люди?
- Просто вы из Руконгая. А если моей женой станет простолюдинка, долго она не протянет - таковы законы духовного мира.
- Долго... - Хисана-сан покачала головой. - А сколько это? Сколько она протянет?
- Вряд ли больше шести лет, - шинигами покачал головой. Аристократ, надо же.
- А мне всего-то пять лет осталось. Шинигами-сан, возьмите меня замуж! - она почти шутила. Почти - потому что если он согласится, она пойдет.
А что, быть женой шинигами - пусть и всего на пять лет - лучше, чем снова хлебать грязь в Инудзури или где похуже.
- Хорошо, - серьезно сказал шинигами. - Идемте. Я должен представить вас своим родителям, Хисана-сан.

***

А через пять лет с последним лепестком сливы отлетит последний вздох больной, вечно печальной госпожи Кучики.
Кто-то будет говорить, что князь Кучики был жесток, заставив понравившуюся ему простолюдинку понести непосильную для нее ношу жены аристократа. Кто-то с усмешкой скажет, что покойница сама доконала себя своими вечными тревогами и хождениями в Руконгай неведомо зачем.
Найдутся, конечно, и те, кто будет отлично знать, зачем (или - за кем?) ходила туда княгиня, с кем и как она там предавалась пороку и разврату и как была за это наказана: адюльтер - любимая тема сплетен на все времена.
А князь Кучики казнит, обвинив в отравительстве, с десяток родственников: почему бы и не воспользоваться моментом, все равно весь десяток - глупые и достаточно бездарные интриганы.

А смерть Хисаны останется ее выбором. И ее тайной. Так лучше.


Название: Поймай меня, если сможешь
Автор: Rudaxena
Команда: Сейрейтейский отряд
Тема: О любви

@темы: Внеконкурс

---

[Zo-Mash]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Арт: добровольное участие, часть 2

[Zo-Mash]

Название: Вечерний свет
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "На крючок"
Рейтинг: G

Название: Козырь
Автор: aya_me
Команда: Нулевой отряд
Фанфик: "Сортировочная"

Название: На сцене - связной
Автор: iris M
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: Иллюстрация к фанфику "Пять дней и еще три месяца спустя"

Название: Добрых снов
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "Маков цвет"
Рейтинг: PG-13

Название: Ну и ладно!
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "Каракурский узел"
Рейтинг: G

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Вечерний свет		32	(24.24%)
2. Козырь		30	(22.73%)
3. На сцене - связной		12	(9.09%)
4. Добрых снов		52	(39.39%)
5. Ну и ладно!		6	(4.55%)
Всего:		132

@темы: Иллюстрация, Голосование

---

Арт: добровольное участие, часть 1

[Zo-Mash]

Название: В тиски
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "На крючок"
Рейтинг: PG-13

Название: Последний шаг
Автор: Rudaxena
Команда: Сейрейтейский отряд
Фанфик: "Десять шагов"

Название: Минуты спокойствия
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "Принцип игры"
Рейтинг: PG-13

Название: Погружение
Автор: Koganeiro
Команда: Нулевой отряд
Тема: Иллюстрация к фику "Желание"
Персонажи: Орихиме
Рейтинг: G

Название: Мир полон открытий
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды.
Фанфик "На крючок"
Рейтинг: NC-17

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. В тиски		4	(3.31%)
2. Последний шаг		21	(17.36%)
3. Минуты спокойствия		46	(38.02%)
4. Погружение		31	(25.62%)
5. Мир полон открытий		19	(15.7%)
Всего:		121

@темы: Иллюстрация, Голосование

---

Иллюстрация к одному из фиков команды 2

[Zo-Mash]

Название: Луна в воде
Автор: Koganeiro
Команда: Нулевой отряд
Тема: Иллюстрация к фику "Порог"
Персонажи: Хинамори, Кьёка Суйгецу (да-да)
Рейтинг: G

Название: Без надежды
Автор: pink-pink
Команда: Сейрейтейский отряд
Фанфик: "Почти ревность"

Название: Я слышу
Автор: iris M
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: Иллюстрация к фанфику "Икоросэ, Шинсо!"

Название: И новый мир грядет
Автор: Matsukiga
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды
Фанфик "Новые Боги"
Рейтинг: G

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Луна в воде		39	(25.16%)
2. Без надежды		63	(40.65%)
3. Я слышу		26	(16.77%)
4. И новый мир грядет		27	(17.42%)
Всего:		155

@темы: Иллюстрация, Голосование

---

Иллюстрация к одному из фиков команды 1

[Zo-Mash]

Название: Нежные объятия
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды
Фанфик "Росток"
Рейтинг: PG-13

Название: Утренние тени
Автор: iris M
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: Иллюстрация к фанфику "Шмакодявка"

Название: Ждать перемен
Автор: Koganeiro
Команда: Нулевой отряд
Тема: Иллюстрация к одному из фиков команды (фик Сортировочная)
Персонажи: Зангецу, Гин
Рейтинг: G

Название: Инверсия
Автор: Rudaxena
Команда: Сейрейтейский отряд
Фанфик: "Холод пустоты"

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Нежные объятия		72	(38.3%)
2. Утренние тени		19	(10.11%)
3. Ждать перемен		54	(28.72%)
4. Инверсия		43	(22.87%)
Всего:		188

@темы: Иллюстрация, Голосование

---

Голосование по теме "Между здесь и там"

[Zo-Mash]

0

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Катись, катись, никогда не воротись		34	(27.2%)
2. Принцип игры		59	(47.2%)
3. Мое темное я		10	(8%)
4. Пять дней и еще три месяца спустя		22	(17.6%)
Всего:		125

@темы: Между здесь и там, Голосование

---

Между здесь и там 4

[Zo-Mash]

Автор: Томо-доно а.к.а. Лэй Чин
Команда: Руконгайские бродяги
Название: Пять дней и еще три месяца спустя
Тема: Между здесь и там
Кол-во слов: 7473
Жанр: АУ-экшн
Содержание: после захвата Ванденрайхом Сейрейтея прошло три месяца

Глава первая
Доктор Такаяма и его пациенты

Решительно завязав узел сиреневой веселой банданы с белым паутинным узором, доктор Такаяма Сайдзо бодрым прогулочным шагом направлялся к клинике известного на весь город чудака - доктора Куросаки. Над головой у доктора светило солнце, под ногами поблескивали радужными разводами не просохшие после недавнего ливня лужицы, из овощного ларька неслись нестройные вопли очередной модной группы, которой из окна второго этажа соседнего дома вторил известный певец Факт, и мир был на удивление мирен и безмятежен.
- Грех не быть самому мирным и безмятежным в такой замечательный день, - думал доктор Такаяма, осторожно огибая особенно внушительную лужу, посреди которой, как одинокий лайнер, плавал картонный пакетик из-под макдаковской картошки. - Грех не быть мирным и безмятежным - даже если идешь к пациенту заведомо опасному и, вдобавок, непредсказуемому.

Пациент по имени Ичиго жонглировал шестидесятикилограммовой гантелей, рассказывал о невидимых голодных духах в костяных масках и героических шинигами, упрямо ложился спать исключительно в шкафу, мотивируя это тем, что на кровати в любой момент может появиться незваный гость, и периодически беседовал с воображаемым другом по имени Тэнса.
Особую пикантность всей ситуации придавало то, что Куросаки Ичиго был абсолютно, полностью нормален.
Таких нормальных людей еще поискать.

***
Доктор Такаяма был сотрудником центра реабилитации жертв паранормальных явлений имени Дар Шпренгера. Кто такой был этот Дар Шпренгер и почему в его честь назвали реабилитационный центр - история умалчивала, а доктор, если честно, и не интересовался. У него на хвосте висели бывшие работодатели из федерального спецотдела "Кроссроадс", горевшие желанием побеседовать по душам со своим сбежавшим агентом, да и мирно устроившийся в дурдоме дядя Вальтер не давал расслабиться, ежедневно названивая на мобильный и спеша поделиться свежими открытиями.
Поэтому доктор Такаяма, психиатр со стажем, специалист по подросткам, без особых вопросов согласился работать на господ в белых форменных кителях с одинаковыми аксельбантами-крестами. Только попросил ему такого не выдавать. Да они и сами не собирались: эта форма была только для полноправных членов клуба Дар Шпренгера, так называемых квинси. Старинная традиция, европейские корни... корни, так корни. Традиция, так традиция. Доктор не спорил.

Он честно делал свою работу: пытался диагностировать и по возможности вылечить нескольких детей, павших жертвой непонятных феноменов год назад. Тогда землетрясение, не тронув окраин, разрушило почти весь центр города, так что от некоторых домов осталась только бетонная крошка, а в асфальте красовались воронки, как от множества взрывов.
Дети, бедолаги, жили как раз в центре и, судя по всему, были свидетелями катаклизма.
- У них, похоже, сработал какой-то защитный механизм, амнезия, видите ли, - объяснял, неловко крутя в пальцах дорогую паркеровскую ручку, начальник проекта, герр Лейден. - И они заполнили провалы в памяти совершеннейшей фантастикой. Сами понимаете - кино, манга, дети очень чутко это воспринимают... Исидой - это сын доктора Исиды из центрального госпиталя - займется доктор Оноуэ, он давний друг их семьи, видите ли, а вас мы бы просили... вот, Куросаки Ичиго, Иноуэ Орихиме... Кодзима Мизуиро... и Арисава Тацуки. Их дела найдете у секретаря, геррин Штайн, это комната С-7...
Герру Лейдену и самому бы не повредил осмотр у специалиста, судя по всему - но доктор Такаяма только кивнул и пошел к геррин Штайн, получил флэшку с делами и ушел домой.

Дети оказались... разными.
Аккуратная, нервная, вечно настороженная Иноуэ: никому не доверяет, постоянно ждет подвоха и только и твердит, что Ичиго ее спасет. Придет - и спасет.
Вежливый, вполне светский, воспитанный Кодзима: каждое слово с двойным дном, каждый жест семь раз опробован перед тем, как он его себе позволит, ни грана правды, ни унции искренности.
Горячая, как кипяток, Арисава: готова хоть убить, хоть убиться за свою веру, глаза горят, руки сами сжимаются в кулаки, брови хмурятся... Готовая мученица для непонятной подростковой секты имени непойми кого и чего.
И - Куросаки. Абсолютно, стопроцентно нормальный Куросаки. Который спокойно, глядя, чуть исподлобья прямо доктору в глаза, может часами рассказывать о шинигами, о духах, призраках, о пучеглазой девочке, которая жила в его шкафу, и о том, что друг его отца - бывший санитар дурдома Урахара - на самом деле могущественный ниндзя.
И совершенно, совершенно невозможно понять: где здесь то, во что он верит - и где вранье, фантазии, лапша на докторские уши.

И все четверо рассказывают о шинигами.
- Шинигами? - изящно выгибает бровь Кодзима. - Это игра. В нее мы играем всей школой, когда хотим сорвать занятия. Вроде догонялок: если добежишь до ворот, то ты спасен, если не успеешь - они забрали твою душу и тебя хоронят. Хорошая игра, правда? Я всегда принмаю ставки. Вот Куросаки пока ни разу не выиграл, а Саругаки-сан - отлично справляется, ни одного проигрыша. Это такая девочка из нашего класса. Она Хирако тапочкой лупит, сестра, наверное...
- Шинигами - козлы, - решительно рубит ладонью воздух Арисава. - От них одни беды! Если бы не они, все было бы хорошо.
- Зачем ты спрашиваешь меня о шинигами? Как будто тебе Айзен ничего не рассказал, - качает головой Иноуэ. - Не пытайся притвориться, что ничего не знаешь, тебе не удастся снова меня обмануть!
- Шинигами? Ну, они разные бывают. Как и люди. И иногда в них сразу не разберешься: вот кажется он тебе таким славным малым - а на деле монстр какой-то. Или наоборот: холодильник холодильником, хоть сейчас газировку клади, ан нет - свойский парень, если правильно подойти. Все как у людей. Вот однажды Абарай - это тоже шинигами, рыжий такой...

Почему изо всех чудовищ национального фольклора эти четверо выбрали именно шинигами? Потому, что по-настоящему испугались смерти?
Или потому, что видели кого-то, кто показался им достойным звания бога смерти? И что на самом деле видели эти четверо во время того катаклизма?
И... интересно, что бы рассказал о шинигами пятый ребенок, Исида Урью, которого наблюдает загадочный доктор Оноуэ? И почему его так упорно прячут от глаз?
Доктор Такаяма вздохнул, пнул банку из-под Ёка-колы и решительно пошагал дальше.
Вопросов накопилось слишком много, чтобы решать их вот так, на ходу.

***
А Ичиго слушал доктора и смотрел на потолок.
По потолку ходил Тэнса: с каблука на носок, с каблука на носок, осторожно, словно по тонкому льду ступая - шаг, шаг, еще шаг, стенка, разворот, шаг...
Иногда он спускался с потолка на стену и усаживался на верх шкафа, свесив ноги и постукивая пятками о дверцы, улыбался и подмигивал: мол, все хорошо, Ичиго, держись!
Ичиго кивал и принимался красочно рассказывать доктору о похождениях Хисаги, который однажды украл мотоцикл и ничего ему за это не было.
Доктор записывал его слова - не печатал, писал в маленький блокнот непонятные закорючки какой-то скорописи - а Тэнсе надоедало сидеть на шкафу и он прыгал вниз, чтобы перевернуться на лету и снова встать ногами на потолок.
Или вдруг падал с потолка прямо на кровать, Ичиго за спину, и начинал нашептывать в ухо всякие гадости или что-нибудь забавное, или подсказывать особо забористые ответы на наводящие докторские вопросы...
А доктор говорил о том, что надо смотреть в лицо реальности, что правда еще никому не помешала, доктор спрашивал, почему шинигами и что Ичиго помнит о катаклизме - а по потолку ходил Тэнса, и это значило, что даже сейчас еще не все пропало.
Несмотря ни на что.

Глава вторая
Тайный агент

Впрочем, в тот день Тэнсы не было, и Куросаки-младший был необычно возбужден: недослушивал доктора до конца, перебивал, торопливо пытался рассказать все и сразу и постоянно вскидывал глаза вверх, будто ища что-то на потолке.
Доктор Такаяма тоже пару раз украдкой глянул вверх, но ничего особенного не нашел. Все те же длинные трещины, крупное белое пятно - след свежего ремонта - и несколько странных желтоватых отметин, похожих на следы гигантских ботинок: крыша, видимо, слегка текла.
Но Куросаки Ичиго смотрел туда с такой надеждой, что это почти пугало.

- Послушай, давно хотел спросить... - задумчиво сказал доктор - А что у вас с крышей случилось, что пришлось так капитально потолок переделывать?
- А вам как, правду или приемлемую версию?
- Давай и то, и другое: там разберемся, что лучше.
- Хорошо. Тогда приемлемая версия: это все грузовик.
- Что?
- Грузовик. Упал на крышу - с самолета, наверное. Такого, который перевозит грузовики. Ну или там не знаю, он решил, что он умеет летать и полетел... Слушайте, ну сами как-нибудь придумаете. Я не знаю.
- Тогда почему?
Куросаки пожал плечами, поудобнее усаживаясь на кровати, вытягивая вперед левую ногу и задумчиво шевеля пальцами в синем носке.
- Ну, понимаете, вы ведь не местный, да? У нас в городе если что-то странное случается - это всегда грузовик. Я вот год назад тоже под грузовик попал. Фура Aizen-13, страшная вещь... Ну, и на крыше грузовик. Больше ведь нечему, да?
- А если правду? - терпеливо спросил доктор.
- А зачем? Все равно не поверите, - Куросаки продолжал созерцание собственных пальцев на ноге и, кажется, пытался изобразить ими что-то вроде червячьей дискотеки.
- Ну, правда всегда лучше, чем неправда, разве не так?

Доктор был удивлен. Раньше этот рыжий мерзавец не упускал ни единого шанса рассказать что-нибудь этакое, нисколько не смущаясь тем, что ему могут не поверить. Внезапное здравомыслие почти пугало.
- Грузовик - это проще, - продолжал рассуждать Куросаки. - Поверь в грузовик - и жизнь станет куда понятнее и безопаснее. Главное - не задумываться, что ты вот в него поверишь, а он решит тебя не разочаровать. И явится. На крышу, например, или вырулит из подворотни... Так Кучкин говорит.
- Кто?
- Кучики. Кучики Бьякуя. Такой занудный тип из Сейрейтей, шинигами. Он много чего полезного, оказывается, говорил - если подумать, - мальчик подтянул левую ногу к груди и вытянул правую. Носок на ней был зеленый, в веселую желтую крапину.
- А, Бьякуя... - воображаемый друг номер один, идеальный взрослый: сильный, умный и равнодушный. Кладезь сентенций и философских мыслей на все случаи жизни.
- Ну да. Мой воображаемый друг Бьякуя, - кивнул Куросаки. - Которого я придумал, потому что у меня тупой отец, а у отца - еще более тупые друзья. Я помню.
Он оторвался от созерцания своей ноги и снова глянул вверх - почти тоскливо, с какой-то непонятной затаенной надеждой.
Что же он все-таки там искал?!

Внезапно тот замер, напрягшись - и расслабленно улыбнулся, широко и доверительно:
- Но на самом деле это я Зангецу весь потолок разнес, еще когда. Я тогда еще только-только шинигами стал!
Что-то изменилось. Доктор не заметил - а оно изменилось.
Должно быть, Куросаки наконец дождался?

***
Тэнса тихо спланировал на кровать и, усевшись у Ичиго за спиной, зашептал тому на ухо:
- Тебе передают привет и одобрение, говорят, держаться осталось недолго, они скоро придумают, как быть. Рукия все еще у этих в руках... тише, тише! Она жива, здорова, держится молодцом. Ей не привыкать к Башне, в конце концов. Просили передать спасибо за сведения об их представительстве здесь, этот клуб Дар Шпренгера - еще большая мерзость, чем мы думали. Надо будет с ним что-то сделать, но без квинси не получится - так говорит Куроцути. Так что ты должен выяснить, где они его держат.
Ичиго постарался кивнуть понезаметнее.

В семнадцать лет очень тяжело быть шпионом. Особенно если до этого два года был солдатом на передовой, первым на подмогу, воином и спасителем.
В семнадцать лет очень сложно понять, что война - это не только махание мечом. Что война - это еще и тихая, незаметная, неблагодарная работа того, кто прокладывает для этих, славных и идущих к славе, путь.
Тяжело, сложно. Но приходится.
Особенно если просят такие люди.

- Ты единственный, кто может поддерживать с ними связь, - говорил ему Тэнса. - Потому что у тебя есть я. Но уйти к ним ты не можешь, потому что у тебя нет удостоверения. Помрешь еще, а ты - особо ценный кадр.
Ичиго кивал: ну, понятное дело, он не может уйти без удостоверения, да даже если б оно и было, его бы наверняка отняли. Чтоб не бегал лишний раз. С Кучики-старшего бы сталось, он вообще поклонник принципа "не можешь - заставим", кого угодно уговорить сможет методом кнута и розги, пряника не предусмотрено.

***
Куросаки вздохнул, почесал пятку и спросил:
- Кстати, док, а вы как, только ко мне ходите? Просто я давно Исиду не видел - можно ему с вами письмо передать? Не, можете прочитать перед отправкой, если что!
- Извини пожалуйста, - доктор виновато улыбнулся. - Я знаю, кто это, но никогда его не видел. С ним работает доктор Оноуэ, специалист из "Дар Шпренгера".
- Оноуэ? Это еще кто?
- Не знаю, - развел руками доктор Такаяма. - Никогда его не видел. Просто фамилия запомнилась: забавная.
- Да уж, забавная... - протянул Ичиго. - Но ты же тоже из "Дар Шпренгера"! Значит, можешь c ним связаться и передать письмо. Послушай, мы уже три месяца как не виделись. Я же даже не знаю, как он там!
Доктор Такаяма задумался, потом кивнул:
- Хорошо. Давай заключим сделку - ты ведь знаешь, я жил в США, а там сделки любят. Я отнесу твое письмо к Исиде, а ты расскажешь мне все как есть и прекратишь привирать. Уговор?
Ичиго пожал плечами:
- Вы все равно не поверите, так что - никаких проблем.

Он слез с кровати и, стоя за столом, довольно небрежно начеркал несколько строк - доктор Такаяма не стал подсматривать, просто взял сложенный лист бумаги и положил во внутренний карман.
- Итак, послезавтра мы обменяемся: я тебе - ответ твоего друга, а ты мне - правду.
Ичиго кивнул.

***
Стоило доктору выйти на улицу, мимо него метнулась неясная тень: то ли серая, то ли белая, в характерном даршпренгеровском клубном кителе.
Другой, может быть, и не обратил бы внимания, но, на свою беду, доктор Такаяма раньше был агентом Дэвидом. Он кинулся в погоню.
Тень спешно нырнула в переулок, другой, третий - словно чуяла слежку - и наконец скрылась в странном темном провале, со свода которого, как с приемной ленты конвеера в аэропорту, свисали длинные, до земли, ленты.
Доктор прыгнул за ним.

Глава третья
Доктор и Лес

Когда в конце бесконечного черного коридора, по которому он бежал за своей целью, наконец показался свет, Такаяма Сайдзо не поверил своим глазам. Ему казалось, что он вечно будет догонять, а тот - из "Дар Шпренгера" - вечно будет убегать, и все это в почти кромешной тьме.
Но свет несомненно был: бил по глазам, вызывая короткую резкую боль. Звал за собой.
Доктор Такаяма Сайдзо не посмел ослушаться этого зова и - в какой-то момент, потеряв из виду цель, вывалился на белоснежный песок.

Над ним в бесконечную высь холодного белого неба уходили такие же холодные, словно каменные, стволы деревьев, в кроне которых высоким рыдающим кличем перекликались незримые птицы. Мимо замершего, упершись руками в землю, доктора пробежал деловитый зверек, похожий на вылезшего на сушу морского ежа. Другой местный житель - отдаленно напоминавший зайца, только зачем-то отрастившего на мордочке костяные пластины - замер на несколько мгновений, разглядывая незваного гостя - но, стоило тому пошевелиться, шарахнулся в тень и умчался прочь, ломая тонкие ветви окаменелых кустов.
По стволу вниз спустился светлячок с белым черепом на головке, помедлил, будто тоже внимательно рассматривая доктора, и внезапно отчаянно застрекотал закрылками.
Издалека ему откликнулся еще один, уже иной мелодией, потом третий - и через считанные мгновения весь лес уже полнился прихоливой музыкой, впрочем, смолкшей еще через несколько секунд.

Доктор, шатнувшись - от недавнего падения и яркого света слегка кружилась голова - поднялся на ноги.
- Где бы я ни был, это не Земля, - мрачно сказал он, осмотревшись. В кустах неподалеку что-то глухо хохотнуло, навевая нехорошие воспоминания о некогда просмотренном черно-белом сериале. Помнится, там к такому вот лесу прилагался заброшенный город и толпа злющих инопланетян...
Замолкшие было светлячки-цикады заверещали снова, словно переговариваясь. Из за дерева выглянуло подобие земного крота, тоже закованное в панцирь, и немедленно вновь зарылось в землю. Поразмыслив, доктор Такаяма решился все-таки попробовать пойти по видневшейся невдалеке узкой тропке, отчаянно надеясь, что протоптали ее не местные звери, и ведет она не на их водопой.
Все равно пути назад не было: черная воронка закрылась у него за спиной.

Лес, живой и мертвый одновременно, зорко следил за ним мириадами маленьких и больших, заметных и незаметных глаз. То там, то здесь кто-нибудь выныривал из-за кустов, коротко осматривал его и, не нападая, скрывался вновь. Однажды высунулся крупный, похожий на сутулого медведеволка, хищник (тоже с роговыми наростами на морде), многозначительно облизнулся длинным сизым языком - доктор нервно сжал в кармане практически бесполезную травматику - и скрылся, бесшумно и легко, не обломав ни единой каменной веточки. Краем глаза доктор заметил, что у существа было по сути две пасти - внутренняя и внешняя. Уютнее от этого не становилось.
Да, Лес определенно за ним следил!

***
На поляне, где песок от непрестанных ударов серо давно превратился в стекло, на старом пне давным-давно почившего дерева сидел в позе мыслителя Пустой.
Правда, мыслитель это был более чем оригинальный: его вполне человеческое тело венчала треугольная, как у ската, голова в гладкой маске, расписанной яркими оранжевыми узорами, на которой чудом держалась проволочка, выгнутая в подобие очков. Узкие, тоже треугольные, глаза поблескивали хищным желтым огнем, а над левым плечом изгибался длинный пластинчатый скорпионий хвост с жалом на конце.
Вокруг Мыслителя толпились разномастные пустые поменьше - похожие на зверей, на людей-мутантов и вообще ни на что не похожие. Все они старательно соблюдали тишину, боясь помешать тому думать - гнев этого существа бывал разным, но неизменно смертоносным.
Наконец один, тощий и похожий на вставшую дыбом глисту на ножках, осмелился подать голос:
- Ну так как, президент? Съедим его - и вся недолга?

Мыслитель (носивший гордое имя Сэридзава и звание президента Ипотеки) медленно повернул к нему голову и строго произнес:
- Повтори, что ты сказал?
- Съедим, говорю, и вся недолга! Хватит уже к нам таскаться всяким чужакам - мало нам Ашидо, чтоб ему Ками-саму встретить на неторной тропке!
Сэридзава медленно поднялся на ноги (почти человеческие, только трехпалые, как у рептилии или черепашки-ниндзя) и обратился к остальным собравшимся:
- Дорогие мои избиратели! Дорогие мои души альтернативного питания! Бесценные, не побоюсь этого слова, патриоты нашего славного Леса! Слышали вы этого недоделанного гиллиана?
Дружный хор подтвердил, что дорогие и бесценные все слышали.
- А доводилось ли вам, уважаемые пайщики Ипотеки, слышать что-нибудь менее разумное? Съесть чужака! Дзёдзибусю предлагает нам это так, как будто нет ничего более простого и естественного, чем есть чужаков. Нет, ну конечно, он пытается набрать популярности перед выборами - понятная слабость, присущая всякой высокоразвитой духовной сущности...
Остальные пустые внимательно прислушивались к речи главаря, глубоко заинтригованные и силящиеся постичь: как так глупым и неправильным стало самое очевидное производимое с чужаками действие - поедание?

А оратор, тем временем, сложил очки и осмотрел свою публику. Довольный зрелищем, он продолжил:
- Милые избиратели! Вы ведь потому и голосуете на ежегодных выборах меня в президенты, что вас умом не обделили! Ну вот вспомните, милые мои старожилы, столпы, можно сказать, нашей маленькой общины - что было, когда мы попытались съесть чужака Ашидо?
- Он перебил половину нашего улья, - прошамкал невнятно тощий адьюкас в надколотой маске.
- Именно! А что было, когда мы решили съесть чужаков, упавших к нам с небес, и их арранкара? Именно! У нас освободилось три четверти помещений в Ипотеке, и вашему президенту приходится ломать маску, где бы найти новых жильцов. Так стоит нам есть чужаков или нет? Решайте сами - у нас, в конце концов, демократия по Конституции!
Разумеется, все собрание заголосило, что никого есть не надо, шкура своя, не в Лас-Ночес чай выдана, а жизнь слишком хороша, чтоб завершать ее так неблагодарно, когда пай в Ипотеку заплачен, и комната почти полная, все перспективы открыты...
- Ну, раз никто (кроме моего доброго друга Дзёдзибусю, конечно) не спорит, то постановим: чужака не есть, расспросить и отпустить с миром, покуда живы. Все довольны?
Довольны были все. Единственный недовольный, шлепнувшись на брюхо, попытался было уползти и захарчить жертву в одиночку - но его живо поймали и придавили большим камнем. На камне кривой каной было написано: "Для Дзёдзи".

***
- Что ж! Тогда попросим наших младших полуразумных товарищей привести сюда чужака для беседы, - решительно приказал Сэридзава и снова опустился на свой импровизированный трон.

В Лесу Меносов никто не помнил, когда здесь появился этот странный пустой и откуда он взялся. Просто однажды он начал бродить по местным перелескам и горам, нигде надолго не задерживаясь, и разговаривать с местными жителями. Сколько раз его пытались съесть - тоже никто не считал: некому было. Все пытавшиеся в лучшем случае становились частью свиты этого странного типа, в худшем - его пищей.
Так прошло достаточно много лет, покуда он не прибился к горному улью, приткнувшемуся у самых Черных Гор, на нижнем их склоне.
Именно там этот пустой - тогда уже, несомненно, адьюкас - и основал свое государство: Ипотеку.
Идея была проста до элементарности: улей делился на комнаты, в каждую из которых заселялись пустые, внесшие пай - определенное количество душ. Когда комната забивалась под завязку, дверь закрывалась и жильцы поедали друг друга, пока не оставался один. Тогда дверь снова открывали и комната открывалась для заселения снова...

Простой и действенный способ быстро и практически без риска (ведь каждый верил, что тем единственным, кому откроется дверь, будет именно он) набраться сил обрел невиданную популярность среди пустых. Они толпами валили в этот улей - Ипотеку - и охотно ставили отпечаток эктоплазма на контракте, становясь Ямадами, Сугавами, Симадами и Ито. Не менее охотно, хотя и не до конца понимая смысл своих действий, они голосовали на очередных выборах Сэридзавы в президенты и принимали Конституцию Ипотеки.
Постепенно они набирались сил, умнели - и когда в Лес пришел Айзен, его встретили с холодным скепсисом, как равного, а то и слабейшего. Впрочем, Сэридзава рисковать не стал: включил в контракт пункт о сотрудничестве с Лас-Ночес ("Программа Ипотека - Ками: стань васто-лордэ и получи тур в Лас-Ночес, где после небольших косметических процедур совершенно безболезненно сможешь стать Арранкаром и получить в подарок белую форму и крутую татуировку в виде цифры!"), договорился, что арранкары не будут соваться в их часть леса - и разошелся с будущим богом нового мира вполне по-мирному.
Единственным его врагом был полусумасшедший шинигами Ашидо, которого президент Ипотеки боялся до дрожи.

Известное дело: страшнее кошки зверя нет.

***
На ветку, прямо перед носом у доктора Такаямы, опустилась птица - точнее, некое подобие птичьего скелета с тончайшими костяными крыльями.
Доктор шагнул вправо.
Птица перелетела вслед за ним и снова замерла у него перед лицом.
Доктор шарахнулся влево.
Птица за ним.
Он рванулся назад.
Птица вмиг оказалась у него за спиной.
Доктор остановился, выдохнул, заложил руки за пояс джинсов.

- Хорошо, чего ты хочешь?
Он готов был поклясться, что птица подмигнула перед тем, как снова перелететь вперед и замереть в паре шагов от него.
- Идти за тобой? - удивился доктор.
Та согласно щелкнула клювом и снова перелетела на пару шагов дальше.
Доктор последовал за ней.

Вправо, влево, прямо через кусты, снова вправо по тропинке, мимо поляны с тихо звеневшими прозрачными цветами - кварц? хрусталь? - мимо глубокого оврага, на дне которого полыхали странные сполохи...
Наконец, он вышел на поляну.
Прямо перед ним, на троноподобном пне, сидел мутант в очках из медной проволоки. За его спиной толпились другие мутанты - похожие и не похожие друг на друга, жуткие, противоестественные.

Мутант на троне прокашлялся и на неплохом киото-бэн произнес:
- Добро пожаловать в Ипотеку, почтенный странник! Чему обязаны вашим визитом?

Глава четвертая
Письма

Сэридзаве, бессменному президенту Ипотеки, было страшно. Может быть, впервые за всю его долгую нежизнь ему было страшно: в Лес, в вотчину пустых, пробрался их давний, заклятейший из заклятых, враг - квинси.
В прошлый раз один из них свалился с неба вместе с другими существами - с шинигами и арранкарами - и уничтожил полтора десятка гиллианов. Жаль их, конечно, но гиллианы - не слишком большая потеря, зато хорошая мишень. Прикрывать ими от атак свою Ипотеку старый пустой научился еще в самом начале войны с Ашидо.

Квинси...
Некоторые считали, что природный враг пустых - это шинигами. Дурачье! Шинигами всего лишь отсылает все составляющие пустого души на перерождение. Это неприятно, но не слишком страшно: всегда есть надежда, что то самое, свое "я" все-таки и после этого останется собой (так надеются остаться последними те, для которых закрывается дверь).
Квинси убивают навсегда. После их стрел ты не сможешь рассыпаться на тысячу искр и снова стать самим собой. Ты просто пеплом и пылью ляжешь на землю, и... и все. Даже лопух не вырастет - какие лопухи в Лесу? Только что каменные...
Пустой нервно дернул хвостом.
Квинси в Лесу - это плохо. Квинси из этих в Лесу - это еще и страшно.
Это значит, скоро придут его соратники.

- Ты принес дурные вести, - сказал он мрачно чужаку. Чужак пожал плечами, почесал голову под нелепым фиолетовым платком. Сам понимает, что дурные, по лицу видно.
- Квинси твои враги? - спросил он.
- Не знаю... - растерянно покачал головой чужак.
Как можно не знать, кто твой враг? Живые - потрясающе нелепые существа, все-таки. Чужак еще немного помолчал и все же решился сделать вывод:
- Пожалуй, да. Друг не станет ходить в такое место, как это.
- Твоя искренность достойна уважения, - хмыкнул Сэридзава. - И твое бесстрашие тоже.
Чужак пожал плечами. Странное он существо, все же. Не пугается, не убегает с воплями... стоит. Слушает. Отвечает.
- Я не вижу смысла врать. Мы ведь оба заинтересованы в правде, не так ли?
- Так. Хорошо! Ты сказал нам о приходе нашего общего врага. Мы взамен поможем тебе. Дорогие мои избиратели! - Сэридзава решительно развернулся к своим. - Давайте встанем! Встанем и поаплодируем нашему другу ... из мира Живых! - вывернулся он, вспомнив вовремя, что забыл спросить, как чужака зовут. - Выразим ему так свою благодарность за своевременное информирования нас о важном событии, грозящем жизням всех честных душ альтернативного питания!
Поляна послушно откликнулась аплодисментами.
- Предлагаю нам в благодарность проводить нашего дорогого гостя до границы Ипотеки и указать путь к проклятым шинигами, чтоб их ками побрали. Кто за?
Лес рук. Разумеется.
И разумеется, Дзёдзибусю пытается протестовать... как будто он способен на что-то другое. Это ведь Дзёдзи. Он только для того и живет, чтоб протестовать.

Чужак послушно кивает и благодарит. Вежливый. Если его съесть... но нельзя есть чужаков. За это будет новый удар по Ипотеке.
А так можно спрятаться у корней гор, затаиться под обманчиво-тихой гладью подземных озер, зарыться в черный песок... Выжить.
И тогда Лес еще вернется в их руки...

***
Только когда граница территорий, подконтрольных Ипотеке, осталась далеко позади, доктор Такаяма Сайдзо почувствовал, что страх наконец-то его отпустил.
До того от страха подкашивались ноги, руки тряслись, в висках отчаянно стучал пульс, а он изо всех сил пытался не показать этого и с максимальной вежливостью и терпеливостью отвечал на расспросы жуткого мутанта со скорпионьим хвостом. Если та правда, которую прячет Ичиго - хоть на милионную долю схожа с этим, если его пустые - похожи на этих тварей... тогда доктор предпочел бы никогда ее не знать, эту правду.
Или наоброт - тогда ее обязательно надо узнать?

Во внутреннем кармане теперь пряталось уже два письма: адресованное Исиде и нацарапанное на коленке тем страхолюдным мутантом.
- Отдай его Ашидо, - велел он тогда. - Скажешь - от Сэридзавы. Здесь рекомендации.
Вот только рекомендательных писем от чудовищ он еще не получал.
От мафиози и якудзы - было; от записных сумасшедших - было; от одного серийного маньяка - и то было! Теперь от мутанта будет.
У красной поляны следовало свернуть налево и идти вдоль низких серых кустов, пока не покажется пересохшее русло реки...

Здесь, за границей Ипотеки, было потрясающе пусто.
Ни зверей, ни птиц, ни даже насекомых - только безмолвный, холодный, совсем мертвый лес. Угольно-черные, поблескивающие стволы гигантских деревьев, белоснежное кружево кустов, стальные иглы травы - и холодное, словно фарфоровое, матово-белое небо, льющее неверный серебристый свет на все это сказочное великолепие.
Между стволами изредка висела паутина - запыленная, древняя, как мир, паутина, которую никто не тревожил, кажется, с самого того дня, как ее сплели. Серая, тусклая, она была похожа то на обрывки старой шали, то на седую бороду, то на вуаль таинственной незнакомки, слуачайно потерявшей ее на бегу.
Если все-таки суметь не бояться, начнешь видеть этот Лес совсем иначе.
Из приюта кошмаров он станет осколком разбившейся сказки, и в центре него воображение живо возведет высокий замок из белого камня, в котором прячется от мира прекрасная спящая принцесса...

Доктор заулыбался, замерев на берегу пересохшей реки и припомнил инструкции. Значит, теперь вдоль по берегу, в сторону золотистого дерева и дальше, до моста. Золотистое дерево было отсюда хорошо видно: оно почти светилось среди своих черных товарок, мгновенно приковывая взор.
- Интересно, почему оно золотистое? - пробормотал доктор, все еще улыбаясь. Хотелось придумать какое-нибудь очень волшебное объяснение.
Он почти придумал его - но именно в этот момент его прошило резкой болью, и он потерял сознание.

***
- Чужак, - сухо сообщил Ашидо сидевшим у костра шинигами. - Шел к нам, быстро и уверенно: знал дорогу.
- Вот как... - капитан - бывший капитан - Кучики устало провел рукой по лицу. - Хорошо. Приведи в чувство, зафиксируй, приготовь к... беседе.
- Остальных звать? - уточнил Ашидо.
- А сам как полагаешь?
- Слушаюсь, - кивок, и дикий шинигами тенью скрылся из виду.
Хороший человек, и полезный - жаль, совершенно неуправляемый и абсолютно не в своем уме. Впрочем, а кто из них - в своем?
Интересный вопрос. Стоит того, чтоб обдумать его как-нибудь зимним вечером за чашкой чая.

Чужак лежал, аккуратно сгруженный у входа, и не шевелился. Не пустой, что странно. Квинси? А дал бы квинси себя так легко схватить?
Капитан - бывший капитан, капитанов здесь нет, как и офицеров и рядовых, все равны, пока еще живы - Кучики наклонился, наскоро обыскивая бессознательного гостя на предмет креста. Крест нашелся - деревянный, небольшой, на цепочке из дешевого металла. На шее.
На шее боевой амулет носить несколько неразумно, конечно, и чужак, разумеется, может быть попросту из кириситан - но все равно подозрительно. Значит, надо связать покрепче перед допросом.

В пещеру зашли все, кого Ашидо успел найти в кратчайший срок. Укитаке-сэнсей, Ханатаро, Ичимару, Котэцу-старшая. Не лучший набор, но на безлюдье и медведь сойдет.
- Где Маюри-сэнсей?
- Где-то, - махнул единственной рукой Ичимару. - Сказал, что у него срочное дело и исчез.
- Не стоило с ним связываться, - качнул головой Укитаке. - Он ненормален и ненадежен.
- А кто здесь нормален? - возразил Ичимару, усаживаясь. - Ата-та, Укитаке-сэмпай, нормальные полегли у порога своих казарм, вот. А здесь нормальных нет.
Младшие чины - бывшие младшие чины, давно пора прекратить наконец считаться званиями - молча слушали. Не встревают - уже хорошо.
- Ну что, Бьякуя-кун, допросите его? У нас тут других профессионалов этого дела нема, - весело кивнул ему Ичимару.
Обидеть пытался, что ли?

- Исанэ-сан?
От короткого удара лечебного кидо пленник содрогнулся всем телом и очнулся, распахнул широко глаза, в ужасе озираясь.
Попытался сесть. Не вышло. Снова быстро, затравленно обежал глазами помещение. Младшие похватались за мечи, старшие не двинулись, только внимательно смотрели.
Потом чужак закашлялся и попробовал что-то сказать. С третьего раза получилось:
- Письмо... Ашидо... от Сэридзавы... в кармане.
- Ашидо-кун?
Тот наклонился, мгновенно нашел письма, развернул.
- Одно и правда от Сэридзавы. Другое... посмотрите, Кучики-доно!

Небрежный почерк, кривоватые кандзи, мятая бумага.
"Исида! Козлина, почему от тебя до сих пор ни слуху, ни духу? Между прочим, твой дальний родственник, Бяка - и тот психует, гадая, где тебя носит..."
Связной?! Этот, в нелепой бандане, с крестом на шее, похожий на клоуна из заштатного цирка или на рядового, переведенного из одиннадцатого в тринадцатый за недостатком интеллекта - связной?!
Следовало догадаться.
Не первый год ведь с Куросаки знакомы.

***
Человек в белых поручах и рваном шарфе на плечах - явно, главный в этой пещере - вернул доктору письмо Ичиго к Исиде и приказал:
- Развяжи и дай ему воды.
Рыжий дикарь в шкуре на плечах - тот самый Ашидо - послушно кивнул, выполняя приказ, а главный оглядел доктора с головы до ног и спросил:
- А теперь, уважаемый, расскажите нам, как вы оказались связным Куросаки? Это несомненно будет весьма поучительной историей.

Глава пятая
Герр Хохберг

Три часа допроса пролетели как полсуток. Впрочем, конечно, допросом это назвать было сложно: ни пыток, ни принуждения, даже попить дали - просто три часа бесконечных, как река, вопросов, и холодных, как небо этого мира, глаз шести нелюдей, сидевших у костра.
Самый старший, самый умный и самый равнодушный - седой юноша с отрешенным взглядом.
Второй, главный здесь просто потому, что больше никому не нужно это главенство - худой, весь словно взъерошенный, в грязно-белом шарфе и белых поручах.
Мальчик и девочка, жмущиеся друг к другу и готовые от страха убить кого угодно.
Холодный и безразличный ко всему однорукий инвалид, который выглядит так, будто его уже давно убили, но он забыл это заметить.
И дикарь в косматой шкуре, украшенной масками - то ли самодельными, то ли снятыми с местных мутантов.
Шесть лиц, двенадцать глаз, и у каждого - шесть раз по шестьдесят вопросов.
- Кто ты?
- Почему Куросаки выбрал связным тебя?
- Зачем ты здесь?
- Вы вообще понимаете, во что ввязались?
- Ата-таа, как у вас с головой - все в порядке?
- На кого ты работаешь?
- Вам плохо?
И поди угадай правильный ответ из ста невозможных.

Наконец все закончилось: то ли кончились вопросы, то ли просто нелюдям надоело их задавать. От тишины почти закружилась голова.
- Так что мы будем делать? - спросил задумчиво дикарь по имени Ашидо.
- Разумеется, используем сложившуюся ситуацию в нашу пользу, - сказал главный.
- Предлагаешь попробовать отправить этого рёка в Сэйрейтей? - уточнил седой.
- Например, - согласился главный.
- Его раскроют через десять минут, - хмыкнул однорукий.
- Десять минут - тоже хорошо, - рассудительно сказал седой. - Отвлечет наших врагов на время, которое нам понадобиться для операции.
- Именно, - кивнул главный.
- Глас разума здесь не нужен, что уж там... - пожал плечами однорукий, затыкая за ярко-бирюзовый пояс болтающийся рукав белого балахона. - Делайте, что хотите.
- П-простите, а кто будет ловить квинси? - тихо спросил мальчик.
- Думаю, специалист, Ямада-сан, - мягко улыбнулся седой. - Все-таки не совсем же зазря мы его тут держим.
- Да, именно Маюри-тайчо. И пусть с ним Абарай идет - тоже ведь не зря его кормить.
Седой улыбнулся, прижмуривая глаза.
- Ты к нему все-таки слишком суров.
- А от него есть толк?
- Он убивает пустых, - пожал плечами Ашидо.
- Все мы убиваем, - главный тоже пожал плечами. - А он слишком шумит.

Слова пролетали мимо ушей, не задерживаясь и не спеша поделиться своим смыслом. Голова кружилась - в конце концов, там, в нормальном мире, сейчас была ночь, полтретьего ночи. Снаружи, за входом в пещеру, по-прежнему лился ровный белый свет: видимо, в этом мире ночи, напротив, не бывало вовсе. В пещере горел костер, бросая красно-рыжие блики на лица нелюдей и поросшие мхом стены.
Было холодно. Бандана сбилась набок - пришлось снять и перевязать заново.
В такой полудреме прошло еще сколько-то часов. В пещеру заходили другие нелюди, выходили, беседовали, советовались, ссорились вполголоса...

Наконец Ашидо тряхнул доктора за плечо:
- Эй, связной! Ты спишь, что ли?
- Не уверен, - честно ответил он. - Кажется, нет.
- Хорошо. Тогда вот тебе, переодевайся, - на пол перед доктором полетела белая шпренгеровская форма.
- Зачем?
- Твой Исида - в Сейрейтей. А если ты будешь в форме, тебя к нему пустят.
Что-то в этом было неправильное, но сейчас доктор эту неправильность уловить не мог.
- Меня отпустят к нему?
- Да. Давай, переодевайся.
Быть наконец отпущенным, добраться до проклятого Исиды и отдать проклятое письмо - что еще человеку надо?
Доктор стянул куртку, рубашку. Натянул китель, застегнул, зацепил все аксельбанты за нужные крючки. Надел белые брюки, белые туфли.
Нелепая все-таки форма.
Потом еще раз снял бандану, достал из кармана куртки расческу, расчесался, надел бандану обратно.
- Все, я готов.
- Отлично. На выход, - указал ему Ашидо.
В глубине пещеры доктору почудилась скорченная фигура обнаженного человека. Он предпочел не думать об увиденном.

***
За окном больничной палаты шел дождь - обычный серый дождь, какой бывает каждую осень и каждую весну по тысяче раз. Исида Урью смотрел за окно и думал о том, что это странно - такой земной дождь здесь, в мире мертвых, а дождь шел себе, и вода стекала с карнизов желтой больничной крыши на мощеную крупными камнями мостовую.
В Сейрейтее все крыши - желтые, и все стены - белые. Раньше, до того, как пришли эти, он словно светился в такие серые дни сам по себе - или должен был светиться. По крайней мере, ему так казалось сейчас, когда он глядел в серую пустоту снаружи.

Палата была большая, светлая, с высоким потолком и несколькими странными лампами, что загорались по щелчку пальцев и заливали ее мягким золотистым светом. Кровать стояла у самого окна, одна на всю большую комнату, а за окном были видны бесконечные золотые крыши и вдали, за ними, горы.
Наверное, раньше здесь лечились раненые капитаны. Теперь здесь держали сына Исиды Рюкена: сладко поили, сытно кормили, давали пестрые таблетки и никуда не пускали.

Они все были на одно лицо, эти... местные. На одно неприятное лицо прожившего всю жизнь за границей японца, говорящего с неприятным акцентом и пытающегося быть мягким и заботливым.
Квинси? Да, они так себя называли. Но были ли эти люди одними из древнего братства?
Дедушка сказал бы: нет.
Рюкен говорил - да.

Доктор Оноуэ всегда спокоен, он не повышает голоса, он никогда не смеет сказать резкого слова. Он - словно антипод Рюкена, он не режет словом, как скальпелем - душит, как мягким махровым полотенцем.
У доктора Оноуэ много пестрых таблеток, и все их надо выпить, тогда мальчик Урью сможет забыть о прошлом и стать одним из них. Настоящим квинси.
К черту таких квинси!
Пестрые таблетки сложно не пить: они следят постоянно, за каждым жестом. Но Исида Урью - последний квинси, трудности его не пугают.
Он справляется. Он справится и впредь.

За окном серый дождь смешался с серыми голосами:
- Значит, герр Хохберг?
- Да, я из "Кроссроадс".
- О, американская комтурия! Как там, справляются?
- Здесь лучше, герр...
- Кренгель.
- Герр Кренгель. Здесь люди лучше. С ними проще. А у нас...
- Да, я слышал, слышал. А герр Вальтер казался так преданным делу...
- Что поделать, никто не совершенен.
- А как же перфекты?
- Исключение подтверждает правило.
- И впрямь. Значит...
- Доктор Оносита... простите, Оноуэ сегодня навестит Куросаки-сана.
- А его обычный врач?
- Не справляется. Куда ему, профану.
- Действительно. Что ж, вам направо. Будьте осторожны, мальчик все еще опасен.
- Меня предупредили.
Исида щурится в дождь и чувствует реяцу квинси, достаточно слабую - и другой духовный след. Незнакомый.
Не квинси, не шинигами... человек?!
Долечили.

***
- Здравствуйте, Исида-сан, - улыбаясь, зашел незнакомый квинси в фиолетовой бандане. - Будем знакомы: я доктор Хохберг. Сегодня мы с вами побеседуем о Каракуровской катастрофе. Вот, гляньте-ка: здесь написано несколько строк, напрямую с ней связанных. Мне бы хотелось знать, какие эмоции они у вас вызывают? Какие ассоциации? Извините, бумага слегка помялась... сейчас разглажу!
На тумбочку у кровати легла бумажка - мятая, исписанная кривыми кандзи.
"Исида! Козлина, почему от тебя до сих пор ни слуху, ни духу..."

За окном сонный шорох разрезал сигнал тревоги. Вдалеке, за рядами крыш, полыхнули алые ленты - души шинигами.
А у кровати стоял и широко, по-дурацки, улыбался незнакомый мужик в форменном кителе квинси и дурацкой бандане.

Глава шестая
Последняя

В Каракуре была ночь: обычная шумная ночь большого города, прошитая на живую нитку бесконечными огнями и отблесками прожекторов, гудящая машинами, бормочущая на тысячу голосов и изредка пошаркивающая метлой дворника.

Внизу Иссин говорил по телефону: кто-то хотел знать, не загостился ли у Куросаки доктор Такаяма.
Нелепая идея, конечно: даже в таком диком доме, как их, никто не станет приглашать заночевать психиатра. Разве что в качестве сиделки при буйном больном - но такового здесь как-то не наблюдалось.
- Загулял, похоже, твой доктор, - насмешливо хмыкнул Тэнса, садясь на верх шкафа и постукивая о дверцы каблуками.
- Похоже на то,- кивнул Ичиго. - Если он, конечно, еще живой.
- Может, и не живой, - согласился Тэнса, кивая. - Может, и не живой.
- И что делать, если так?
- Горевать? - хмыкнул Тэнса.
Тэнсе нет никакого дела до доктора в фиолетовой бандане. Помер себе и помер, вечная память, река и камень.
А вот Ичиго неспокойно.

Доктор ведь, в сущности, был неплохим человеком, хоть и редким занудой, и не верил ни в шинигами, ни в пустых.
Он широко и весело улыбался, внимательно слушал - и, похоже, и впрямь стремился помочь. Просто не знал, какая помощь тут нужна на самом деле...
- Так, стоп. Еще не хороним, - сам себе сердито сказал Ичиго, садясь на кровати.
- Не хороним, - кивнул Тэнса. - Пока что только оплакиваем.
- Не пойти ли тебе... - Куросаки сунул ноги в тапки и задумчиво осмотрел окно.
- За тобой вслед, надеюсь? А то еще натворишь глупостей...
- Иногда ты до отврата похож на дядьку Зангецу.
- Ты забыл? Он - часть меня.
- Звучит так, будто ты пустой и его съел... эй, вот не надо так смеяться! Меня уже терзают смутные сомненья!

За окном была ночь, душноватая, летняя, полная запахов и звуков, и они почти оглушили Ичиго, отвыкшего от улицы за месяцы болезни.
Тэнса спрыгнул за окно вслед за ним, пошел за спиной, едва касаясь земли.
- Куда идем-то? - спросил он через десять минут быстрого полубега по ночным улицам - мимо машин, закрытых лавок и удивленных людей.
- К Орихиме. Или Тацуки. Или к Чаду.
- Чад где-то на болотах прячется... - задумчиво сказал Тэнса. - А на болото ты среди ночи не пойдешь.
- Почему это еще?!
- Потому что я тебя не пущу.
- Занпакто не может поднять руку на хозяина.
- Проверь, - пожал плечами Тэнса, поддевая носком сапожка банку из-под ёка-колы.
Та с глухим побрякиванием покатилась вниз по улице.
- Хорошо. Идем к Мидзуиро.
- Уже лучше.

***
- Полчетвертого утра. Ничего, да? - пробормотал младший Кодзима, с трудом фокусируя взгляд на светящемся в темноте комнаты циферблате.
- Дело есть! - ответила загадочная темная фигура в оконном проеме.
- А... - зевнул Мидзуиро. - Здравствуй, Куросаки. А два часа подождать было никак невозможно, конечно?
- Почему два?
- Потому что подъем в шесть часов - звучит не слишком, но все же приемлемо.
- Никак. Пошли!
- Куда?
- И что вы все спрашиваете... - устало вздохнул Куросаки. Только сейчас Мидзуиро заметил, что в левой руке тот держал гирю, закинув ее на плечо.
- И зачем это?
- На всякий случай. Мало ли кто.
- Кто - что?
- Встретится.
- Мне стоило никогда с тобой не встречаться, Куросаки.
- Да, Урахара тоже говорил, что я монстр. Пошли!

***
Идти вдвоем - втроем, считая Тэнсу - было куда веселее, и Ичиго быстро просветил приятеля относительно загадочной судьбы доктора Такаямы.
- И пропал. Не к добру!
- Да, от этих добра не жди, - рассудительно кивнул Мидзуиро. - В лучшем случае твой доктор сидит в каком-нибудь темном подвале и мечтает о звонке в полицию.
- Это в лучшем, - кивнул Ичиго. - Но я решил считать, что он еще жив.
За высоким забором белым пятном виднелась психиатрическая больница "Тихое пристанище", где сейчас держали Иноуэ.

Та легко проснулась и охотно пошла за своими спасителями: все это время она только их и ждала.
- Куросаки-кун, ты все-таки пришел!
Правда, слышать от нее об Айзене было чуточку странно. Как-то немного несвоевременно.

***
- Понимаешь, доктор пошел искать Исиду - и пропал с концами.
- Ну, может быть его похитили?
- Вот и мы так думаем. Как думаешь, где его держат?
- А ничего, что мы - просто дети и ничем не сможем ему помочь?
- Кодзима-кун, вы не понимаете: Куросаки-кун - он все может. Он ведь - первый на подмогу!
- Лучше бы тебя назвали как-нибудь иначе. Например, Сайго, - вздохнул Тэнса.
- Лучше бы меня назвали просто Хадзимэ. Хоть ягоды такой не существует...
- Радуйся, что не Асаи, слушай, - и Тэнса рассмеялся тихим сухим смехом.
- Лучше б тебя сразу назвали Бакаяро, всем все было бы понятно, - огрызнулся Мидзуиро.
- Не цените вы меня, а еще друзья, - перекинул гирю из руки в руку Ичиго. - А я вот вас ценю.
- Я вас ценю, Куросаки-кун! - пылко воскликнула Орихиме.
Ичиго ускорил шаг.
Вскоре с ними бежала еще и Тацуки.

***
- Мы должны выяснить, где держат доктора. Это же элементарно... - разъяснял Ичиго друзьям, собравшимся в старом капище на Храмовой Горе.
- Думаю, можно это провернуть, - достал айпад Мидзуиро. - Достаточно найти штаб этих, антикризисных...
- И как ты его найдешь?
- В Интернете, Арисава-сан, все есть. Чего нет там - нет и на свете.
- Ищи!.. - Ичиго поставил гирю на пол и сел по-турецки. - Я в тебя верю!
- В конце концов, - пролепетала Иноуэ - Если что, я его и воскресить могу.
- Правильно. Так что не все потеряно по-любому...
Никто не заметил, как Тэнса неслышно выскользнул за дверь и скрылся внизу бесконечной каменной лестницы.

А через двадцать минут, или даже меньше, вход закрыла тень.
Доктор Такаяма опирался о косяк и задумчиво обозревал своих четверых пациентов, айпад и гирю на шестьдесят кило.
- Мне сказали, вы меня ищете, Куросаки-сан... - задумчиво произнес он, наконец.
На докторе был белоснежный китель квинси - только запятнанный кровью и грязью. Левый рукав был порван, аксельбанта не хватало.
- Так вот, я хотел спросить - зачем?
А на голове у доктора по-прежнему красовалась фиолетовая бандана с белым паутинчатым узором. Интересно, он ее вообще когда-нибудь снимает?

Ичиго поднял голову и решительно сказал:
- Хотел попросить ответ от Исиды.
- А не проще было дождаться, пока я принесу его тебе домой? - вздохнул доктор, как-то сразу становясь прежним и знакомым, немного смешным и в целом безобидным. - Вот тебе твое письмо.
Вложенное в белый конверт с печаткой-крестом. Написанное идеально ровным почерком на белоснежной ровной бумаге.

***
Куросаки!
Ты невоспитанный совершенно хам и болван. Мой родственник Бяка клянется надрать тебе уши, когда мы вместе приедем погостить к твоему отцу. А моя родственница Рукия еще не решила, что она с тобой сделает за все твои выкрутасы, но она посоветуется с дядюшкой Куроцути и обязательно решит.
До осени нас не жди, у нас тут дел по горло.
Удачи. И подучи орфографию, а то окончательно отстанешь от меня по оценкам.

Исида Урью.

говорящие имена

Оноуэ - "над хвостом", Оносита - "под хвостом"; Ичиго (как многим известно) - "первый на подмогу", Сайго - "последний", Хадзимэ - "первый", Бакаяро - "дурак".

@темы: Между здесь и там

---

Между здесь и там 3

[Zo-Mash]

Название: Мое темное я
Автор: Тиранда
Бета: Epha, aleks-neko
Персонажи: Ичиго, Хичиго, Гриммджо
Рейтинг: G
Размер: мини (5561 сл)
Жанр: экшн, ангст.
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite



Темнота. Тревожная и настораживающая. Ичиго Куросаки практически ничего не чувствовал, несмотря на то, что после последней битвы должен был бы ощущать каждую клеточку своего тела. Зябкий скользкий воздух вокруг. Дышать тяжело. Ему показалось, что он даже не может выполнять эту важную для человека функцию, словно что-то стянуло его легкие, запечатало. Подобное чувство было, когда цепь, связывающая душу с телом, сжимала мертвыми тисками его горло. Незабываемое ощущение. Ичиго подумал, что если тогда он смог преодолеть это, то и сейчас стоит только немного привести мысли в порядок и сосредоточиться, у него снова все получится.

Вдох. Через силу. Легкие внезапно наполнились кислородом, и Куросаки зашелся раздирающим горло кашлем. Черт побери все это! Почему именно в такие моменты голова отказывается работать, как бы ей следовало? Ну и ладно. Вдох. Выдох. Только дышать! Не сдаваться!
Несколько секунд спустя, благодаря титаническим усилиям, он мог уже чувствовать и осязать. Земля под его непослушным телом оказалась холодной и отталкивающей. Ичиго щекой чувствовал ее. «Ну, давай, вставай, слабак! Чего разлегся!» – ругал он сам себя, пытаясь приподняться и осмотреться.

Тьма вокруг, хоть глаз выколи. Что ж это за место такое? Учитывая последние события, Куросаки уже перестал удивляться чему-либо. Потусторонний это мир или мир живых, как-то не особо волновало его. Куда бы он ни попал на этот раз, все равно выход всегда отыщется.
Куросаки прошел хорошую школу драки. И за цвет волос, и за необдуманные фразы, и просто за защиту слабого.
Тогда он научился одному очень важному умению, что не раз спасало ему жизнь в борьбе с Пустыми: видеть окружающий мир с закрытыми глазами, чувствовать движения других. Первый раз все произошло случайно, хоть и с трудом, когда кто-то из соперников подло брызнул песком в глаза. Только если тогда Ичиго понимал, отчего ослеп, то сейчас ему казалось, что этот мир просто смеется над ним, отобрав зрение.

Но сейчас только это и пришло в голову. В первую очередь, надо было понять, где он сейчас находится, и начать действовать по обстоятельствам, как в былые времена: открываешь глаза, а вокруг – темнота и пустота. Так было, когда его отделали в первый раз. Тогда он решил, что больше никому не позволит его сломать. Некоторое время спустя он отомстил своему обидчику, выиграв у того в честном бою.
Он с трудом приподнялся. Наконец-то! Вот оно – живительное чувство теплоты, разливающееся по всему телу. Чувство осознания, что ты – жив, а все остальное утрачивает свою важность. Тело прислушивается к мысленным приказам, но все еще не достаточно окрепло, чтоб повиноваться так, как этого хочет сам Ичиго. Каждое движение отдается ноющей болью.
Первый шаг потребовал невероятных усилий. Куросаки протянул вперед руки, но, как и думал, – ничего нет ни впереди, ни под ногами. Странное какое-то место. Он стоял на чем-то гладком и устойчивом. Интуиция бессовестно молчала, хотя ни разу не подводила до сих пор. Странно, но и инстинкты тоже ничего не говорили, словно вокруг ничего не было, кроме пустоты. Непонятное чувство какой-то подвешенности. Холодная змейка тревоги прошлась по телу, не предвещая ничего хорошего. Ну и пусть. Когда это в его жизни случалось что-то хорошее, если его постоянно переносило из одного мира в другой?
Снова пара неуверенных шагов вперед. Вот так намного лучше. Иди! Не сдавайся! Вот самые сокровенные слова, которые должны звучать в его голове постоянно, вытесняя никчемную пустоту. Ну же! За тебя этого никто не сделает!
Сколько Ичиго шел, набравшись храбрости и ступая уже уверенно в кромешной тьме, он понятия не имел. Минуту, а может быть, час или два? Вокруг по-прежнему ничего и никого не было. Куросаки начинало уже казаться, что он идет по замкнутому кругу. Заблудился что ли? Он ничего не понимал в этом странном пространстве. Это однообразие начало уже приедаться.

– Хватит! – выкрикнул Куросаки в пустоту, но только тишина была ответом. Даже эхо не отозвалось. Чертовщина какая-то. В привычном жесте парень потянулся к мечу за плечом, но того на месте не оказалось. Странно.

Ичиго снова некоторое время покружился в пространстве. Надоело. Хотел было остановиться, как нога споткнулась обо что-то. Это что-то звякнуло, отлетев в сторону. По звуку напоминало сталь, или он опять ошибался. Наклонившись, Ичиго нащупал предмет и понял, что это. Он узнал его. Шероховатую поверхность, на которой мог по памяти перечислить все его недостатки и шероховатости. Сколько битв и сражений они провели вместе. Его Зангетсу! Только он не мог понять, почему вместо полноценного клинка в руках осталась только рукоять. Да и каким образом она могла здесь оказаться? Может быть, он просто вернулся на то самое место, откуда поднялся и начал свое движение? Но когда же он успел потерять его?

– Зангетсу! – зовет своего занпакто, учителя и друга. А в ответ все та же тишина. Черт бы ее побрал, и его тоже!
– Зангетсу!
Показалось, что где-то раздался легкий шорох. Ичиго обернулся. Кромешная тьма пресекала все тщетные попытки рассмотреть, что же кроется за ней.
– Где ты?! – выкрикнул в темноту. Нервы на пределе, казалось, еще секунда ¬- и он просто взорвется.
Неожиданно даже для него самого тьма начала рассеиваться. Словно утренний туман, ложась на просыпающуюся ото сна землю, открывала новые, ранее сокрытые, просторы. Как будто бы тьма подчинилась его воле и отступила.
- Это же мир Зангетсу, – оглянулся вокруг Ичиго. Только вот самого воплощения занпакто нигде не оказалось. Где же он?
Куросаки бродил уже по знакомой местности, замечая перемены. Мир был абсолютно правильным, неперевернутым, чужим. Казалось, что он находится в пустом безлюдном городе.

– Ай! – что-то больно укусило за щеку. Это еще что такое? Он заметил, как тысячи крохотных светящихся частиц начали кружить вокруг него и колоть. Попытка отмахнуться от них руками, чтобы отогнать, ни к чему не привела. Они еще сильней начали налетать и кусаться. И тут он почувствовал, как рукоятка его меча обожгла его ладонь.
– Ч-черт! – Куросаки выронил то, что осталось от его верного оружия, и выругался. Металл громко зазвенел при падении, отдаваясь эхом в пустом мире.

Что происходит? От металла отделялись крохотные частички. Они кружили вокруг Ичиго, то и дело норовя коснуться его, укусить. Меч рассыпался, словно мстя своему бывшему обладателю. Ужас сковал внутренности, заставив Ичиго действовать.
– Зангетсу! – кричал он сам не зная кому: мечу и самому себе. Куросаки не хотел отпускать его. Не желал, не мог позволить произойти самому страшному – лишиться смысла своего существования. – Подожди! Что ты делаешь?!
Еще бы минуту, пару секунд, чтоб снова увидеть и ощутить мощь духовного клинка. Но нет. Второго шанса нет.
Руками Ичиго тщетно пытается предотвратить самое страшное, но рукоять меча обжигает кожу, опаляет, хоть ему и все равно. Только бы вернуть обратно…

Громкая пощечина отрезвила Куросаки, на некоторое время затуманив сознание. Все смешалось: воспоминания, сны, реальность. Но когда он открыл глаза, не было уже ни жуткого мира пустоты, ни разрушения, только эта дурацкая полосатая панамка.
– Ах, это вы, – как же трудно говорить. В горле было сухо, как в пустыне. Очень хотелось пить, освежиться.
– Как ты как себя чувствуешь, Куросаки-сан? – спросил Урахара, хотя и прекрасно видел, что тотбыл далеко не в порядке.
– Да нормально, – соврал парень, пытаясь приподняться. Это удалось ему с большим трудом, намного большим, чем во сне. А сон ли это был вообще? Неприятный озноб прокатился по коже, оставляя после себя тяжелый осадок.

– Не вставай, ты еще слишком слаб, – заботливый голос Урахары задел Ичиго, отчего тот вспылил в обычной манере:
– Да отвалите вы все, со мной в порядке, в отличие от… – запнулся. Не смог окончить предложение, потому что и сам не верил в то, что говорил.
– От чего? – настороженный взгляд прищуренных глаз не предвещал ничего хорошего.
– Ничего, забудьте, – с трудом натянул он на себя свитер и только сейчас заметил, что все тело перебинтованное. Да уж. Досталось же ему хорошенько. Только вот где? В последнее время провалы в памяти случались слишком часто.
– Сколько я пролежал в отключке? – переспросил он, немного успокоившись и стискивая зубы, чтоб позорно не застонать от боли, с которой давалось каждое движение.
– Около трех дней, – спокойно ответил Урахара, все еще настороженно наблюдая за своим так называемым пациентом.
Долговато, однако.
– Куросаки, скажи, ты помнишь, где получил эти раны? Ты как в мясорубке побывал, – поинтересовался Киске.
– Не помню, – честно признался бывший шинигами.
– Меня беспокоит твое состояние, – начал было Урахара, но Ичиго его перебил:
– Вас не это должно беспокоить! – обида так и звучала в каждом слове.
– Нет, – запротестовал ученый, – и ты сам в этом скоро убедишься.
– Сомневаюсь, – буркнул он, направляясь к двери.
– Я бы на твоем месте все же попытался припомнить, где ты был и что делал, – посоветовал Урахара, отчего Ичиго остановился и резко обернулся. Дерзкие слова готовы были сорваться с его губ.

– Мне не нравится его поведение, – войдя в комнату, Йоруичи пристально посмотрела на Куросаки. Он не мог в данный момент ни видеть, ни слышать ее. Урахара только бровью повел, соглашаясь с Шихоуин. Не хотел он выдавать ее присутствие, тогда Ичиго будет еще хуже.
– Странно все это, – продолжала размышлять кошка. – Надо разобраться, Киске.

Ичиго все никак не мог понять, куда же подевались воспоминания? Быть такого не могло, чтоб вот так вот, без каких-то весомых причин, пропали его воспоминания о битве, в результате которой на теле остались не просто царапины, а глубокие раны. Хотя если посмотреть на ситуацию с другой стороны, вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как он утратил силу шинигами. Та, часть жизни стала словно записью на кинопленке, которая теперь пылится без дела. Странно, но именно тогда он понял, что его призвание – спасать людей. И все равно, когда исполнилась мечта жить нормальной жизнью, ему стало не хватать всего этого: спасать души, уничтожать пустых, быть нужным.

Злость как-то быстро улетучилась, оставив после себя только безысходность и страх. Непонятная смесь, сопряженная с воспоминаниями и прошлым.
– Спасибо, что позаботились, – поблагодарил он Урахару.
– О, не стоит,– ответил тот. – Но я хотел бы еще раз осмотреть тебя.
– Со мной все в порядке, – выдохнул Ичиго, едва скривившись от боли в теле. – Просто я устал.
– Врет, мелкий, – подала голос Йоруичи, и Киске молча взглянул на нее, что не ускользнуло от Ичиго.
– А Йоруичи здесь? – озвучил он свои мысли. Он смотрел туда, куда был направлен взгляд Урахары, и не видел ничего. Он утратил свои способности.
– Жаль, что я не могу увидеть ее, – вздохнул он.
– Мяу, – внезапно что-то теплое и мягкое потерлось о его ноги. Черный кот с невероятными желтыми глазами проникновенно посмотрел на Ичиго. Вот только жалости еще не хватало!
– Не переживай, малыш, все будет хорошо, – утешала она Куросаки, но тот, естественно, ничего не понимал из того, что хотела сообщить ему Йоруичи. Он наклонился и погладил кота, прислушиваясь к мяуканью животного.
– Я пойду, – развернулся Ичиго к двери, направляясь к выходу.

– Ну и что скажешь? – вернув себе обыкновенную форму и натягивая на себя сброшенную ранее одежду, Йоруичи вопросительно посмотрела на Урахару.
– Пока ничего определенного, – честно признался он, снимая полосатую панамку и приглаживая волосы. – Но даже если бы я и мог что-либо сделать, Ичиго должен разобраться с самим собой. От его собственного выбора зависит его дальнейшая судьба.
– Когда я много думаю, я хочу есть, – внезапно произнесла Шихоуин, отчего Киске только слегка улыбнулся. – У нас осталось еще молоко?


Дорога домой оказалась на удивление короткой. Задумавшись о том, что на самом деле происходит, Ичиго и не заметил, как уже оказался на поре своего собственного дома. Опять отец начнет приставать к нему в своей извечной манере. А видеть и тем более разговаривать с кем бы то ни было парню сейчас совсем не хотелось. Прошмыгнув тихо в свою комнату, Куросаки плюхнулся на кровать, уставившись в потолок.

Вот уже третий раз он пропадает неизвестно где, а просыпается в чужом для него месте и абсолютно ничего не помнит из того, что произошло на самом деле. Побитый и уставший, он возвращался домой, обнаруживая на своем теле новые синяки и ссадины. И это его беспокоило. Поначалу он думал, что это побочный эффект из-за потери его основных способностей шинигами, но потом эти обстоятельства начинали казаться ему все более странными. Не бывает так. Ничего не случается просто так…

– Гетсуга Теншо…
Сил почти не осталось, но надо было выстоять, он просто обязан был сделать это, должен защитить всех, своих друзей. Они так старались ради него.
– Ты уверен в этом? – знакомый голос прозвучал в голове, предупреждая об опасности, поджидающей его после того, как он использует финальную Гетсугу Теншо.
– Да, – в этот раз Куросаки был уверен, как никогда, что поступает правильно. Это его выбор.
– Гетсуга Теншо!.. – повторял он снова и снова, отпуская все чувства, позволяя силе занпакто овладеть всем телом.
– Я сдержу свое слово, Пустой! – кричал шинигами внутреннему демону, засевшему внутри его души. – Не сдамся! Ни за что не проиграю тебе!
И мир вокруг начал преображаться, постепенно приобретая серый оттенок, мутнея и теряя четкие очертания…

Снова призрачное забытье. Когда Ичиго пришел в сознание, он не мог пошевелиться – тело перестало ощущаться. При старании мог различить обеспокоенные тихие голоса, раздававшиеся где-то поблизости, но с трудом мог припомнить кому они принадлежат. А в мозгу снова и снова по кругу прокручивалась битва с Айзеном, билось желание победить, ощущение и понимание того, как что-то необычное поглощает, проникает в каждую клеточку, наполняет силой, а потом... Потом полное опустошение, словно внезапно кто-то разом выкачал из него всю энергию. И только тогда Ичиго понимал, что все это ему просто снится.
– Не сдамся, – звенело в мыслях. – Ни за что не сдамся…

Эти странные сны в последнее время все чаще и чаще донимали Ичиго. Может, думал он, ему действительно было бы намного проще сдаться и не пытаться даже вернуть силу шинигами? Но вот как же с этим смириться? И стоит ли вообще бороться?

***

Какой спокойный сегодня день. Первый месяц лета, а уже так жарит солнце, запутываясь в редких облаках. Трава колышется под настойчивой дланью легкого ветра, пришедшего с набережной. Лучи словно растворились в воздухе, заставляя нежиться в их власти всю природу вокруг. Непривычно как-то.
Пустые не появлялись здесь уже несколько недель. Так говорил Исида. А у Куросаки появилось такое чувство, что их и совсем не было, а все, что с ним произошло: сила шинигами, борьба за души, которых он хотел спасти, – было обычным ночным кошмаром. И вот он словно очнулся ото сна, и все стало как прежде. Спокойные дни, которые он проводил в школе за неудобной скамьей, отец, стенающий над фотографией матери, учеба и друзья, которые смотрят на него с жалостью. И это бесит. Бесит, когда не говорят вслух том, что думают, бесят эти постоянные косые взгляды, наблюдающие и оценивающие. Пытаются постоянно приободрить его, не говорить о Пустых, когда дело заходит до прямого разговора.

Сейчас он уже злился только на самого себя. Смирился, понял, что все попытки вернуть утраченное – тщетны, и его желаниям никогда не суждено уже сбыться.
– Ну что ж, Ичиго, смирись, ты – обыкновенный человек, твое желание исполнилось, – произнес он как-то, оставшись один в школьном классе.

Ветер ворвался в класс, потянув занавеску. Ичиго очнулся от тяжелых мыслей, одолевающих его. Оказывается, день уже близился к концу, а Куросаки все сидит за партой, положив голову на портфель, и наблюдает, как небо преображается с каждым часом. Домой идти не хотелось. Совсем. Еще немного хотелось вот так посидеть, а потом он уже пойдет домой. Еще пару минут…
Вот облако, напоминающее большого крылатого дракона, проглотило маленькое, похожее на огонек…
Совсем как появление Меноса. Словно разорвал небесное полотно, просунув свою уродливую голову в наш мир, обнюхивая и шаря проклятыми глазами.
Да что ж это такое-то? Почему же он постоянно вспоминает это? Может быть, потому что работа шинигами стала частью его жизни, частью его самого. Даже не работа, нет, предназначение.

И сам не хотел признаваться себе в том, что еще очень скучал по всем ним. Он с каждым днем все больше и больнее начинал понимать, как тоскует.
Постоянно задавался вопросом, как они там?
Казалось, что после того, как он попрощался с Рукией прошла целая вечность. Никто из Готей–13 не появлялся в Каракуре. Это и не удивительно, ведь обыкновенные люди не могут видеть шинигами.
Все, хватит!
Закрыл портфель и направился к выходу.
Дома, улицы…
Сколько раз Ичиго уже проходил по ним, а сейчас словно бы видел в первый раз. Вот и фонарный столб, возле которого он каждый день оставлял свежие цветы. Тогда у него появился друг – маленькая девочка, которая заблудилась в мирах. А видеть и разговаривать с ней никто, кроме Ичиго не мог. Тогда он и представить себе не мог, что последует за этим разговором. Рукия, Сейретей, Сокиоку, Айзен, Уэко Мундо, арранкары...


Домой Куросаки продолжил идти в полном одиночестве, слушая, как заливаются трелями птицы, греясь на солнышке. Темнота пришла внезапно, скрыв собой все.
Что, черт побери, происходит?! Темнота пугала, а когда что-то начало душить его изнутри, то Ичиго почувствовал, что он вот-вот лишится чувств. Упав возле невысокого кирпичного забора, он пытался держаться за свое сознание, как только мог. Давление в горле не проходило, попытка откашляться оказалась неудачной: все внутренности так и норовили вырваться наружу. Во рту появился солоноватый металлический привкус. Кровь. Темнота отступила так же внезапно, ослепляя светом заходящего солнца, с горла словно сняли удавку, дышать стало легче.
Куросаки, тяжело дыша, сел на тротуар и оперся спиной о стену. Требовалась передышка. В тот момент Ичиго решил не придавать этому обстоятельству особого значения, ну с кем не бывает, а если учесть, через что он проходил, то вполне возможно, что это были отдаленные последствия.


На следующий день, после школы, в переулке его встретила пара ребят, один из которых был так хорошо знаком Ичиго. Они никогда не уживались на одной территории. И общение между ними всегда доходило к выяснению отношений на кулаках. Взгляд главаря банды не говорил ни о чем хорошем.
– Куросаки! – бешено взревев, парень ткнул в него пальцем, будто Ичиго сам не знал, как его зовут.
– Чего опять? – вздохнул он, закидывая портфель на плечо.
– Как чего? – главарь аж поперхнулся от злости. – Ты еще спрашиваешь?!
Ичиго равнодушно смотрел на нервно смотрящую в его сторону троицу и понятия не имел, что им от него понадобилось. Все вопросы они обсудили ранее и вроде сошлись на том, что к нему они подходить не будут. Тогда к чему это представление? Соскучились по синякам? «Как это надоело…» - тяжело вздохнув, подумал Ичиго.
– Слушайте, – как можно более спокойно произнес Куросаки. – Найдите другое место для разборок. Мы с вами уже давно решили вопросы.
– Ты… да как ты смеешь! После того, что произошло? Кстати, как твои раны, зажили? А мы уж надеялись, что ты не скоро на ноги поднимешься, – засмеялась компания, а Ичиго попытался скрыть свое удивление. Он чего-то не знал. Это напрягало.
– Что бы я ни сделал, вы все это заслужили, – бросил он.
– Если ты думал, что все останется, как и прежде, то сомневаешься в этом, рыжий, – поддел тот Куросаки. – Ты первый затеял, вот теперь ты и ответишь за все.

Ичиго пытался припомнить последнюю стычку с ними, но все это было так давно, не может быть, чтоб он совершил что-то, о чем бы вообще не помнил. Хотя учитывая последние события, удивляться чему-то еще было уже не в его правилах.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – он хотел было пройти мимо, но троица загородила ему проход.
– Ах, так он еще ничего не понимает, – засмеялись ребята. – Может быть, напомним ему о том, что он сделал?
– Да я вас всех на куски разорву! – рык из собственного горла испугал даже самого Ичиго. Он сам не понял, как это вырвалось у него. Он посмотрел на лица ребят, разом побледневших.
– Валим! – внезапно скомандовал распоясавшийся ранее парень и все бросились в рассыпную.
«Странно», – подумал он, так и продолжая стоять на том же месте вслед убегающим. Откуда им известно о порезах на его теле, ведь под рубашкой это не заметно?
Воспоминания нехотя всплывали, отравляя его размышления. На автомате добравшись домой, он ничего не ответил на «любящее» приветствие отца ударом по голове и закрылся в своей комнате…

***

Нервный холодок прошелся по спине Ичиго от осознания, что его сны превратились в какой-то непрекращающийся кошмар. Он снова очутился в мире, наполненном странными завывающими звуками…
Кругом были сплошные зеркала, отображающие, искривляющие и размывающие окружающий мир.
С осторожным любопытством он посмотрел в первое попавшееся зеркало, обрамленное в массивную деревянную раму, и вздрогнул. На него смотрело его собственное отражение, только глаза горели адским пламенем, а на лице красовалась разбитая маска Пустого.
Ичиго прикоснулся к своему лицу, с большим удивлением отмечая, что такая же маска стянула и его щеку. Ах, вот оно что….
– Неужели ты думал, что я так быстро тебя отпущу, Куросаки Ичиго? – внезапно все звуки словно бы притихли и покорились этому голосу, раздававшемуся, казалось бы отовсюду. Трава и деревья, дома и небо словно бы обратились к нему, наблюдая, осматривая, осуждая….
– Хичиго, – выдохнул Куросаки, узнав обладателя голоса, наполненного скрежетом метала.
– Давно не виделись, брат, – дерзко усмехнулось отражение.
– А ты все такой же.
– А куда мне меняться? – развел тот руками. – Это ты решил все за нас.
– У меня не было выбора, – начал оправдываться Ичиго.
– А его не осталось у тебя и сейчас, – сладко потянувшись, отражение переступило через раму и казалось рядом с Ичиго. – Помнишь, ты дал мне слово?
– Да, – кажется, он начинал понимать, к чему клонит его вторая половина души.
– Ты – ничто без сил шинигами! – пустой смаковал каждое произнесенное слово. Вызывающая улыбка ничего хорошего не предвещала. – И мы уже пару раз даже успели повеселиться с твоими старыми знакомыми. Как жаль, что ты ничего не помнишь, – и Хичиго расхохотался так, что зеркала треснули, и рассыпались бы, окатив их обоих с ног до головы градом осколков, если бы пустой продолжил смеяться и дальше. Но Куросаки, недолго думая, врезал ему со всей силы в челюсть, отчего тот оскалился еще больше. Он поверить не мог, что все его странные ранения – вина его второго «я». Его зеркальное темное отражение. Хичиго Широсаки.
– Слабак, – сказал, как выплюнул. – Ты уже ничего не сможешь сделать!
– Могу! – рявкнул Ичиго. – Я смог тебя подавить тебя в прошлый раз, смогу и сейчас.
– Ты уже позволил, – ехидно протянул Хичиго. – О! – поразился он. – Неужели ты так совсем ничего и не вспомнил? Ах, какая жалость! – и зашелся злым смехом.
– Слушай ты, – взрывной характер дал о себе знать. – Не думай даже…
– Поздно, – ухмыльнулся тот. – Слишком поздно. И ты сам это прекрасно знаешь…

***

– Ичиго, просыпайся, а то опоздаешь в школу! – нет ничего приятнее, чем услышать голос своего отца, а затем – почувствовать, как тебя прямо в постели обливают ледяной водой.
У Ичиго закончились все цензурные слова. Он зло взглянул на отца, в ожидании комментариев.
– Контрастный душ полезен для молодого организма, – пояснил он многозначительно и поспешил удалиться, заметив, каким раздраженным взглядом проводил его сын.
«Ну что, – подумал Ичиго, – похоже, снова в бой».

Поправляя одежду перед зеркалом, он всматривался в свое отражение. Он-то надеялся, что с потерей способностей шинигами Пустой, обитающий внутри его души, тоже исчезнет. Но не тут-то было. Он дал о себе знать, и Ичиго прекрасно понимал, во что это может вылиться. Из-за отсутствия сил шинигами, которые сдерживали его, его пустой стал сильнее и может уже использовать его тело, осознание чего не поднимало испорченного холодным душем настроения. Куросаки знал, что, несмотря на происходящее, ему придется сражаться с самим собой, с пустым внутри него.
– Если ты видишь и слышишь меня, Хичиго, – произнес он вслух, – запомни: я никогда не сдамся!

***

– Ичиго, с тобой все в порядке? – неожиданно спросила его Орихиме, обеспокоенно посмотрев на Куросаки.
– Вполне, – соврал он, вытирая тыльной стороной ладони проступивший внезапно пот на лбу.
– Ты не заболел случаем? – допытывалась девушка. Ее забота сейчас была не к месту.
– Нет, – ответил немного резко Ичиго. – Все в порядке, не переживай, – попытался сгладить он свое поведение, произнеся последние слова более ласковым тоном.
Злость внутри постепенно накапливалась, желая выйти бурным потоком на всех, кто находился рядом. Его раздражало все, хотелось рвать, разрушать, хохотать.
«Так, спокойно, – твердил он себе. – Спокойно».
Отвернувшись от Иноуэ, Куросаки бросился вон из класса. Нельзя допустить, чтобы Хичиго вырвался, нельзя. Он как мантру повторял последние слова.
Вот уже которую неделю странные приступы гнева и агрессии проявляются в его поведении. То он учителя оскорбит прямо на лекции, то друзьям нахамит, а потом сбежит успокаивать нервы куда-нибудь в безлюдное место, ощущая, что еще секунда - и он разнесет все там, если его не оставят в покое.
Вдох, выдох… Как же хорошо, что свежий воздух помогает успокоиться и держать себя в руках. Не думал, что все это обернется именно так.

– Поздно, – смеялось чудовище в его снах, отчего он просыпался в холодном поту то в абсолютно чужом и незнакомом для него месте, то на каком-то мосту, находящемся в нескольких километрах от его дома, то в лесу, где его будил звук упавшей ветки.

– Хватит уже! – только это и билось в мыслях. Хотелось разодрать себе грудь и выдернуть оттуда то чудовище, которое не давало ему спокойно жить. И никто не сможет прийти ему на помощь, потому что с самим собой должен был разобраться только он сам. Только он сам.

Кошмары мучили его все чаще и чаще, отчего Ичиго уже и боялся засыпать. Паранойя настолько разыгралась, что он занавесил и свое зеркало, чтоб не видеть отражение своего лица. Сколько раз он пугался, когда ему казалось, будто на лице выступает, характерная Пустому, маска. Сердце пропускало удар, замирая в груди, а одерживающий победу Хичиго только хохотал внутри него, заставляя содрогаться от мучительного кашля.

Бледный, измученный, он сторонился своих друзей, которых не раз уже оскорбил и послал куда подальше из-за их чрезмерного любопытства. Куросаки не сдавался, но сил на борьбу оставалось все меньше и меньше…

***

– А ты уверен, что он сможет выстоять? – поинтересовалась Йоруичи у Киске, уплетая еду за обе щеки. Поспешность, с которой она вернулась со слежки домой, отняла все ее силы.
– Я ни в чем не уверен, но очень надеюсь, что он справится, – ответил Урахара, направляясь с книгой к причалу. - Если он не справится, то… То, что будет дальше, сложно предугадать.

***

«Ну, наконец-то!» – Хичиго чуть ли не снес все на своем пути, на радостях носясь по дому как угорелый. Чувствовать полностью тело человека, понимать, что волен делать все, что захочешь – это было так приятно, увлекательно. Намного интереснее вершить что-то своими руками, а не наблюдать, как рушит планы этот чертов слабак.
– Настало мое время! – Широсаки радовался обретенной свободе. – Я намного сильнее него!
Рвать, уничтожать себе подобных было весело, но их было мало, и они были по сравнению с ним очень слабыми и конкуренцию составить не могли. Ему стало скучно.
А жаль. В крови бурлило желание биться, в венах текла мощь, которую хотелось выпустить. Как тогда, с тем капитаном-шинигами. Он сильнейший, и никто не сможет его подавить, как это все время делал Ичиго. С его силой он может быть кем угодно. Даже властителем.

Властитель.

– Хм, – внимательно всмотревшись в небо, задумался Широсаки. – Это замечательно…

Он бросился обратно домой, не замечая удивленных взглядов прохожих. Ничего не ответив на замечание отца и сестер, Хичиго заперся в комнате и принялся перерывать все вокруг в поиске заветного предмета.

***

– О, ты смотри-ка, – расчесывая волосы, спокойно обратилась Йоруичи к человеку, читающему газету и краем глаза наблюдавшему за ней, – Кто-то пытается открыть Гарганту.
– Ну и отлично, – Киске не выразил и капли интереса, словно все, что происходило в последнее время, он предвидел и знал заранее. Шихоуин только повела плечами, снова возвращаясь к своей прическе.

***

– Ну, наконец-то! – вступив на песчаную землю, вдохнул Хичиго пыльный воздух совершенного мира. Вот оно, долгожданное измерение, в котором он всегда хотел побывать без своей доминирующей половины.
Как же красив мир Пустых. Широсаки уверенно шел вперед, память не изменила ему: Хичиго прекрасно помнил дорогу к башням Уэко Мундо.
Идя через пустыню, он замечал на окраине любопытные взгляды фраксьонов, проводящих его оскалами и облизывающимися таким образом, словно скоро на обед подадут им замечательное блюдо.
– Обойдетесь, – ухмыльнулся он им.
Хичиго было любопытно, а остался ли кто из Эспады, или всех перебили эти шинигами?
На пути к замку никто не остановил его, даже размяться не дали, разбегаясь при его появлении. Был еще кто-то, настойчиво преследуя его, но Широсаки решил не открывать это свое знание до тех пор, пока тот сам решит не объявить о своем присутствии.

На подходе к замку за спиной раздался обманчиво-ленивый голос.
– И какими судьбами в наших краях? – Хичиго обернулся, и увидел за спиной большую пантеру. Поведя хвостом рядом с гостем, она сверкнула голубыми глазами, обнюхала Широсаки и вернулась к добыче.
– О, я смотрю, ты все падалью питаешься? – съязвил Хичиго. Он помнил этого пустого. Арранкар. Эспада. Шестой номер. Ичиго Куросаки его победил.

– А что, – нервный взмах хвоста. – Могу и тебя съесть.
– Сначала дорасти до моего уровня, а потом уже скалься, кусок шерсти, – Хичиго надеялся задеть его. Вся эта ситуация доставляла ему наивысшее наслаждение. Как было приятно говорить от своего лица, а не пытаться орать в голове рыжего ничтожества.

– Неужели ты думаешь, что стал сильнее меня, пустой? – Джаггерджак небрежно выплюнул кусок. – Или ты намереваешься побороть меня вот в таком вот жалком состоянии?

Желтые глаза внимательно наблюдали за реакцией гостя.
– Не стоит быть таким самоуверенным. Победил тебя один раз - одолею и сейчас.

А этого Гриммджо только и ждал. Ах, как же долго он мечтал о реванше с этим выскочкой! Он с момента битвы с Куросаки охотился на Пустых, обитающих здесь, пожирал их плоть, чтобы восстановить силы.
Все это время он мечтал о том, чтобы снова сразиться со своим соперником. Такой битвы, честной, яростной, никто и никогда ему не давал. Но Джаггерджак и подумать не мог, что его оппонент вот так внезапно сам придет к нему.
И это не могло не поднять ему настроение, так что он стал несколько снисходительнее отвечать на все нападки своего соперника.
– К чему слова, – потянулся всем телом Гриммджо, – давай уже к делу.
Он с нетерпением ждал начала их сражения, отомстить, отвести его Пустую душу…

Хичиго, естественно, набросился на Гриммджо первым. Пара ударов - и оба соперника вспомнили, с кем имеют дело. Джаггерджак прекрасно помнил все выпады Ичиго, когда тот еще был шинигами. Бой с ним был замечательной разминкой для Шестого из Эспады. Но этот Пустой приобрел характерный для себя стиль боя.

Насколько же помнил сам Хичиго, бывший Шестой ранее был не так сосредоточен, как сейчас.
Кружась на одном месте, наблюдая друг за другом, они оценивали возможности своего соперника.
Снова удар. Взмах. Падение. Один нападет, другой отражает. Спарринг продолжался несколько часов.
– Неужели ничья? – оскалился Хичиго. Нет, ни за что. Он снова будет победителем, снова будет сильнейшим.
– Не дождешься, – рыкнул Гриммджо, снова набрасываясь на противника. Его острые когти оставляли на противнике глубокие царапины, и это приносило невероятное удовольствие. В этот раз он обязательно возьмет реванш.

Растерзать! Разорвать!.. Как и всех тех пустых, что он поглотил, находясь на территории Уэко Мундо. Быть первым, потому что он сильнее этого перерожденного!

Гриммджо нападал, оставляя все больше и больше порезов на противнике, атаковал с таким неистовством, с каким еще никогда не боролся с себе подобными. Хичиго пришлось отступить на пару шагов, отчего Джаггерджак нагло усмехнулся, празднуя свою победу.

– Ни за что, – Хичиго не собирался уступать победу. И собрав всю свою силу, он перешел в наступление и начал с легкостью парировать удары Гриммджо, еще пару секунд, еще удар, еще пару шагов в наступление и он…
– А-а-а-а!.. – взревел Широсаки, падая на колени и сжимая ладонями свое лицо. – Только не сейчас, нет!..
Гриммджо осткочил и удивленно уставился на противника, наблюдая его страдания. Тот побледнел, из глаз исчезло выражения злости, ярости. Хичиго вцепился пальцами в собственную маску, которая начала трескаться.
– О! – поразился шестой из Эспады. – Даже так…
– Нет, не отдам, – кричал Широсаки, позабыв о бое. – Смирись, черт возьми!
– Ни за что в жизни! – снова сам себе проорал Ичиго. Гриммджо даже присел, обернув вокруг себя хвост и ожидая, когда противник определится со своей личностью. Он предпочитал сражаться на равных, но, несмотря на это, с удовольствием наблюдал за тем, как у его соперника происходит борьба за тело. Вот сейчас тот был беспомощен, как ребенок. Стоило только пару раз цапнуть когтем - и все: бой выигран и враг повержен. Но нет. Джаггерджак даже погрустнел как-то. Это же не интересно. Нет никакого азарта. Вот черт, такую забаву испортил!..

Куросаки или Широсаки все еще боролся сам с собой, на его лице маска сменялась человеческим лицом и обратно, и наблюдать эту борьбу Гриммджо довольно быстро наскучило. Понимая, что его соперник явно застрял внутри себя, Джаггерджак решил устроиться поудобнее. Ради такого противника можно и подождать.

– Мы еще не закончили, – Хичиго поднялся с колен, снова направляя на своего соперника оружие. Его взбесило, что арранкар спал, пока он тут разбирался со своим бывшим хозяином.
– Ну, если ты настаиваешь, – взбодрился Гриммджо, потянувшись.
– Нет, прекрати! – маска сменилась лицом, по которому струился пот. Ичиго Куросаки.
Но продолжалось это недолго, маска снова вернулась, но тут же начала трескаться и откалываться кусками.
Джаггерджак молча наблюдал, как маска Пустого сменяется лицом, теперь уже окончательно. И вот – снова перед ним Ичиго Куросаки, а не его вторая, так сказать, половина.
Хищный оскал и Гриммджо поясняет:
– Вот именно с тобой я бы и предпочел сразиться. А с пустым внутри тебя, – мотнул он большой головой, – мне не интересно. С тобой у меня свои счеты. До сих пор хочу ответного боя.
– Дерись! – взвыл Хичиго, снова покоряя душу своего хозяина. Он не собирался уступать с таким трудом завоеванное духовное тело.
– Извини, – зевнул Гриммджо, снова устраиваясь удобнее. Он знал, что Куросаки сможет и даст ему битву, которую он ждет. И вот уж что-то, а ждать он научился. – Я отказываюсь.
– Дерись! – чуть ли не приказывал ему Хичиго, но голос Ичиго прорезался через его туманное сознание. Он со злостью уже понимал, что теряет контроль над Куросаки.

– Может, хватит уже? – до боли знакомый голос донесся до его ушей.
– Рукия? – корчась от боли, прошептал Ичиго, скривившись от прошивающей боли, но никого вокруг не оказалось. – Ренджи?
Посмотрев на Гриммджо сквозь слипшиеся от пота ресницы, он заметил, что тот смотрит мимо него. Значит, она сзади.
– Рукия? – сквозь пелену боли он пытался разглядеть хотя бы кого-то. Но тщетно. До него доносились голоса, только голоса… Но и этого было уже достаточно, чтоб начать верить и понимать – силы шинигами начали восстанавливаться. Он начал слышать голоса. Такие знакомые, что захотелось орать от радости, если бы все тело так не болело. Чертов Гриммджо.

– Ты смог, – донесся довольный голос Урахары, и Куросаки даже услышал, как где-то рядом промурлыкал кот.
– А я уж и не надеялась, – потерлось животное о его колено.
Он мог слышать их. Чувство облегчения захлестнуло его. Неужели это возможно? Но как? Его мучило столько вопросов, столько хотелось прояснить…
А его подняли, закинули руку на чье-то плечо, и, придерживая за талию, начали движение.
– Он сразится с тобой, как будет готов к этому, – обратились они к Гриммджо.
Тот облизнулся:
– Я буду ждать, – повернувшись в сторону Уэко Мундо, Джаггержак поспешил удалиться, пока шинигами разберутся. Он успеет поиграть с Куросаки, ведь тот вернётся, он знал. Они слишком похожи. Честные, прямые.

– Я вернусь, Гриммджо, – это было последнее, что произнес Ичиго Куросаки, когда больше не осталось сил. Он отключился на руках Урахары и Йороуичи.
– Все, давайте заберем его отсюда. Ему нужен отдых, – скомандовал Киске. – Впереди нас ждёт много работы.

@темы: Между здесь и там

---

Между здесь и там 2

[Zo-Mash]

Название: Принцип игры
Тема: Между здесь и там
Автор: Пухоспинка
Команда: Блич_Спецназ
Пейринг: Кучики Бьякуя/Абарай Ренджи
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Размер: 7 956 слов


В ночных прогулках вокруг поместья Бьякую устраивало все, кроме необходимости скрывать духовную силу. Некоторые виды птиц и растений был слишком чувствительны к ее перепадам. Бьякуя сосредоточенно шел между деревьев, по привычке считая стволы. Один, второй, третий, дальше — три камня, потом повернуть направо…
Две знакомые реяцу коснулись сознания — Рукия и Ренджи.
Бьякуя вздохнул. Похоже, он выбрал неудачное время для прогулки.

— Ладно, — прозвучал над головой голос Рукии, — Нанао. Что ты о ней думаешь?
Бьякуя приподнял брови. Неожиданно.
— Лейтенант восьмого отряда, исполнительна, трудолюбива, педантична. Крыса библиотечная!
Раздался громкий шлепок, хохот Ренджи и возмущенный возглас Рукии:
— Не говори так!
За шиворот посыпались кусочки коры и листья, дерево надсадно заскрипело. Разумеется. Во всем парке не нашлось лучшего места — кроме ветвей старого ясеня.
Рукия и Ренджи продолжали препираться:
— Сой Фон очень симпатичная. Ну?
— Смерти моей хочешь? Да я лучше улей трахну!
— Дурак!
Они хохотали, и Бьякуя безуспешно сдерживал улыбку — Рукия сватает его лейтенанту невесту? Забавно. Бьякуе всегда казалось, что Ренджи в состоянии решать такие вопросы самостоятельно.
— А как тебе Исане?
— Слушай, — голос Ренджи прозвучал странно, — не надо.
Воцарилась тишина. А Ренджи продолжил:
— Тебе, конечно, все это не нравится, я понимаю. Не беспокойся — я не позволю себе оскорбить капитана.
— Идиот! — крикнула сестра. — Какой же ты идиот. При чем здесь брат? Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Бьякуя моргнул. Действительно, при чем здесь он?
— Если ты перестанешь сводничать, я умру от радости. Плохо, что ты узнала.
— Узнала? Ты хочешь сказать, плохо, что ты надрался, психанул, а потом полночи орал на меня, как тебя угораздило влюбиться в собственного капитана?
Наверное, это должно было прозвучать язвительно, но получилось жалобно.
— Сама виновата, — буркнул Ренджи, — надоела со своим «Брат то, брат се». Без тебя знаю.
— Ты тупой дурак.
— Сама такая.
Бьякуя нахмурился. Просто великолепно.
— Пора мне, — Рукия говорила неохотно.
— В отряд?
— С утра первое построение и занятия кидо с новичками. Сама поведу!
— Поздравляю.
— Кстати. У тебя у самого как продвигается кидо? Ты занимаешься?
— Да отстаньте вы от меня с кидо! Занимаюсь!
— Толку-то. Все равно ни фига не умеешь, придурок.
— Я и так справляюсь.
Они, продолжая переругиваться, спрыгнули с дерева и пошли прочь. Бьякуя думал, что неуемное любопытство делало его жизнь весьма интересной. Вот и сейчас оно трогало изнутри острыми коготками, вонзая их все глубже. Бьякуя не был склонен недооценивать роль, которую он играл в жизни Ренджи. Однако романтика представлялась Бьякуе последним из чувств, в которых можно было того заподозрить. Его лейтенант всегда был паршивым конспиратором — в этом Бьякуя убеждался не единожды. Любопытно, насколько хорошо он научился себя контролировать?
В этом стоило разобраться.
И да, к вопросу о кидо — давно пора заняться.
Бьякуя любил сочетать приятное с полезным.

***

Ренджи мрачно плюхнулся за свой стол, подтянул к себе стопку бумаг, аккуратно сложенную с вечера, и бессмысленно уставился на верхний листок. Капитана нет, настроение — придушить кого-нибудь хочется. «Запрос на посещение мира живых в связи…» Херня какая-то, обнаглели. Они считают, что если навешать побольше лапши на уши, им позволят мотаться туда-сюда? Ренджи нацарапал в углу бумажки «Отклонить». Еще бы неплохо по зубам дать за наглость — ну этим он займется на тренировке. Пятое подразделение, говорите? Отлично. Он взял следующую страницу.
Когда он поднял голову, то увидел перед собой небольшую бабочку. Она чуть взмахивала крыльями, удерживая равновесие на небрежно брошенной кисточке для туши, и слепо водила усиками.
Ренджи протянул палец, бабочка взлетела и уселась на самый кончик. Цепкие сухие лапки неприятно щекотали кожу. Серебристая пыльца взметнулась в воздух, а помещение заполнил голос капитана:
— Ренджи, жду тебя к шести вечера в поместье. Не забудь отдать документы на подпись генералу Ямамото.
Документы для Ямамото! Конечно же, Ренджи и не вспомнил о них, хотя вчера даже сделал специальную пометку. А у него вот-вот тренировка с отрядом, после которой успеть бы себя в порядок привести. Твою же мать. Бабочка взмахнула крыльями и упорхнула — капитан никогда не ждал ответа.
Он схватил папку и помчался в первый отряд. Налетел на испуганного Рикичи, шуганул стайку девушек, ругаясь. Сердце билось ровно и спокойно. Подумаешь, капитана Кучики сегодня не будет, подумаешь, вызвал к себе домой, подумаешь, подумаешь, подумаешь. А, плевать. Время вокруг Ренджи дернулось и понеслось вскачь, за ярким солнцем, за белыми облаками.

Документы Ренджи передать успел, даже умудрился ничего не напутать. А вот тренировка не задалась. Разминаясь у кромки поля, он постоянно отключался. Нехорошо это, не дело — но мысли носились как сумасшедшие, то возвращаясь к утреннему посланию, то прыгая на несколько часов вперед. И ладони были все время мокрые, Забимару скользил, неровно вздрагивая, когда Ренджи активировал шикай.
Попались на глаза засранцы из пятого подразделения, пытавшиеся пробраться в мир живых, так Ренджи долго смотрел на всю их честную компанию, пытаясь вспомнить, за что же он хотел им навалять. А вспомнив, махнул рукой — не до того.
Только загнав отряд на финальную пробежку, он пришел в себя. Крикнул Рикичи, приказав закончить вместо него, развернулся и ринулся в раздевалку. Подумаешь, осталось полтора часа, подумаешь…

Ренджи бывал в поместье Кучики — и не единожды. Ходил к Рукии, иногда они втроем пили чай — Рукия его щипала исподтишка всякий раз, когда Ренджи подносил чашку к губам. Получала она потом, конечно, за это. Но ни разу не приходил именно к капитану — ни к чему это, незачем, да и о чем им говорить.
Раздирая непослушные после душа пряди и заплетая их в косу, Ренджи постепенно успокаивался. Даже успел перебрать список своих грешков — но, вроде бы, ни один из них не стоил внимания начальства, а уж тем более — вызова для личного разговора подальше от отряда.
А когда подошло время отправляться, он был собран и деловит: с капитаном Кучики лучше не расслабляться, зазеваешься — выкинет на свалку. Да даже если скажет что-нибудь вроде «Ты меня разочаровал, Ренджи» — все равно плохо. Разочаровывать своего капитана Ренджи не любил.

У ворот поместья он ненадолго остановился, успокаивая дыхание. А потом пошел следом за поджидавшим его слугой. По белой, извивающейся дорожке вдоль неровно разбросанных камней, которые Ренджи считал годными только на постройку запруды у реки, мимо искривленных стволов сакуры, которые росли здесь, наверное, с момента закладки первого здания.
Слуга остановился перед расписанными танцующими журавлями седзи, поклонился и раздвинул створки. Капитан, освещенный лучами заходящего солнца, сидел спиной к двери. Ренджи тихо вошел, опустился на колени и уставился в пол.
Минуты текли лениво и томительно, Ренджи прислушивался к давлению реяцу, от которой щекотало в солнечном сплетении, вдыхал знакомый запах и изредка поднимал голову, окидывая быстрым взглядом спину, затянутую в темно-синее кимоно.
Стук кисти о подставку вырвал его из созерцательной задумчивости.
— Ренджи, подойди. Сейчас принесут чай.
Ренджи пересел, незаметно изучая неподвижный профиль. Смотреть на своего капитана он мог бесконечно — даже стол в кабинете поставил так, чтобы видеть его лицо.
— Ближе, Ренджи.
От Бьякуи пахло тушью, цветами и вечерним садом. Ренджи впитывал в себя этот запах, а руки сами сжимались в кулаки — до боли в ладонях от впившихся в кожу ногтей.
— Как твои успехи в кидо? — Ренджи сначала не понял, а потом, осознав, ошарашено вскинул голову, уставившись на капитана.
— Э-э-э-э… — он почесал в затылке.
— Два месяца назад я просил тебя уделить этому искусству особое внимание, — Бьякуя говорил, глядя перед собой. — Что ты сделал за это время?
Ренджи снова почесал в затылке.
— Выучил формулы, прочитал теорию.
— Понятно.
— С кем-нибудь занимался?
— Нет, — опустил голову Ренджи.
Повисла тишина. Красные лучи заходящего солнца подсвечивали неподвижное лицо капитана, окрашивая румянцем.
— Безответственно и некомпетентно.
Ренджи опустил голову еще ниже.
— Создай шар силы.
— Прямо здесь?
— Ренджи, у тебя проблемы не только с кидо, но и со слухом? Может, тебе посетить четвертый отряд?
Изнутри поднялось и рыкнуло раздражение. Ренджи вскинул голову, посмотрел капитану в глаза и, не отрывая взгляда, начал формировать в ладонях сгусток духовной силы — как читал в книгах, как учили в Академии.
Синий шар дрожал, разбрасывая жалящие протуберанцы духовных частиц, набухал, сыпал искрами.
— Достаточно, Ренджи, прекрати увеличение.
Ренджи попытался притушить, ужать силу в руках, но шар распух сразу вдвое — резким скачком. Центр угрожающе налился черным, капитан же продолжал смотреть вперед, все еще не поворачиваясь лицом к Ренджи.
— Сосредоточься на сердцевине, вытяни из нее лишнюю энергию.
Но шар продолжил расти, и Ренджи запаниковал.
— Капитан Кучики!
Тот, наконец, соизволил посмотреть на него, потом развернулся всем телом и вгляделся в полыхающее чернильно-синее зарево с неожиданным интересом. Протянул руку — от прикосновения теплой ладони Ренджи тряхнуло, шар на миг сжался, взорвался с оглушительным грохотом, швырнув Ренджи на стену позади.
Когда рассеялся дым и перестали сыпаться осколки, Ренджи пошевелился. Рядом с ним парил полупрозрачный голубоватый щит, который через миг разлетелся круговоротом духовной силы. Капитан Кучики выглядел несколько раздраженным.
— Поднимайся, Ренджи. Пройдемся, пока здесь убирают.
Они шли по шуршавшей гравием дорожке. Капитан как будто наслаждался прогулкой, Ренджи же просто следовал за ним, держась позади ровно на шаг.
У пруда капитан остановился, а потом развернулся к Ренджи.
— Твой уровень силы вполне приемлем, — проговорил он ровно, — но контроль над ней — самое беспомощное и унылое зрелище, какое только можно встретить.
Сволочь. Можно подумать, увидел что-то новое. Ренджи начал заводиться. Все-таки умел Бьякуя достать.
— Капитан Кучики, зачем вы меня провоцируете? — напрямик спросил Ренджи.
— Провоцирую? — тот приподнял бровь. — Что ты возомнил о себе?
Ренджи вдруг почувствовал усталость.
— Просто скажите, что от меня требуется, а?
— Начиная с завтрашнего дня, — изучающий взгляд почти придавил к земле, — мы с тобой будем заниматься кидо, Ренджи. До тех пор, пока ты не освоишь базовые принципы контроля над духовной силой. Свободен.
Ренджи сглотнул и быстро поклонился. Капитан слегка кивнул в ответ и отвернулся к пруду.
Уходя, Ренджи все время посматривал через плечо на неподвижную фигуру на фоне жемчужно-желтого заката. Какого, вообще, хрена происходит? Сердце стучало часто-часто, подпрыгивая к самому горлу и проваливаясь между ребер.

***

Бьякуя рассматривал сложенные ровными рядами мишени для атакующих заклинаний. На первое время достаточно. Слуга вопросительно посмотрел и, после кивка, расторопно поволок мишени наружу.
Если Бьякуя хоть немного знал Ренджи — а он смел надеяться, что немного все же знал — вечер получится горячим. Впрочем, как выяснилось, Ренджи опять преподнес сюрприз. Влюблен, подумать только.
Надев тренировочное косоде без рукавов, Бьякуя завязал волосы в хвост и отправился на полигон. Перед воротами поместья уже волновалась знакомая реяцу. Пока Ренджи доберется, Бьякуя закончит приготовления.
Три мишени — хватит для начала.
Бьякуя сунул руки в разрезы хакама и задумался — а может, все-таки теорию? Хотя нет, это бессмысленно, пока он не увидит, в чем проблема.
В спину толкнулась и замерла, подрагивая, духовная сила.
Не оборачиваясь, Бьякуя произнес:
— Ренджи, подойди.
Раздался шорох шагов по песку, а потом затих — лишь взгляд настойчиво сверлил между лопаток. Бьякуя вздохнул:
— Ренджи, моя спина — совсем неинтересное зрелище. Взгляни лучше сюда.
— Да, капитан.
— Что скажешь?
Ренджи медленно обошел мишени, задумчиво подергал себя за косу.
— Цели, стандартные, у нас в Академии такие были.
— Значит, ты представляешь, как ими пользоваться, — Бьякуя отступил и показал на ровный круг в центре ближайшей мишени. — Отметка позволяет анализировать силу удара, преподаватели потом вносят коррективы в обучение студента.
— У меня мишени всегда разлетались, — Ренджи переступил с ноги на ногу, на миг коснулся плечом, мазнув по коже теплом.
— Неважно. Я хочу, чтобы ты отошел на стандартное расстояние и попал в центральную мишень залпом алого пламени. Формулу не произноси, силы тебе и без того хватает.
— Но мне говорили…
— Ренджи, ты слушаешь, что говорю тебя я.
— Но почему алое пламя? Я думал, мы займемся чем-то посложнее…
— Ренджи.
Тот замолк, вытер ладони о хакама, покосился на Бьякую и пошел отсчитывать шаги. На тридцатом развернулся, сложил руки перед собой.
Духовная сила Ренджи уплотнилась настолько, что можно было увидеть темный купол над полигоном.
— Хадо тридцать один, Шаккахо!
Алый бесформенный сгусток устремился к мишени и взорвался на полпути с оглушительным грохотом. Волна духовных частиц ударила Бьякую в грудь, и он взлетел, удерживая равновесие.
— Отлично, Ренджи. Теперь еще раз, но постарайся хотя бы сделать вид, что целишься.
Тот поднялся с земли, отряхнул ладони, не глядя на Бьякую, сжал губы и уставился на мишень. Потоки духовных частиц вились над поместьем, скручиваясь в узлы, Бьякуя видел, как между сошедшимися на переносице бровями Ренджи выступили капельки пота.
— Хадо тридцать один, Шаккахо!
Алая сфера сорвалась, промелькнула смазанным огненным хвостом и взорвалась, разнося мишень в пыль. Ренджи отдачей отбросило к дальней стене, и сейчас он стоял на коленях, отчаянно тряся головой. Полураспустившаяся коса моталась по спине, на песок капала кровь.
Бьякуя опустился рядом; присев, ухватил Ренджи за подбородок и посмотрел на зрачок. Черные глаза уставились растерянно. Похоже, все в порядке, стоит только позавидовать крепкому лбу.
Положив ладонь на окровавленную грудь, Бьякуя быстро залечил лопнувшую от удара кожу. Потом встал, вытер грязную руку о хакама и негромко бросил:
— Хватит валяться, мы только начали.
Ренджи обреченно застонал, ткнувшись лбом в рыхлый песок.
Бьякуя подавил желание хорошенько пнуть своего лейтенанта под ребра — возмутительная расхлябанность. Но тот через мгновенье вскочил, демонстрируя готовность продолжить занятия, и Бьякуя отвернулся.
— За мной.

Они остановились недалеко от уцелевших мишеней. Бьякуя помолчал, собираясь с мыслями, потом негромко поинтересовался:
— Ренджи, если я прикажу срезать мечом волосы, — он дернул себя за прядь, демонстрируя, о каких волосах шла речь, — что ты сделаешь?
Ренджи хмыкнул и пожал плечами:
— Если прикажете — возьму да срежу.
— Срежь.
— Что?
— Срежь с меня прядь волос.
— Э-э-э…
— Это приказ.
— Понял.
Ренджи подскочил и побежал к кромке полигона, туда, где оставил Забимару. Когда он возвратился, Бьякуя дернул за шнурок, распуская волосы, и застыл в ожидании. Раздался короткий свист клинка, и Бьякуя почувствовал, как Ренджи наклонился — шею защекотал теплый вздох. Перед глазами появилась ладонь с короткой прядью.
— Вот.
Бьякуя сдул волосинки и удовлетворенно кивнул:
— А теперь сделай то же самое, только шикаем.
На миг даже стало любопытно — будет спорить или нет? Но только на миг, потому что почти сразу раздалось:
— Реви, Забимару!
Лязг сочленений ударил по ушам, просвистевший рядом с головой клинок взъерошил волосы на затылке. И снова перед лицом замаячила протянутая ладонь с прядью. Бьякуя улыбнулся.
— Повтори. При помощи банкая.
Молчание затянулось. Бьякуя смотрел перед собой и слегка улыбался. Иногда Ренджи бывал чересчур серьезен. А тот присел сбоку на корточки и заглянул Бьякуе в лицо:
— Капитан. Я не понимаю, чего вы добиваетесь.
— Я объясню, после того, как ты выполнишь приказ.
— Так точно, слушаюсь, — и встал рывком.
Разозлился. Это хорошо. Бьякуя смахнул с коленей несколько упавших волосков.
— Бан-кай.
Сухой скрежет, рев, многократно усилившаяся реяцу — Бьякуя расправил плечи. В небе мелькнул ярок-красный всполох, порыв ветра шумно прошелся по кронам деревьев. Бьякуя поднял голову — прямо на него неслась огромная змея. Он мог разглядеть толстые костяные звенья, широкую пасть с поблескивающими клыками, смертельное пламя в глубине зева. Духовная сила визгом прошлась по перепонкам, согнула деревья, выворачивая их из земли. Бьякуя резко наклонился вправо. Вопль Ренджи слился со скрежетом, змея пронеслась над головой огромным тяжелым телом, закрывшим вечернее небо. А потом наступила тишина.
Ренджи подбежал, уселся на пятки, молча протянул прядь. Срез был идеально ровный — там, где прошелся клык Забимару.
Они помолчали.
— Любое умение, Ренджи, это базовые навыки плюс постоянная работа. Тебе не нужно день и ночь тренироваться, чтобы научиться срезать прядь волос, верно?
— Э, да. Зачем, я и так…
— Вот именно. Понимая свой меч, обладая огромным опытом, ты мгновенно оцениваешь ситуацию, принимаешь решение и действуешь, исходя из обстановки. Когда я наклонился, ты моментально перестроился и отвел Забимару в сторону.
— Ну да, и что? Зачем это все?
— Так вот, Ренджи. Искусство кидо, как и умение владеть занпакто, основывается на базовом понимании сути вещей и долгих тренировках. Нельзя зазубрить все формулы и после этого использовать заклинания, как нельзя выучить все стойки, все возможные удары при сражении занпакто. Понимаешь?
— Капитан, — тяжело уронил Ренджи и замолчал. Потом пошевелился и продолжил: — Вам кто-нибудь говорил, что вы псих?
Бьякуя прикрыл глаза.
Дедушка: «Бьякуя, неразумно так рисковать — только сумасшедшие бросаются на пустых, едва овладев занпакто». Хисана: «Господин Бьякуя, вы… вы псих! Мне страшно! Вы же разобьетесь!»
— Много раз. Это было давно.
Почему он их вспомнил? Наверное, потому, что ни у кого больше не хватало смелости называть его психом. Впрочем, он отвлекся. Бьякуя моргнул.
— Направленная работа с кидо сродни умению работать клинком. Пока ты не ощущаешь его продолжением себя, ты не сможешь им управлять.
— Я понимаю.
— В детстве дедушка научил меня игре. На маленькой площадке надо создавать крошечные шары алого пламени и взрывать их быстрее, чем дедушка станет рассекать их мечом.
— И как?
— Я проигрывал, — Бьякуя смахнул с лица челку. — Всегда. Меня это страшно злило. Только позже я понял, что сутью игры был не результат, а процесс.
Подул прохладный ветерок, снова растрепав волосы, Ренджи наклонился к Бьякуе, вздрогнул, отшатнулся и опять застыл.
— Да, Ренджи?
— Можно, я завяжу?
Бьякуя молча протянул шнурок. Руки зарылись в волосы, пропуская пряди сквозь пальцы. Бьякуя подавил желание откинуться назад и расслабиться. От уверенных прикосновений в затылке собиралось тепло, а кожа покрылась мурашками удовольствия. Над головой раздалось озабоченное:
— Холодно? — И на плечи легли горячие ладони, растирая, разогревая мышцы.
— Спасибо, Ренджи, достаточно.
Интересные ощущения.
— Ага.
Он ловко собрал волосы в хвост, перехватил шнурком — Бьякуя чувствовал, как его конец щекочет шею — и затянул.
— Готово.

Быстро темнело.
— Почему у меня не получается?
— Тебе нужно отыскать собственную систему контроля кидо. В Академии обучают трем, но их намного больше. Академия пошла по рациональному пути. Двадцать процентов усилий дают восемьдесят процентов результата. Оставшиеся двадцать процентов либо учатся сами, либо живут без кидо. Потому как на обучение оставшихся двадцати процентов студентов придется потратить восемьдесят процентов ресурсов. Понимаешь?
— Понимаю. Спасибо, капитан.
— Не благодари меня. Я не допущу, чтобы мой лейтенант был полным невежеством в одном из боевых искусств.
— Раньше вас это не смущало.
— Раньше ты меня не интересовал.
Ренджи криво усмехнулся.
— Умеете вы подбодрить.
— И не собирался. — Бьякуя встал. — Продолжим, Ренджи. Для начала расскажешь, что именно ты делаешь, когда концентрируешься на заклинании…


Ренджи давно ушел, а Бьякуя сидел и смотрел в темный провал окна. Его лейтенант отлично контролировал себя, когда Бьякуя его провоцировал. Он замирал каждый раз, когда чувствовал прикосновение, и через мгновенье вежливо отстранялся. При этом Ренджи абсолютно, совершенно, феноменально не умел подчинять себе кидо.
Бьякуя пока не понимал, что с этим можно сделать.
На столе лежали листы, безнадежно испорченные неровно начертанными иероглифами. Бьякуя смял плотную бумагу и сбросил ее в урну.
Пододвинул к себе плоскую нефритовую тушечницу и принялся растирать тушь. Потом перебрал просохшие кисти, тронул мягкий ворс одной из них и положил перед собой чистый лист.
Обучать Ренджи кидо оказалось неожиданно увлекательно. Он был словно свиток, начатый мастером — свиток, в который можно вписать свою историю.
«После заката
Ветер рисует…»
И все-таки, в чем проблема Ренджи?
Рука дрогнула, и кисть прочертила толстую длинную линию. Досадно. Это уже шестой лист. Стих, будто заколдованный, отказывался ложиться на бумагу.
Вдруг вспомнились слова первого учителя каллиграфии: «Вода всякий раз меняет русло. Пересядь, если капризничает кисть».
Бьякуя уперся ладонями в столик и начал его медленно двигать. Все дальше и дальше, пока не оказался у самого окна. Кисти рассыпались, чистый лист соскользнул на пол, но Бьякуя достал новый. Знакомые вещи выглядели непривычно, словно он попал в другое измерение.
Бьякуя достал новую тушечницу, провел кистью по жирному бруску.
«После заката
Ветер рисует на небе
Скорое утро».
Идеально.
Тушь подсыхала, а Бьякуя сидел в темноте и думал, что Ренджи стоит попробовать сменить обстановку. Им обоим стоить ее сменить. И тогда, возможно, все получится.
Тихо стрекотала одинокая цикада.

***

Ренджи танцевал вокруг воображаемого противника, осыпая его градом ударов, уворачиваясь от невидимых атак, рывками уходя от попыток захвата. Он сражался сам с собой.
Позади кто-то шевельнулся. Ренджи резко развернулся, вытирая мокрое лицо, и замер: у входа в тренировочный зал стоял Бьякуя. Стоял тихо, его реяцу едва заметно пульсировала. Бьякуя задумчиво смотрел на Ренджи.
— Капитан, — ноги сами понесли вперед, кровь ударила в голову, потом отхлынула. — Вы меня искали?
— Да. Ознакомься с изменениями в расписании дежурств, — Бьякуя протянул ему сложенный вдвое лист. — Жду тебя в кабинете.
— Твою!.. — Ренджи заткнулся огромным усилием воли — ну охренеть, изменения в уже утвержденном расписании.
Бьякуя тем временем развернулся и пошел прочь. Ренджи смотрел ему вслед, сжимая злополучный листок, смотрел, задыхаясь, не в силах оторвать взгляда от покачивающихся в такт шагам складок белоснежного хаори, темноволосого затылка — волосы Бьякуя подровнял, уже и не скажешь, где Ренджи неаккуратно отхватывал пряди занпакто. Он тянулся к Бьякуе, чувствуя, как теряет контроль над эмоциями, как в горле набухает горячий шар, и невозможно сглотнуть от переполняющего сердце восторга, восхищения, веселой злости. Хотелось совсем по-дурацки присвистнуть вслед, одобрительно и громко, так хотелось, что Ренджи до хруста стиснул кулаки, чтобы не наделать глупостей.
Бьякуя свернул за угол, и напряжение лопнуло, оставив Ренджи хватать ртом воздух, словно рыба.
Твою же мать. Твою же мать.

Когда Ренджи понял, что дрочит на своего капитана, то не удивился — ну вроде дрочит и дрочит, подумаешь; восхищение внутренними качествами перекинулось на качества внешние, всякое бывает. Ренджи даже вывел теорию, по которой развитие событий виделось ему логичным, закономерным и, самое главное, преходящим. Потому как мало ли на кого он дрочил в своей жизни — от Рукии до капитана Уноханы. А то, что к мужчине потянуло — тут, конечно, Ренджи дал маху, даже посмеивался: вот же угораздило, никогда о себе бы такого не подумал, но проблемы, опять же, не видел.
Плохо стало, когда похоть — поначалу смешная и бестолковая — вопреки всем предположениям не развеялась, не сменилась другим увлечением, таким же легким и необременительным, а прикипела, вросла корнями в самую душу. Превратилась сначала во влюбленность, а потом во что-то, чему Ренджи до сих пор не хотел давать определения. Просто — накатывала глухая тоска, рвала зубами на части; просто — хотелось прыгнуть выше головы, долететь до самого солнца; просто — просто Ренджи влип, от пяток до самого кончика хвоста, и не было ни одного шанса вытравить из души это ненормальное чувство, что так мешало жить и ради чего жить, вообще, стоило.
И все, что он мог придумать — научиться прятать эту нелепую и больную страсть. Потому как витать в облаках на службе опасно — опасно не только для собственной шкуры, но и для вверенных бойцов; потому как выглядеть идиотом перед капитаном из-за того, что задумался, остался ли у него шрам после того удара Куросаки — стыдно и глупо; потому как ставить капитана в неловкое положение своим поведением или давать повод для оскорбительных слухов — да Ренджи скорее покончит с собой.
Было трудно — но у него получилось. Понадобилось немного сосредоточенности и много желания, а это он уже проходил, когда тренировал банкай. Уйти в себя, отыскать где-то под сердцем точку, которая рвалась и металась, а потом успокаивать ее, совсем как при ловле рыбы — долгое ожидание, ловкая подсечка, и вот те самые, опасные и вредные эмоции бьются в стальном кулаке, постепенно затихая.
Только вот оказалось, что все это нихрена не значит. Стоило Бьякуе немного — совсем чуть-чуть — сократить дистанцию, самоконтроль рассыпался, словно башенка из сосновых игл, какими играют руконгайские дети. Все, чего он добился за последний год, оказалось снесено, и Ренджи чувствовал, как тонет, бессмысленно цепляясь за остатки самообладания и не в силах вернуть привычное спокойствие.

Он тряхнул головой, приходя в себя — размечтался, придурок, а капитан там, наверное, ждет. Расправил судорожно смятый листок и посмотрел, что же, мать его, изменилось. И ради чего было тащиться на тренировку.
Прочитал.
Разгладил снова.
Еще раз — уже крайне внимательно — изучил расписание и бросился в душ.
Они отправляются в мир живых? Вместе с капитаном? Что-то случилось. Ренджи вдохнул, выдохнул, привычно замер, на миг погружаясь в себя — и спокойствие вернулось, а также вернулся контроль. Мысли заработали ясно и четко.
Нечего в мире живых делать обоим офицерам старшего ранга, нечего — если на то нет серьезной причины.

Когда он появился в кабинете, капитана не было. На столе лежал приказ о командировке и предписание на процедуру запечатывания силы в Двенадцатый отряд.
Ренджи вздохнул. Уселся и углубился в документы: отправление сегодня, срок —сутки, в строке «количество гигаев» стоит прочерк. По всему выходило, что планировалось стандартное дежурство на закрепленной за отрядом территории. Стандартное — за исключением исполнителей.
Размышления прервал Бьякуя: стремительно пронесся к своему столу, обдав Ренджи потоком воздуха, и тот мучительно вздохнул, некстати вспомнив мягкость прядей под пальцами. Так, спокойнее, Абарай, не до того сейчас.
— Капитан, — пришлось откашляться — горло перехватило. — Почему вы? Я могу справиться с любой проблемой, вы же знаете. Вам вовсе не обязательно заниматься этим самому.
Бьякуя развернулся, смерил Ренджи задумчивым взглядом, посмотрел в окно, словно увидел там что-то интересное, и качнул головой:
— Без меня не выйдет, Ренджи, — и чуть усмехнулся. — Мы отправляемся заниматься кидо.
Если бы Ренджи стоял, он бы, наверное, присел.
Таращился на Бьякую, открывая и закрывая рот, в голове было пусто.
— Э? — получилось выдавить из себя. Идиотское ощущение.
— Ренджи, и капитанам, и лейтенантам положены боевые выходы, ты это знаешь не хуже моего. Что тебя удивляет? Совместим два дела.
— Но…
Бьякуя повел бровью.
Больше судьбу Ренджи решил не испытывать.

Оставшееся время он метался между кабинетом капитана и хозяйственным отделом, собирая паек, форму. Между делом наорал на Рикичи, который опять зачем-то решил отполировать его занпакто. В общем, когда пришло время отправляться, и появился невозмутимый капитан, Ренджи бурлил, словно кипящий котел. В задницу похерил дистанцию между собой и капитаном, украдкой вдохнув запах волос; зачем-то поправил складки его хакама. Пытаясь взять себя в руки, рванул повязку, затянув так, что голову будто стиснуло стальным обручем. Умудрился не поздороваться со встретившимся им по пути к сенкаймону капитаном Комамурой, опомнившись, только когда они разминулись.
Перед вратами их ждал дежурный. Злорадно ухмыльнувшись, он врезал печатью так, что Ренджи едва устоял на ногах. Но нужно было торопиться, и он, бессильно ругаясь, ступил в полумрак перехода. Двенадцатый отряд должен гореть в аду.
Бьякуя сразу рванул вперед, Ренджи подхватил вещевой мешок и бросился следом, цепляясь за спасительную мысль: если он не успокоится до выхода из тоннеля, начнутся проблемы.

***

В день на закрепленной за шестым отрядом территории в среднем умирает около двухсот человек. И появляется не больше десятка пустых. Не самый сложный участок, особенно для того, кто видел Хиросиму и Нагасаки. Тогда шинигами работали посменно, возвращаясь в Общество душ только отоспаться и поесть. На второй сотне от однообразных, механических движений начинала клокотать ярость, на четвертой ей на смену приходило тупое оцепенение. На пятой, тогда, над Хиросимой, Бьякуя бросил считать. Может быть, поэтому ему столь трудно понимать и Рукию, и Ренджи — они слишком эмоционально воспринимали работу шинигами. Но это пройдет, Бьякуя знал совершенно точно. Со временем.
Сейчас Ренджи методично зачищал свой сектор — его реяцу чувствовалась всплесками, как будто он выныривал из воды, обдавая Бьякую волнами. Сам Бьякуя уже закончил со своим участком, включая расправу над одиноким пустым, и сейчас думал, с чего стоит начать тренировку кидо.

Мысль о Ренджи вызвала легкое смятение. Бьякуя не любил сюрпризы, а Ренджи его удивил. В очередной раз. Так удивляет давно хоженая тропа, которая заводит в гущу деревьев. Словно все знакомо — и ряды стволов, и кусты по обочине — но голова кружится от неузнавания и неправильности.
То, что Ренджи у входа во врата кипел, как вулкан, Бьякую не удивляло. Кипящий Ренджи — это нормально. Казалось, его эмоции можно нашинковать пластинами — сочные, насыщенные, от которых на руках встают дыбом волоски.
То, что Ренджи вышел из врат спокойным и собранным, Бьякую тоже не удивляло. Он достаточно часто видел своего лейтенанта именно таким. Это нормально — сдержанный и сосредоточенный Ренджи.
А вот то, что между этими двумя состояниями прошло около десяти минут, казалось Бьякуе странным. Совсем недавно Ренджи был готов испепелить офицера Двенадцатого, накладывавшего на них печати, и вот он спокойно парит, ожидая указаний; бурлящая еще недавно реяцу напоминает бегущую складками гладь озера.
Сейчас Бьякуя уже не мог сказать, чего ему хотелось больше — пробить странное неумение Ренджи работать с кидо или довести его до гудящего водоворота ярости, выпотрошить и посмотреть, что же там внутри; что он прячет, а главное — как? В подушечках пальцев зудело желание разбить сдержанность, которая накрывала Ренджи, как водяная пленка, стоило ему оказаться рядом с Бьякуей. Чем дальше, тем больше хотелось вытрясти из него истинное отношение. Но Ренджи только смотрел — твердо и прозрачно, вертикальная морщинка раскалывала переносицу; ниже кланялся, когда Бьякуя задевал острые лопатки, направляя потоки духовных частиц во время тренировок; уходил в себя, когда тот касался гладкого горячего плеча, призывая ко вниманию.

Бьякуя прислушался — похоже, Ренджи закончил со своей частью и двигается к месту стоянки.
В небольшом парке, который они выбрал для размещения, царила тишина. Люди давно разошлись, и им никто не помешает заниматься. Точнее, выбрал Бьякуя — Ренджи бы с удовольствием остановился посреди шумного города, где даже ночью светло от огней, людского шума и дрожания духовной силы.
Реяцу Ренджи приближалась зигзагом, как будто он метался из стороны в сторону. Бьякуя хмыкнул — через пару часов ему будет не так весело.
Ренджи шумно приземлился, накрыв порывом ветра, в котором смешались гарь города и аромат леса, присел возле мешка с запасами, неторопливо завернул занпакто в промасленную тряпку и потянулся, широко улыбаясь неизвестно чему. Бьякуя встряхнулся.
— Приступим к тренировке, Ренджи.
— Прямо сейчас? — тот посмотрел нерешительно.
— Именно. Или ты голоден?
— Нет, пока нет…
— Хорошо. Садись.
Бьякуя обошел послушно устроившегося на траве Ренджи, думая, с чего начать.
— В прошлый раз ты пытался сконцентрироваться на своем внутреннем мире, на чем-то очень личном, — начал Бьякуя. Ренджи кивнул, высокий хвост качнулся вверх-вниз. — Сегодня мы попробуем другую методику — ты будешь сосредотачиваться на внешнем объекте.
Бьякуя до сих пор считал, что это тупиковый путь, но попробовать стоило. Он подошел к вещевому мешку, с которым они прибыли, и достал из него набор для игры в шахматы — самый обычный, светлое и темное дерево. Опустился на траву напротив Ренджи, выбрал пешку из набора и положил перед собой.
— Что я должен сделать? — Ренджи протянул руку и поставил пешку вертикально.
— Сейчас ты сформируешь алое пламя. Но не так, как обычно, а представляя, будто вытягиваешь духовную силу из пешки.
— Не понимаю, — Ренджи выглядел сконфуженным, и Бьякуя чуть вздохнул.
— Все просто. В фигурке нет духовной силы, но если ты будешь обращаться к ней, она выступит барьером, и ты сможешь сконцентрировать внимание. Просто представь, что это твое продолжение, и ты работаешь с занпакто. Приступай.
Ренджи недоверчиво глянул, потом вытянул руки, чуть наклонился вперед и напряженно сдвинул брови. Бьякуя чувствовал, как тревожно колеблется его реяцу. Фигурка качнулась и завалилась набок. Ренджи шумно выдохнул, откидываясь назад.
— Еще раз, — Бьякуя снова поставил фигурку.
Ренджи скривился, растирая шею, и снова сосредоточился, страдальчески сведя брови. Лицо исказилось напряжением, словно он сдавал экзамен по силовой подготовке.
Так дело не пойдет.
Бьякуя шевельнулся — Ренджи следил за ним исподлобья, будто закаменев; снял одну перчатку, потом вторую и через миг оказался у него за спиной. Пробежался пальцами по шее, уверенно нащупывая узлы мышц. Оказывается, у татуировок, расписывающих Ренджи, ощутимый рельеф — если надавить посильнее, можно наощупь проследить ломаный узор. Кожа покрылась мурашками, и Бьякуя чуть задержался с касанием, чувствуя, как отзывается Ренджи — изнутри, из самой глубины. А потом быстро — раз, два, три — нажал на три точки. Ренджи подпрыгнул, заорал и тут же обмяк, ругаясь и хватаясь за шею. Жесткая ладонь проехалась по пальцам, Бьякуя бесцеремонно сбросил ее и продолжил разминать твердые, как доска, мышцы.
Ренджи сидел смирно, опустил плечи и максимально расслабившись; дышал ровно и глубоко; только по телу изредка прокатывалась крупная дрожь. В эти мгновенья от него лилось такое напряжение, что Бьякуе становилось трудно дышать. Он в последний раз огладил размятые мышцы и вернулся на свое место.
— Продолжим, Ренджи.
Через час тот сжег пять пешек и двух слонов, опалил траву в радиусе пары метров, словно растеряв даже малое умение сосредотачиваться на кидо. А еще он начал злиться. Бьякуя чувствовал ту самую ауру ярости, которая сопровождала Ренджи перед входом во врата, он даже пару раз непочтительно огрызнулся — и сам этого, похоже, не заметил.
— Еще сутки, и запомнишь эту простейшую последовательность, — Бьякуя сжал руку в кулак — до боли, до онемения в пальцах. От Ренджи на него катилась волна бешенства.
— Да, капитан, — сквозь зубы. Волна закрыла половину неба.
— Тогда сядь ровно, сосредоточься — если, конечно, в состоянии это сделать.
И обрушилась, накрывая с головой
— Хватит! — Ренджи вскочил.
— Я не закончил, — Бьякуя чувствовал, как клокочут эмоции Ренджи, проходя насквозь.
— Нахрен! Пустая трата времени, скажу я вам, капитан Кучики.
— Ренджи, сядь и успокойся.
— Да нихера! Считаете себя самым умным? Умнее тех хренов в Академии?
К слову, Бьякуя именно так и считал. Но в груди уже начал разгораться гнев.
— Что ты себе позволяешь?
— Нихрена у вас не выйдет!
Ренджи хватал ртом воздух как карп, выброшенный из пруда, Бьякуя видел, чувствовал, что его несло — опасной безумной тропой. Он видел такое однажды — когда его лейтенант поднял на него занпакто. Но тогда — тогда был повод, и воспоминания об этом поводе обожгли горло, превращая гнев в ярость. Бьякуя медленно произнес, контролируя каждое слово:
— Я делаю то, что считаю нужным. Для тебя этого достаточно.
— Считаете нужным? А вы уверены, что оно кому-то нужно, кроме вас? Вы и Рукию оберегали так, как считали нужным! Только во что ей обошлась ваша «забота»?
Гнев вырвался, накрыл с головой, туманя разум, прошипел голосом Бьякуи:
— Ты смеешь говорить о Рукии? О том, каково ей пришлось? Ты, бросивший ее сразу, едва она попала в семью Кучики. Единственный человек, которого она считала близким. Мне это говоришь ты?
Ренджи захохотал:
— До Рукии была Хисана. А до нее кто? Кого вы еще уморили своим «нужным»? Кого заставляли допрыгнуть до луны?
Из легких как будто вышибли воздух. Сознание окатила ледяная волна, впилась в кожу миллионом игл, пришпиливая к месту.
Широко распахнутые глаза напротив казались черными провалами. Ренджи моргнул — раз, другой. Реяцу, бушевавшая вокруг него, уменьшилась, схлопнулась. Он попятился, отступил на два шага, развернулся и сорвался в шунпо.

Гнева не было — как не было горечи, сожаления и злости. Осталась только надсадная ноющая пустота в груди. Его словно вывернули наизнанку и выбили дурь об ствол. Поделом.
Бьякуя сунул руки под мышки, согреваясь, и стоял на месте до тех пор, пока луну не затянули облака, а ночная сырость не пробрала до костей.

Он медленно прошелся по взрытой и обожженной поляне, присел рядом с мешком, достал стандартный походный поек, поморщился — еда была, безусловно, питательной, но есть наверняка невозможно. Открыл коробку с рисовыми шариками, и в руку упал маленький флакон, небрежно завернутый в грубую бумагу. Плотный лист раскрутился, обнажая стеклянный бок. Во флаконе колыхалась темная вязкая жидкость.
Но еще до того, как Бьякуя открутил крышку и понюхал содержимое, он уже знал, что там окажется: соус «Огненный лис», его любимый. Рукия, однажды попробовав, сказала, будто им можно смело сжигать города — хватит пары капель. Она, конечно, преувеличила, но Бьякуя понимал, что не все разделяют его пристрастие ко всему острому: жгучему, яркому до рези в глазах, до перехваченного дыхания.
Он сел на пятки, рассматривая флакон. Ренджи, Ренджи.
Прислонился спиной к дереву, подвернув под себя ногу, и прикрыл глаза.

***

Ренджи медленно кружил над обломками сразу трех машин. Врачи скорой помощи укладывали на носилки пострадавших. К счастью, он тут не понадобится — Ренджи чувствовал, как души возвращаются в тела под ровный писк приборов и скороговорку медиков. Пора было возвращаться, но он все тянул. Появившегося пустого, привлеченного катастрофой, смахнул, не глядя и досадуя, что тот оказался совсем слабым.
Если бы все свои проблемы Ренджи мог решить так просто.
Даже жаль, что Бьякуя не практикует воспитательных методов капитана Зараки — тот незатейливо бил морду, в назидание и вообще.
Ренджи чудовищно вымотался — от напора Бьякуи, от его требований постичь то, что никогда толком не давалось, от постоянной боязни ошибиться, не справиться, не оправдать. От иллюзии близости.
Он проводил взглядом машину скорой помощи, закинул занпакто на плечо и полетел на знакомое дрожание реяцу. На душе было паскудно, и хотелось сдохнуть. Он вдруг понял, отчего самураи древности вскрывали себе животы. Есть дела, которые можно смыть с души чужой кровью, а есть те, которые можно смыть кровью собственной. И дело не только в словах, кинутых капитану. Просто Ренджи забылся.

Бьякуя сидел под деревом. Его лицо неподвижной маской белело в полутьме. Ренджи приземлился напротив, бросил к его ногам меч, упал на колени и уткнулся лбом в помятую траву.
— Простите меня, капитан. Моя жизнь принадлежит вам. Возьмите ее.
— Отчет, Ренджи.
Отчет? Какой, мать его, отчет? Голова кружилась. Интересно, Бьякуя надел перчатки? Было бы лестно, если бы он его прикончил вот так, с голыми ладонями. Сдохнуть можно, о чем он вообще думает?
— Ренджи!
Твою мать! Он поднял голову. Бьякуя выглядел раздраженно — словно застал остатки попойки на рабочем месте. Бьякуя выглядел усталым — как будто смотрел на до смерти надоевшие отчеты. Бьякуя… Бьякуя выглядел как обычно. Разве что сидел не у себя за столом, выпрямившись, а на земле, подтянув правую ногу к груди и обхватив руками колено. Все-таки без перчаток. Сердце стучало о пустую грудную клетку, гоняя по телу ночной запах травы и влаги; с каждым ударом Ренджи встряхивало с головы до ног.

Надо взять себя в руки, ну же. Ренджи сосредоточился, погружаясь в кроваво-красную муть собственного сознания, бросок, подсечка — и сжал эмоции, не давая им вырваться. Открыл глаза и встретился взглядом с Бьякуей. Тот смотрел с блеском в глазах — так, как будто о чем-то, наконец, догадался. Душевное равновесие под этим взглядом чуть покачнулось, словно земля под ногами, но Ренджи уже взял себя в руки, опустив глаза на вырез косоде. В треугольнике ткани белела кожа. А если посмотреть ниже, то можно увидеть, как приподнялась ткань хакама, обнажая лодыжку. Прекрасный способ успокоиться, Абарай. Ты молодец.
Над поляной раскинулся купол кеккая, и Ренджи вздрогнул, с трудом отрывая взгляд от Бьякуи. Точно. Отчет.
— За время патрулирования обнаружено трое пустых, класс опасности — третий, были развоплощены. Все души на вверенном участке отправлены по назначению. Конец доклада.
— Ужинай, — Бьякуя едва заметно кивнул, откидывая голову на дерево и прикрывая глаза.
Ужинай? И это все? Ренджи потряс головой. А облить презрением? Отправить на внеочередное дежурство в Руконгай? Впрочем, нет, это-то всегда успеется. Ну, хотя бы выговор о наглости и недопустимости подобного поведения? Но Бьякуя молчал.
Ладно, потом разберемся. Сейчас точно лучше не лезть — а ну как передумает.

Промозглая сырость ночи пробралась под косоде, Ренджи почесал в затылке — с костром было бы веселее.
И принялся за дело.
Когда он снял дерн, то почувствовал, даже не увидел, как Бьякуя пошевелился. А после того, как Ренджи, набрав веточек, принялся раздувать огонь, Бьякуя подал голос.
— Что ты делаешь?
— Костер развожу, капитан, — он постарался, чтобы голос прозвучал серьезно.
Подкинул в небольшой костерок короткую суковатую ветку. Пламя весело лизнуло кору — и занялось, потрескивая. Сейчас можно и остальное забросить.
Через пять минут маленький костер разгонял серую предутреннюю тьму. Ренджи присел, грея руки, Бьякуя поднялся и подошел ближе.
— Зачем это нужно?
Вот как ответить? Ренджи пожал плечами.
— Просто так. Хорошо станет, приятно. Мы в детстве грелись у костра.
— Значит, приятно, — задумчиво проговорил Бьякуя, и Ренджи начал медленно заливаться краской.
Бьякуя сел рядом, скрестив ноги.
— Ренджи, — собственное имя прозвучало негромко, но он встрепенулся, оторвавшись от созерцания дрожащих языков пламени.
— Да?
— Расскажи, что именно ты сделал, чтобы взять себя в руки, когда я заговорил об отчете.
Треснул сучок в костре — оглушительно и звонко. От алых углей прогоревшей древесины тянуло жаром. Сердце билось сильно и ровно, немного слезились глаза от дыма — вот же хрень, попала-таки в огонь свежая листва. Бьякуя ждал.
Ренджи развернулся сел боком к костерку, рассматривая освещенный красными бликами профиль.
— Вы все равно вытянете это из меня.
Легкий кивок — отблески пламени метнулись по лицу.
Тепло, тепло — от огня, от легкого касания к колену.
— Даже если это заденет вашу честь?
— Честь, Ренджи, это соперничество между долгом и гордостью. Невозможно задеть честь того, кто помнит о своем долге и знает, чем нужно гордиться, — Бьякуя повернулся к Ренджи, лицо было серьезно, но в глазах плясали смешинки. Или это просто костер шалит? — Ты представлял меня, м-м-м, в пачке и на пуантах?
Ренджи подавился, задохнулся, тщетно пытаясь сдержаться — и расхохотался. Он смеялся и смеялся, представляя Бьякую на шпагате в топорщащейся юбочке, и не мог остановиться. От короткого удара в скулу из глаз посыпались звезды, смех улетучился в один миг. Бьякуя массировал кисть.
— Так мы сэкономим время, — пояснил он и добавил: — Я знаю, что ты в меня влюблен.
Между миром и Ренджи словно легла подушка. Звуки отдалились, окружающее пространство сузилось до сидящей фигуры перед ним. Только собственная кровь шумела в ушах, отдавалась в висках глухим стуком, да сухой воздух обжигал легкие.
— Откуда? — самое дурацкое, что можно спросить, ибо какая, в сущности, разница? Но Ренджи вдруг почувствовал, как с плеч ушла тяжесть, тяжесть, которой раньше он не замечал, настолько привык носить на себе. Раскрутилась и выстрелила давно сжатая пружина, ударив под дых. Но, все-таки… откуда? Ведь он…
— Я подслушал, — совершенно невозмутимо ответил Бьякуя.
Звуки вернулись, как будто с Ренджи сорвали пленку. Дым костра кружил голову, отдаваясь в каждой клеточке теплом, звенели цикады, прохладный ветерок обдувал лицо. Ренджи смотрел на своего капитана и задыхался — то ли от ярости, то ли от восторга. Он потряс головой, разгоняя туман и широко улыбаясь.
— Капитан, вас не пороли за подслушивание?
— Меня, — Бьякуя с достоинством смахнул с колена обгоревшую сосновую иглу, — никогда не ловили.
Ренджи заливало тепло.
— Капитан, вы… я…
— Кидо, Ренджи, помнишь?
На колено легла горячая ладонь. Ренджи застыл.
— Я хочу, чтобы ты сейчас сформировал Шаккахо. И удержал, применив тот же прием, какой используешь, когда при виде меня берешь себя в руки. — Ладонь прошлась по колену и выше. — У тебя получится. — Ладонь исчезла.
Как будто в полете схватили за ногу, сдернули с небес и грохнули со всей дури о землю. Даже не позлишься толком. Это же Кучики Бьякуя — добьюсь-чего-хочу-даже-если-общество-душ-отправится-в-ад.
Ренджи просто уселся поудобнее, уже привычно сложил руки перед собой:
— Хадо тридцать один, Шаккахо!
Ладони наполнились горячей, пульсирующей силой. Теперь не нырнуть внутрь себя, сосредоточиться на том яростном клубке пламени, схватить! Собственная сила рвалась прочь, вытекала сквозь сжатый кулак. Ренджи пыталась загнать ее обратно, оседлать и подчинить. Вдруг на запястья легли прохладные пальцы, нащупали пульс и легко надавили.
— Сосредоточься, Ренджи, — голос Бьякуи звучал, как из колодца, — у тебя получается.
Ренджи дернулся, сжал кулаки, и его закружило в потоке собственных духовных частиц, прошивая тело насквозь, словно с откоса. В панике дернулся, но на запястьях сомкнулась железная хватка, удерживая на месте. Он задышал тяжело и часто — твою же мать, это было почти как тогда, в первый раз, когда он только учился контролю. Надо только вспомнить, почему у него получилось.
В ладонях начал разгораться огонь.
— Так хорошо. Продолжай, Ренджи, — Бьякуя поглаживал внутреннюю сторону запястья указательным пальцем, и это почему-то успокаивало.
— Сейчас я тебя отпущу. Готов?
Нет, он не был готов, он хотел сидеть так целую вечность, но руки исчезли, оставляя Ренджи наедине с собственной силой. Он задышал часто и мелко, стараясь успокоиться. Все получится, он это делал много раз — вашу же мать, сейчас Ренджи отчетливо понимал, что происходит. Он видел темно-красные потоки духовной силы, шедшие от грудной клетки к рукам и ногам, заливавшие голову ровным мягким светом. Они ветвились, дробясь на все более мелкие, и пронизывали каждую точку тела. Почему Ренджи считал духовную силу бесформенной слепящая массой, заливающей сознание? Он просто нихрена не видел. В памяти всплыл размеренный голос Бьякуи: «Если хочешь ударить эффективно, ты должен осознавать, чем бьешь. Сейчас ты вслепую хватаешь все, что попадается под руку. Это неверно».
Ренджи, задыхаясь, сжал кулаки. В ладони с кончиков пальцев потекла, заструилась духовная сила. Алое пламя увеличивалось, разбухая. Ренджи потянул его на себя, ныряя в него с головой, как в омут — еще немного, он сможет, сможет, сможет!..
От грохота взрыва заложило уши, крошечный костерок полыхнул пламенем выше головы и иссяк, шипя и рассыпая искры. А Ренджи, засыпанный хвоей и травой, ликующе смотрел на Бьякую, перед которым растворялся уже привычный щит. Губы пересохли, в горле стучало быстро-быстро: «Понял, понял, понял!»
Пусть у него пока нихрена не получается, зато он точно теперь знает — как. Главное, больше тренироваться. Это оказалось так просто — просто протянуть руку.

Ренджи поднял глаза на Бьякую.
Наверное, он бы сдержался. Он бы смог, наверное.
У Бьякуи блестели глаза. Еще у него были сухие губы, плотно сжатые — чуть изогнутая линия.
Потом он их облизнул.
И Ренджи накрыло.
Приподняло, понесло и потащило в душное, темное, острое. Он наклонился, вдыхая запах кожи, схватил за плечи — они как каменные; провел языком по мягким губам, размыкая их; скользнул по ровной кромке зубов. Бьякуя шевельнулся, подаваясь навстречу, его язык толкнулся в рот, и Ренджи застонал, ловя его губами, проваливаясь в поцелуй с головой, приникая к губам все глубже, сильнее, до сорванного крика, до белых пятен перед глазами. Он потерялся в шуме стучащей в виски крови и грохоте сердца Бьякуи, его дыхании — горячем и быстром.
Бьякуя молчал, лишь смотрел — губы смыкались и размыкались, а уголки подрагивали, словно он сдерживал улыбку. Или это неровный свет луны играл на лице. Но Ренджи плевать хотел на шутки неверного зрения — он слышал сорванное дыхание, чувствовал стук сердца.
И сделал то, о чем давно мечтал. Нащупал руку Бьякуи и поднес ее к своим губам. Поцеловал раскрытую ладонь с мозолями от меча, провел языком между пальцев, вобрал в рот указательный, лаская подушечку и замирая от каждого своего прикосновения. Перехватил запястье, повел ладонью вверх, к локтю, забираясь под рукав, оглаживая горячую кожу. Потянулся дальше и выше, срывая дыхание, сжимая плечо со вздувшимися напряженными мышцами.
Бьякуя выдохнул, рывком перехватил руку выше локтя, подтянул к себе, и Ренджи окатило жаром. Он, вздрагивая, торопливо стряхнул с себя косоде, дернул пояс на талии у Бьякуи, распахивая полы, и голодно застонал при виде бледной кожи. Две прохладные ладони легли на грудь, и Ренджи гортанно выдохнул, прогибаясь под прикосновениями.
Пальцы прошлись вдоль линий татуировок, и Ренджи подался вперед, обхватывая Бьякую — не сдерживаясь, раскрываясь, желая большего.
Жесткий поцелуй выбил остатки дыхания и уничтожил разум — Бьякуя целовался так же, как сражался, остро и смертельно. Ренджи выстанывал его имя, извиваясь в объятьях, гладил по спине, разлетаясь на осколки. Если он не соберет себя утром, если окажется, что это не повторится — он уже счастлив.
Бьякуя перехватил руки Ренджи — сначала одну, потом вторую — сжал в стальном захвате и повалил на спину. Мир опрокинулся звездным небом, горячим дыханием и шелком волос, проехавшимся по лицу. Ренджи поймал губами прядь и потянул за нее. Когда ладонь Бьякуи легла на пах, Ренджи провалился в мутный красный озноб. Смаргивая туман перед глазами, он провел пальцем по щеке — и забился, сжался, когда прохладная рука скользнула за пояс хакама. Выгибаясь, Ренджи обхватил Бьякую за плечи, прижался бедрами, потянулся, прикусил тонкую кожу на шее, заваливая на себя.
— Тихо, тихо-тихо-тихо, — прерывистый шепот Бьякуи — с ума сойти, шепот Бьякуи, можно сдохнуть в этом лесу — обжег ухо.
Тот оглаживал бока, ласкал соски рваными короткими прикосновениями, от каждого из которых Ренджи задерживал дыхание, дрожа. Он бы захныкал, заорал, взорвался бы реяцу — если бы мог пошевелиться.
Ладонь легла на его член, чуть царапая кожу, Бьякуя коротко вздохнул Ренджи в шею, сжал пальцы.
— Да! — его унесло в вязкую чувственную муть, когда Бьякуя задвигал рукой.
Ренджи метался, что-то городил — бессвязное и бесстыдное, и надеялся, что Бьякуя проявит милость, нахрен забудет всю эту чушь, или пусть не забывает, пусть помнит. Сейчас можно было все — мир остался за пределами горячих пальцев, вместе с запретами и бесплодными мечтами. Одежда мешала, и Ренджи дернул за пояс, срывая с Бьякуи хакама, обнажая бедра. И тут Бьякуя выпустил его член.
Встал, небрежным движением сбросил полуспущенные хакама, затем повязку, разулся, переступая с ноги на ногу. Ренджи поднялся на колени, не отрывая взгляда от стоящего члена. На голову легла тяжелая рука, и Ренджи вскинул голову — у Бьякуи блестели глаза, губы шевельнулись — просьба? Приказ? Да пошло оно. Все, что имело значение, это гладкая ровная плоть с обнажившейся влажной головкой и пальцы, что сорвали с головы повязку и зарылись в рассыпавшиеся волосы.
Ренджи прижался лицом к паху, целуя жесткие завитки, провел языком по вздувшейся вене, потерся подбородком о вздыбленный член — и вобрал его в рот, мягко сжимая губами. Бьякуя пошатнулся, и Ренджи сжал бедра, не давая упасть. Ладонь скользнула по напряженным ягодицам, член во рту дернулся, и Ренджи охнул, заглатывая его до основания.
— Ренджи.
Он не узнавал своего имени. Толчок — в глазах темнело.
— Ренджи.
Он словно качался на волнах — принять горлом плоть, сглотнуть. Еще быстрее. И еще. Кружилась голова, глаза заливал пот, Бьякуя стонал на одной низкой ноте, а Ренджи кружил языком по головке, собирая капли выступающего сока. Бьякуя замер, оборвав стон, по телу прошла судорога — в горло толчками брызнула сперма. Ренджи глотал мелкими порциями, высасывая до последней капли пряную жидкость. Бьякуя рухнул на колени, обхватил член Ренджи и сжал, быстро дроча.
Бедра разъехались, когда Ренджи содрогнулся, кончая, спазм за спазмом выталкивая из себя семя. Он обнял Бьякую за талию, проваливаясь в блаженную темноту, увлекая его за собой.

Когда он открыл глаза, Бьякуя никуда не делся. Лежал рядом, на боку, подложив руку под голову. Вторая покоилась у Ренджи на животе.
Ренджи накрыл ее ладонью и потянул к себе, осторожно поцеловал пальцы. Это — счастье? Вот то, что распирает сейчас изнутри, рвется наружу обжигающим теплом и удушающей нежностью?
Ренджи не знал. Он просто лежал, впитывая тепло руки Бьякуи, и не собирался ее отпускать. Бьякуя недовольно сжал губы, и Ренджи поцеловал в самый их краешек. Бьякуя напрягся, а через миг расслабился и хмыкнул:
— Твоя наглость завораживает.
— Угу. Капитан?
Бьякуя шевельнулся в ответ.
— А если бы не получилось? Если бы я не смог разобраться с кидо? Почему вы были так уверены?
— Твой банкай.
— Что? — Ренджи даже растерялся от такого перехода.
— У тебя кидотипный банкай, Ренджи. Ты не мог не справиться.
— А… — и заткнулся, поймав усмешку Бьякуи.
Они замолчали.

— А дальше… — Ренджи споткнулся.
— Я не знаю, к чему мы придем, Ренджи.
Тот рывком перевернулся, навис над Бьякуей, вжимая всем телом в землю, заглянул в смеющиеся глаза. Так похоже на него — лежать распластанным и в то же время умудряться смотреть сверху вниз.
Ренджи вдруг понял, что будет любить этого человека бесконечно. За щеточки ресниц, кладущие на лицо ровные тени, за едва слышное насмешливое фырканье, за силу и уверенность, за доверие и вспышки злости, за кисти для каллиграфии и холодный чай. Он зажмурился, осознав, сколько в его жизни Бьякуи.
Вспомнился их первый урок по кидо.
— Иногда цель игры — не результат, а процесс.
— Мы играем?
— Нет, — Ренджи смотрел ему в глаза и широко улыбался, — но принцип тот же.
Бьякуя прищурился.
Отвел с лица Ренджи прядь, вглядываясь, и коротко кивнул.

@темы: Между здесь и там

---

Между здесь и там 1

[Zo-Mash]

Название: Катись, катись, никогда не воротись
Автор: aya_me, Andjey, Эдлен, Angstsourie, NoFace, Kagami-san
Команда: Нулевой отряд
Тема: про Между здесь и там.
Бета: Angstsourie, aya_me, NoFace
Персонажи: Урахара и все-все-все
Рейтинг: PG-13
Количество слов: 5443


То, что он продержался без особых происшествий весь первый год, было удивительно. Особенно учитывая, что за неуемную тягу к непознаваемому он обычно огребал по полной программе. Взять хотя бы феерическое изгнание из родного дома после попытки превратить любимую дедушкину собаку в нечто, подозрительно напоминающее Пустого. Успешной, надо сказать, попытки. Обезумевшую зверюгу ловили несколько дней. Первым, однако, поймали самого Киске. Попав под горячую руку деда, чье терпение на этом лопнуло, он был без церемоний выставлен за порог.
В клане Шихоуин, приютившем юного экспериментатора, без инцидентов также не обошлось. Все только вздохнули с облегчением, спровадив его в Академию. Поначалу ожидали бабочек с донесениями о непотребном поведении воспитанника, но за все время случилось лишь несколько незначительных происшествий. «Наконец-то взялся за ум», — подумали было наставники.
Все испортил первый же экзамен — по кидо.
Сама идея объединения нескольких заклинаний в мультиудар была, конечно, хороша. Если не считать того, что впервые продемонстрировать то, над чем работал весь год, Киске решил именно на экзамене. Незавершенность исследования его не очень смущала, кроме того, экзамен казался отличным поводом доработать кое-что в процессе, так сказать, в условиях, приближенных к боевым.
Кроме самого Урахары и учебного корпуса, в который рикошетом угодило заклинание, никто не пострадал. И все же то, что Киске умудрился не вылететь из Академии, казалось чудом. Впрочем, впереди было еще несколько лет учебы...

***

Седьмой офицер гордо обвел взглядом подотчетный ему уютненький дурдом. Идиллия. Заключенные Улья занимаются полезным делом: кто-то деловито грызет уголок каменного стола, кто-то радостно полощет руки в луже воды, кто-то, скрежеща зубами от непосильной натуги, вертит в руках кубик Рубика, а начальник Улья, третий офицер второго отряда Урахара Киске сидит рядом и дает советы...
Седьмой офицер присмотрелся и аж подпрыгнул на месте. Игрушка девятого уровня опасности! Бей тревогу! Шинигами вприпрыжку пустился по лестнице вверх и у самого входа налетел на Йоруичи-сама.
Кубик Рубика в руках заключенного вертелся с поразительной скоростью. Цвета складывались безупречно. Урахара сидел рядом на корточках и подбадривал.
— Какого?.. — грянул голос за плечом. Киске вздрогнул от неожиданности. Богиня скорости и капитан второго отряда Шихоуин Йоруичи двинула ему пяткой по бедру, опрокинула на пол и встала рядом.
— Кто позволил?
Урахара поднял несмелый взгляд:
— Я, тайчо.
Богиня скорости отвесила ему оплеуху. Ногой. И повторила снизу в челюсть.
— Зайди в кабинет, — спокойно сказала она.
— Жалко их. Им скучно. Ни журналов, ни книг. А пирамидки из фигурок вы им приносить запретили, — уже в кабинете Урахара осторожно вправил челюсть. И понял, что поспешил. Ему отвесили новый апперкот.
— Жаль? — Йоруичи сложила руки на груди. — Дурак, себя пожалей!
Урахара вздохнул.
— Киске, я знаю, что ты не злой, — Йоруичи мерила шагами комнату. — И против закона не пойдешь. Но только поэтому — только лишь поэтому! — ты не сидишь в Улье. А еще потому, что ты — забавный. По остальным характеристикам — по тебе койка в психушке плачет, ты меня понял?
— Да, Йоруичи-сама, — Киске для верности ощупал зубы языком. Вроде на месте. Тяжела рука… нога? — у капитана второго отряда.
Йоруичи села за стол и закинула ноги на стопку бумаг.
— Что есть кубик Рубика?
— Игрушка, развивающая интеллект, тайчо.
— Что есть Улей?
— Дурдом, — вздохнул Урахара, подобрался и отрапортовал машинально, явно не в первый раз: — Место заключения потенциальных преступников, где интеллектуальная деятельность подавляется особыми заклинаниями и, в случае устойчивости к оным, лекарственным средствами, во избежание проблем с заключенными.
— Ты не видишь противоречия, Киске?
— Вижу, — Урахара развел руками. — Но у меня других игрушек нет. А в казаки-разбойники вы запретили. И пирамидки тоже. И макраме.
— Это не детский сад, Киске! — Йоруичи метнула в него кисть. — И не клуб по интересам!
— Но что им еще делать? — Урахара поймал кисть и аккуратно положил обратно на стол. — Свихнуться можно от безделья.
— Ты все правильно понял, Киске. Иди. И без фокусов!
К слову сказать, заключенный с кубиком Рубика сбежал через два дня. Как это ему удалось, не понял никто в Онмицукидо. Схема побега была настолько многоходовой, что на пятидесятом шаге разведчики потеряли след. Где-то в тридцать восьмом районе Руконгая. Йоруичи вызвала начальника Улья и десять минут рассматривала его в грозном молчании. Киске виновато переминался на месте.
— Хотя бы музыку можно? Классическую? — взмолился Урахара.
Йоруичи сощурилась.
— Музыку — можно.
Через неделю заключенные Улья играли классический концерт. У седьмого офицера, заставшего их за этим занятием, чуть не случился нервный срыв. Заключенные наяривали на скрипках и трубах так, что потолок пещеры опасно содрогался. Урахара Киске дирижировал кисточкой.
— Гениально! — когда затихла музыка, с лестницы раздались аплодисменты. Капитан стояла у подножия и улыбалась как-то... нехорошо. — Иди-ка сюда, Киске, мой мальчик...
Урахара перепробовал все, чтобы развеять скуку Улья. Даже плюшевых меносов шил. Они пользовались бешеной популярностью. Заключенные спали с ними в обнимку, баюкали и кормили кашкой, пока комитет не решил, что меносы представляют собой антисоциальную пропаганду, воспитывающую в заключенных обожание исторического врага, и изъял эту вражескую погань. Потом Киске притащил в мешке подержанных адских бабочек. Они летать уже не могли, у некоторых не хватало крыльев-ножек, но заключенные умудрились заставить их бегать по пещере и устроили День Валентина с анонимными признаниями в любви. Весело было. Даже капитану понравилось. Что не отменило для третьего офицера Урахары Киске гауптвахты в канализации.
Кстати, в канализации обнаружились такие интересные туннели… аж до самого холма Сокьёку!
Беспокойный ум Урахары Киске, начальника Улья, создавал новые развлечения.
— Хороводы и игра в кошки-мышки укрепляют командный дух, — оправдывался он после очередной взбучки. — Я подумал, что это поспособствует излечению и поможет им социально адаптироваться в Сейрейтее…
— Себя вылечи! — рявкнула в ответ Сой Фон, опередив капитана. — Наша цель — держать их за горло, а не лечить!
— Сумо воспитывает уважение к традициям и правилам боя…
— А переломы рук и ног что воспитывают? — язвительно интересовалась Сой Фон.
Йоруичи качала головой.
— Никаких состязаний.
— Можно я им сказки на ночь почитаю? — тут же вызвался Урахара.
— Можно, только не страшные.
Йоруичи прокралась вечером, чтобы проверить, как офицер понял задание. Заключенные слушали все как один, раскрыв рты и замерев от восторга. Особенно замирал от восторга один парнишка, Куроцучи Маюри. Урахара Киске с выражением читал им учебник химии.
На следующий день в Улье раздался взрыв, и похихикивающего от удовольствия Куроцучи отвели в отдельную камеру. А Урахара Киске снова попал на губу.
— Йоруичи-сама, так больше нельзя, — пожаловалась Сой Фон и кровожадно блеснула глазами. — Отдайте Урахару мне? Я ему живо мозги вправлю.
Йоруичи балансировала на носу кисточку для письма. Она представила себе процедуру вправления мозгов в исполнении Сой Фон, и кисточка дрогнула.
— Нет, спасибо, дорогая, у нас уже есть один Маюри, — отвергла она. — Двух содержать будет накладно.
За окном щебетали птички. Мир, весна, по стенам ползают ниндзя из ее отряда. Красота.
— Но от Киске придется избавиться. Еще полгода, и второй отряд в полном составе пополнит ряды заключенных Улья. По собственному желанию. Сой Фон, а что там с местом капитана двенадцатого отряда? Повышение подтвердили?
Сой Фон кивнула.
— Избавиться от Урахары Киске… — задумчиво повторила Йоруичи и добавила с сожалением: — Ведь такой светлый ум пропадает…
Когда Урахара вышел из карцера, почесывая небритый подбородок, был почти полдень. Он направился в родные пенаты, но уже через десять минут вылетел за ворота тюрьмы — волосы дыбом, глаза дикие, под нос бормочет «опаздываю!» — и помчался шумпо в сторону башен на холме Сокьёку. Седьмой офицер второго отряда победно потряс пикой, сердечно обнялся с товарищем по несчастью из охраны и станцевал на стене триумфальный танец. Урахару Киске назначили капитаном двенадцатого отряда! Больше он в Улье не появится! Да здравствуют мирные деньки!
— Катись, катись, никогда не воротись! — скандировал он.
Седьмой офицер ошибался. Веселье только начиналось. Урахаре Киске предстояло быть выдворенным из очень, очень, очень многих мест.

***

Внутренний мир ученого не отличался стабильностью: невозможно было предугадать, каким он окажется в следующий раз.
Сегодня это была степь. Нагретая за день земля источала тепло. Сухие травы изредка перешептывались.
Он лежал, закинув руки за голову, и разглядывал легкое перистое облако, зависшее прямо над ним. Облако, так похожее на огромную бабочку, за ажурными крыльями которой спряталось лукавое солнце.
— Ну и как долго ты собираешься игнорировать меня, Киске? — в голосе, глубоком и ровном, чувствовались нотки растущего раздражения.
Урахара с неохотой оторвался от созерцания облачного кружева и медленно повернул голову.
В нескольких шагах от него стояла Бенихиме и пристально смотрела сверху вниз. И взгляд ее не предвещал ровным счетом ничего хорошего.
— Зачем ты здесь? — с нажимом произнесла она, будто ее напористая интонация могла что-то изменить.
Он сел и озадаченно почесал в затылке. Из-за облака показался край солнца, и крылья бабочки вспыхнули.
— А что тебя не устраивает? — лениво поинтересовался он.
— Твоя привычка отвечать вопросом на вопрос, к примеру, — в голосе послышалось некоторое облегчение — видимо, от того, что он вообще поддержал разговор, пусть и ни к чему не ведущий.
Полы алых одежд зашелестели — она села напротив.
Он неопределенно хмыкнул и осмотрелся вокруг, словно ища что-то неизвестное даже ему самому. Небесная бабочка вырвалась из обжигающего плена и на опаленных крыльях устремилась прочь. Проводив ее взглядом, Урахара сорвал сухой стебелек, подул в него, покрутил в руках, затягивая паузу. Молчание становилось вынужденным.
— А мое присутствие здесь? — он наконец вскинул взгляд на ожидающую его реакции Бенихиме. — По правде сказать, не очень-то ты мне рада...
— Чему же радоваться, если ты слишком занят своими мыслями? — парировала она.
— Какими?
— О Хогиоку. Скажешь, нет? — в голосе прорезалось ехидство.
— И с каких пор ты мысли читаешь? — вернул он шпильку.
— С того момента, как ты все время стал проводить с этим своим... новым изобретением, — теперь в словах сквозила горечь.
Их диалог походил на взаимный обмен молниеносными, короткими и точными уколами — едкими, жалящими, наносимыми в самые больные места.
— Ревнуешь? — не удержался Киске.
Она не удостоила его ответом, лишь фыркнула и демонстративно отвернулась. От порывистого движения бубенчики на заколках звякнули тонко и тревожно.
Внезапный порыв ветра играючи вырвал соломинку из рук Урахары.
— Что это? — Бенихиме вскинула голову и замерла, прислушиваясь.
Маленькую точку на горизонте, там, где исчезло облако, заметили одновременно. Она росла, принимая очертания человеческой фигуры, и целенаправленно двигалась в их сторону.
— Наконец-то, — Киске вскочил на ноги. Бенихиме последовала его примеру.
— Неужели ты притащил его сюда?! — возмущенно воскликнула она, не отрывая взгляда от приближающегося силуэта. Тот словно плыл над землей, ветер трепал полы широких одежд, то и дело вздымавшиеся за спиной рваными облачными крыльями.
— О чем ты вообще думал? Впустить неизвестно что в собственный внутренний мир! — Бенихиме отчаянно пыталась перекричать усилившийся ветер.
— Хогиоку — не неизвестно что, и на ком, по-твоему, мне было изучать его свойства в пространстве внутреннего мира? — Урахара двинулся навстречу фигуре.
— Вот уж не знаю, но превращать это место в полигон для экспериментов я тебе не позволю!— услышал он, уже катясь кубарем по дощатому полу своей комнаты в казармах двенадцатого отряда. Он едва успел подставить ладонь прилетевшей из пустоты маленькой сфере.
Зажав Хогиоку в руке, Урахара с тоской размышлял о том, как будет мириться с занпакто.

***

Примчаться в ночи вопреки приказам, едва успеть спасти жизнь — этого достаточно, чтоб кто угодно потерял голову. Хирако, конечно, в первую очередь беспокоила Хиери. Но за остальными тоже следовало приглядывать. Хотя бы одним глазом.
Поначалу каждая ниточка, привязывающая их к новому миру, была бесценна. Подняться на ноги. Найти, за кого бороться. Поставить цель и добиться. Помочь другу.
Что Урахара научился жить без них, стало видно не сразу. Кто-то должен был превратить это пустынное место в бурно растущий город. Показать, как здесь жить. Каждая нить важна.
— Мы переехали в офис, — говорил Кенсей. Больше любителей черного юмора не наблюдалось.
Желающих сидеть на шее Урахары, впрочем, тоже, так что скоро они переехали в отдельный дом. Светлый и абсолютно пустой. Шатались среди голых стен, учились жить в обстановке, существующей только в голове. Урахара таскался к ним почти каждый день, помогал добывать вещи. Он понимал, что каждая ниточка необходима.
А потом Урахара стал ходить реже, говорить — отрывочнее, чаще поглядывать на дверь. И чем короче становились эти визиты, тем мрачнее и скучнее делались те, к кому он забегал между делом.
Время рвать нити.
Хирако опустил козырек кепки, глянул мрачно.
— Мы многим обязаны тебе, Киске. Когда придет время, можешь рассчитывать на любую помощь. А сейчас катись-ка ты отсюда к чертям собачьим. И чтоб больше я тебя здесь не видел.

***

Мало кто знал, что Урахара Киске ненавидел спать один. Было ли это фобией прохладных простыней или боязнью быть задушенным подушкой, он и сам не задумывался, но все чаще и чаще засыпал на рабочем столе рядом со своими изобретениями. Однако ночевки на твердых не предназначенных для сна поверхностях были чреваты болями в шее, спине и прочих частях тела. Вскоре он понял, что продолжаться так дальше не может. Постель манила, и Киске сдался. Впрочем, нужного умиротворения так и не ощутил. Сначала он постоянно крутился, пытаясь найти удобное положение, потом каждый час просыпался, а под конец ему и вовсе приснился кошмар. Насколько он помнил, так было всегда, кроме жизни в казармах и в Академии, когда он о своих фобиях даже не вспоминал.
Нормально спать хотелось безумно, и решение пришло само собой. Делить постель с кем-либо, не испытывая к нему чувств, было неправильно, а вот подлезть на футон к старой подруге ― вполне годилось. То, что это не только подруга, но еще и его капитан, Урахару смущало мало. Проявив чудеса ловкости, ни разу не попавшись Сой Фон, верно дежурившей у дверей спальни своей госпожи, Урахара наконец сомкнул веки, прижавшись к теплому боку. Йоруичи только мурлыкнула, но не проснулась. На утро она, однако, выглядела растерянной, когда переводила взгляд с чуть растрепанного Урахары на донельзя расстроенную и обескураженную Сой Фон.
— Киске!
Так быстро за территорию второго отряда он еще не бегал. Но задуманное он выполнил — выспался, наверное, на несколько недель вперед.
А вот что станет капитаном двенадцатого отряда, не ожидал. Бегать спать к Йоруичи теперь было проблематично.
Теперь по ночам подкатиться можно было только к Хиёри, но он все же не был самоубийцей. Поэтому засыпать приходилось в обнимку с перилами террасы. Позже, с появлением в отряде Маюри Урахара решил, что нашел родственную душу. Нет, он ни капли не был наивным и прекрасно осознавал, что с Куроцучи надо держать ухо востро. Но они же были учеными! Должна же быть хоть какая-то солидарность… Короче, он решился.
И выспался, надо сказать, прекрасно. Смутило его лишь пробуждение. Руки, ноги, грудь в вырезе юката были обвешены странными проводками с присосками на концах, а прямо перед глазами… Перед глазами, не успевшими как следует раскрыться со сна, маячило лицо третьего офицера. Желтые глаза неотрывно следили за каждым взмахом его ресниц. Более ужасного пробуждения у него еще не случалось. И пусть заместитель объяснил происходящее исключительно заботой о капитанском здоровье, охота спать с Маюри у Урахары пропала надолго.
А потом было изгнание, раненые капитаны и лейтенанты на его попечении, поиск убежища… тут не до сна…
После, конечно, все утряслось, нашелся и дом-магазин, и футоны для каждого, и даже комната для работы и экспериментов, и необходимость в здоровом сне вернулась к Урахаре.
Думал он недолго. Уж кто-кто, а Тессай его из постели выгнать не мог. С этой радостной мыслью он неслышно проник в комнату Цукабиси. За его широкой спиной было спокойно, тепло и комфортно. Проснулся он, впрочем, всего через час, на собственном футоне, завернутый в одеяло, как в кокон. Он даже не почувствовал, как его перенесли…
В пору было отчаяться, но у Киске еще оставались идеи.
В Генсее он бродил нечасто. Раньше интересного для Урахары там было мало. Теперь же, когда он, по сути, считался его полноправным жителем, не вкусить прелести некоторых злачных мест было бы непозволительной расточительностью.
Это заведение он нашел не сразу. Его все же нельзя было назвать любителем подобных мест. Не утруждая себя долгим выбором, Урахара сразу же потащил даму в постель. Спать хотелось нестерпимо. Даму, похоже, ничуть не удивила подобная прыть, да и господин ей понравился. Каково же было ее разочарование, когда означенный господин, моментально раздевшись, увлек ее на простыни и тут же заснул. Может, она сделала что-то не так? Показалась слишком доступной? А может, наоборот? Она жаждала выяснить этот спорный вопрос во избежание нежелательных повторений. Вот только охрана предпочла выставить незадачливого клиента прочь, а что еще делать, если принесенная им оплата не принадлежала к денежным знакам ни одной страны.
Очередной план по претворению в жизнь мечты о безмятежном сне канул в лету. Йоруичи царапалась и брыкалась, Тессай заботливо пытался накормить его снотворным, которое вовсе не помогало, и даже двери борделей были для него закрыты. Только теперь, находясь в столь бедственном положении, Урахара вспомнил о собственных экспериментальных гигаях. Нужна была лишь подходящая Душа+.
Еще не все было потеряно.

***

«Самые простые вещи приходится продумывать раз по десять. В дом Куросаки мне теперь ходу нет. Забавно там получилось: мы с хозяином дома валяемся на диване, и тут врывается Масаки-сан — без стука, заметьте! — и начинает топать ногами, рыдать и требовать, чтоб ноги моей в их доме больше не было. Ну нет так нет, Ишшин всегда исполнял ее прихоти, а потом пришел Большой Удильщик, и все, никаких амнистий. Жаль, у них всегда было весело, а теперь и подавно.
И самое обидное — ни за что же. Ничего у нас не клеилось, ни до нее, ни после. Он вообще не знает, что делать, кажется. Нет, с Масаки он, кажется, выяснил, вон, трое на мою голову бегают, а так — куда руки класть, не знает, как целовать — тоже, все приходилось самому делать, и то хорошо получалось разве что через раз. Нет, я не жалуюсь, при Масаки он бегал с каждым ее новым брюхом все счастливей, да мне и без Ишшина есть чем заняться — магазинчик, исследования, Тессай опять же — у меня-то с ним двое детей, то есть... ладно, я признаю двоих. Когда секс отличный — и дети хорошие, а мы над обоими трудились на совесть. В большом пустом доме скучно, знаете ли. А Тессай большой и теплый, его сила и мои тренировки дают замечательный эффект. Казалось бы, чего еще желать, но хочется разнообразия, что ли. Так что я понимаю Ишшина — все шинигами да шинигами, учимся мы одному и тому же, и пределы у нас одни и те же, и навыки те же наработаны, за пару сотен лет приедается все до последнего действия. У меня тоже есть один симпатичнейший вариант, тоже врач и тоже меня на порог не пускает — сговорились они, что ли? Но я терпелив, нельзя на порог — подожду на улице. Тем более это действительно раритет, квинси. Это только Маюри пускает ценный материал в расход, а ведь in situ с ним тоже можно работать, изучать в естественной среде, моделировать реакции. Ладно, реакции у него пока однообразные, да и времени на исследования маловато — короткий срок годности у человеческого тела, души все-таки понадежней будут. Ну да ладно, если что, он не последний квинси в городе, а разницы особой я пока не вижу. Мне бы пока просто поближе подобраться, но нет — не дается. Не знаю почему, вроде в очередь к ним поговорить не стоят. Вообще никого не увидел, пока крутился возле их дома — а долго крутился, между прочим. Рождаются одни, умирают одни — как живут, вот вопрос. Вот и приходится мне куковать с Тессаем. Тессай уже ко всему привык. И к моим отлучкам, и к моим планам, и к тому, что оргазм провоцирует мысль — ну и ко всяким немедленным последствиям этих и многих других провокаций.
Сейчас бы мне мысль попровоцировать — задачка не для начинающих: заскочить к Куросаки, но ненадолго. И лучше не через главный ход. И чтоб меня вообще никто не видел. Ну, кроме Ичиго. И лучше вообще в дом не заходить. А то не уверен, что Ишшин не спустит с лестницы. В память о Масаки-сан».

***

Исследовательский центр после короткого, но энергичного визита Урахары в Общество Душ уже почти закончили восстанавливать. Маюри заламывал руки, сбегал в Уэко и шумно ненавидел бывшего капитана.
Разлетевшуюся скалу с обвалившейся пещерой решили не чинить. Капитан второго попробовала было возразить, но ей еще раз объяснили, что и так хорошо.
Ренджи обрел привычку мрачно гулять по развалинам.
Путь в Общество Душ Урахаре был заказан сокрушительным большинством голосов, клянущих его на чем свет стоит. Он чихнул три раза подряд. Ну вот, опять.

***

— Хорошо устроился, — Киске остановился у массивных дверей зала, поковырял ногтем стену, что-то растер между пальцами и двинулся дальше, звонко стуча гэта по каменному полу.
Владыка пока ничего не ответил, замерев изваянием на троне.
— Кииииске-сан, — зато Гин, расплывшись в улыбке, шагнул было навстречу нежданному гостю, но замер на полушаге.
Остановил его голос Айзена,
— Гин, уйди, — Владыка говорил тихо, но слышно его было прекрасно.
— Мммм? — Гин оглянулся, сверкнул алыми глазами, но ослушаться не посмел. Пошел к выходу медленно, важно, нога за ногу. Его никто не подгонял. Только Урахара проводил насмешливым взглядом из-под панамки.
— Итак, на чем мы остановились? — за Гином как раз закрывалась дверь, когда Урахара начал говорить. Пусть услышит, пусть надумает себе массу всего, пусть мучается любопытством. Следующая фраза прозвучала лишь тогда, когда створки дверей плотно захлопнулись. – Теперь нам никто не помешает. Сидеть не устал, Владыка?
Тон Урахары не менялся. Вечно сдобренный едва уловимой насмешкой, словно испытывая собеседника на прочность.
Айзена, впрочем, ничто не брало. Он потянулся, не стесняясь постороннего, и встал. Его шаги, в отличие от шагов Киске, были легки и бесшумны.
Урахара, почтительно склонившись, ждал у трона.
— Прекрати паясничать, — бросил ему Айзен, в голосе не было раздражения, лишь безмятежный покой.
— Не удивляюсь, что Гин так на тебя смотрит, — бросил Урахара уже ему в спину.
— Как? — Айзен даже не оглянулся по дороге к небольшой двери за тронным возвышением.
— Так, будто хочет разбить вдребезги всю твою благость.
Владыка лишь едва заметно пожал плечами, дескать — кто ж ему мешает?
«Да уж, — про себя усмехнулся Урахара, — Гин скорее сам разобьется, чем сдвинет с места эту махину».
Они шли долго, по огромным темным коридорам. Айзен чуть впереди, показывая дорогу, Киске сзади. Один похожий на призрака, скормившего свою душу Лас Ночес, второй — как яркое напоминание о жизни в мире смерти.
— Меня больше интересует твоя улыбка, чем взгляд Гина, — обронил Айзен.
— Мне можно начинать гордиться? — ничего удивительного Киске не услышал, но в очередной раз решил уточнить. Он вообще любил все уточнять.
— Можно, — милостиво разрешили ему.
Навстречу им так никто и не попался. Ни одного, даже самого мелкого пустого. Лас Ночес словно вымер. Только мелкий песок под ногами. Его, видимо, вывести было невозможно.
Киске облизнул пересохшие губы. Здесь не было жарко, даже наоборот, но сухой воздух был неприятен.
— И как ты тут живешь? — Урахара почти поравнялся с Айзеном.
— Неплохо, — того, судя по всему, ничего не тревожило. — Мы уже почти пришли.
Лаборатория поражала воображение. Полутемное огромное помещение, колбы, капсулы, столы и полки. Чего тут только не было! Киске присвистнул и пошел вдоль одного из стеллажей.
— Ты не можешь без размаха, — стер пальцем пыль с одной из полок.
— Каждый имеет то, что заслуживает, — был краткий и содержательный ответ.
— О, — Урахара обернулся и задорно сверкнул глазами, — если так судить, то за какие грехи я тебя заслужил?
— Не перегибай палку, Киске.
— Ладно, ладно! — тот примирительно улыбнулся. — Но хотелось бы знать, зачем ты меня звал… — он запнулся на мгновение, а потом все же добавил, — владыка.
Айзен стоял у лабораторного стола и рассматривал какие-то бумаги.
— Вот здесь, — он указал на один из листов и потер лоб, — боюсь, у меня уже глаз замылился, и я просто не вижу, где допустил ошибку.
— Ты? Допустил ошибку?! — Киске вздрогнул в притворном ужасе, но к столу подошел, взял бумаги. – Ммм, как ты добился такого уровня энергии? У меня обычно процентах на семидесяти все взрывалось. Так, нет, не говори, я потом сам подумаю. Так, вот здесь мне что-то не нравится, — он взял кисточку и принялся что-то рисовать на полях. — И вот здесь. Дай чистый лист. Ага.
Какой еще азарт может сравниться с азартом ученого, который ищет ошибку в вычислениях коллеги?
— Нет, здесь все правильно. А вот это уравнение я бы чуть переделал.
— Не выйдет. Я пробовал. Слишком мало энергии на выходе. Результат совершенно недееспособный.
— Да? Хорошо. То есть, ничего хорошего, конечно.
Урахара грыз кисточку, Айзен ходил туда-сюда по комнате. Работа мысли шла полным ходом. В какой-то момент Гин, которому всегда было все нипочем, заглянул в лабораторию, но быстро прикрыл дверь и с широкой хищной улыбкой сказал арранкарам:
— Владыке не мешать, он пытается достигнуть оргазма, — и чуть тише зло выплюнул: — Творческого.
Никто и не мешал.
— Есть хочу! — Урахара откинулся на спинку стула, сдвинул панамку на глаза и замер.
Ошибки они так и не нашли.
— Я распоряжусь, — Айзен встал, но Киске ухватил его за подол белоснежного одеяния.
— Есть у меня одна идея… Но из-за нее все твои расчеты нужно будет отправить в мусорную корзину.
— Делись.
Айзен даже забыл, зачем вставал. Еду отложили еще на пару часов.
Формулы множились, цифры росли как на дрожжах, страсти накалялись.
— Вот что ты пишешь, а? Быть этого не может!
— Почему? Если вот здесь мы добавим духовной силы…
— Да у тебя она уже зашкаливает.
— Не вижу проблемы.
— Ты хочешь разнести здесь все в пух и прах?
— Могу тебя заверить, стены Лас Ночес выдерживали и не такие эксперименты.
— Как-то ты слишком самоуверен. Впрочем, о чем я говорю! К этому надо было уже давно привыкнуть.
— Допиши и посмотрим, что выйдет.
Киске так и не дописал решение этой задачи. Лист у него нежно и бережно отобрали и принялись внимательно изучать.
— М? Сооооуске, — протянул Урахара на манер Гина и пошевелил кисточкой, словно пытаясь сказать — я еще не закончил.
— Ты свободен, — был ответ. Айзен даже не посмотрел на собеседника.
— То есть, ты вышвыриваешь меня? — усмехнулся Урахара.
Но его уже не слышали. Владыка был погружен в свои мысли.

— Уже уходите, Киске-саааан? — Гин сидел на подоконнике огромного окна, расположенного как раз напротив двери лаборатории.
— Да. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
Гин довольно улыбнулся, едва дождался, когда Урахара скроется за углом, и юркнул в приоткрытую дверь.
А Киске вернулся в тронный зал, пустой и гулкий сейчас, сел на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к трону, и задумался:
— В одном ему не откажешь: выставляет он всегда эффектно.
Гарганта открылась зияющей пастью, и Урахара шагнул в одно из подсобных помещений своего магазинчика.
— Есть хочу, — объявил он.
— Ужин готов, хозяин, — донеслось с кухни.

***

«Магазин при доме — это, конечно, удобно, — думал Киске. Мысли привычно цеплялись одна за другую, выстраивались в цепочки, ветвились и висли на стенах причудливыми паутинками, их уже множество набралось под потолком. — И дом в центре — хорошо. Престиж, клиентура. И старая планировка… вот только…» — что-то грубо вплелось в нить его размышлений: снаружи становилось шумно.
— Чертов магазин: никакой заботы о клиентах! Сортир есть…
«Общий, ну это ладно, — продолжал размышлять Киске. — И клиентов пускать приходится, но что делать, против закона не попрешь…»

Перед сортиром волновалась небольшая толпа. Тессай из-за прилавка оглянулся в открытую дверь на мнущихся покупателей.
— Дергаю дверь — занято. Стою, жду. Пять минут, десять минут... стучу. Мужской голос говорит, занято. Жду еще пять минут… — потертого вида дедок нетерпеливо подпрыгивал.
— Эй! — тощая женщина забарабанила в дверь. — Вы там не уснули?
— Может, он газету читает? — ехидно протянул Джинта.
— Может, запор у него, — всплеснул руками дедок.
— Надеюсь, что не понос, — огрызнулась женщина. — А то мы туда долго не попадем.
— Да ладно вам, — Тессай примирительно улыбнулся, — если что, уборщик у нас есть, — он кивнул на Джинту, — а освежитель воздуха вон стоит.
Урахара начал тихонько хихикать, случайно задел локтем Бенихиме, и она с лязгом съехала по крышке бачка.
— Вы там живы? – захлопотала женщина.
— Может, домой пойдете? — вставил дедок. — А то тут очередь, а там у себя сидите, сколько хотите.
— В аптеку по дороге зайдите, если проблемы какие, — подхватила женщина.
— Вообще-то он тут живет, — выпалил Джинта. — Поэтому, может, вы сами пойдете домой? Самим же быстрее будет.

В коридоре зашаркали, толпа начала расходиться. Киске благодарно вздохнул и устроился поудобнее. Только здесь, в тесноте и одиночестве, кто-то мог бы сказать – в компании пауков, можно было достигнуть той степени сосредоточенности, при которой ему удавалось творить. Недавно он притащил сюда блокнот с карандашом и спрятал за унитазом. Киске поерзал и углубился в расчеты расхода духовной силы при длительном нахождении в гигае последней модели. Что-то не сходилось. Он почесал карандашом голову под шляпой. В углу уютно стрекотал сверчок, где-то в магазине что-то упало, послышались голоса. Что-то стукнуло в дверь. Когда стук превратился в грохот, Киске недовольно поднял голову.

— Хозяин! Выходи… — Джинта колотил в дверь бейсбольной битой. За ним с ноги на ногу переминалась Уруру. — Выходи, подлый…
— Джинта-сан, так нельзя разговаривать.
— Заткнись, не тебе одной надо! Скоро Тессай придет, вообще тут все разнесет, — и еще несколько раз с размаху саданул битой в дверь. — Укрепил с прошлого раза, зараза.
— Это Тессай-сан укрепил, — потупилась Уруру. — Я его попросила, а то дверь все время болтается. Чтобы ты не подглядывал.
Джинта скривился.
— Значит, это ты виновата! Тогда сама ломай дверь, — он кивнул на ракетницу. — Давай, чего мнешься? Или опять под куст захотела?
Уруру вскинула ракетницу на плечо, шмыгнула носом и старательно надавила большим пальцем на кнопку. Грохот рванул по ушам, коридор заволокло дымом, Тессай распахнул внутреннюю дверь магазина и прижал ладони к глазам.
— Опять? — он замахал руками, и дым немного рассеялся, явив страдальцам труху у порога и алый щит в дверном проеме. — Успел, с-собака. Хозяин, советую вам выходить по-хорошему. Потому что мы все равно сломаем дверь, — он почесал в затылке, — то есть уже сломали… но мы найдем способ выкурить вас оттуда.
Из-за двери слышался скрип карандаша по бумаге и фальшивый мотивчик.
— Сраный менос, жопа в мыле, — Тессай оглядел разгромленный коридор и сложил пальцы домиком. — Кидо… нет, так от магазина ничего не останется. — Он привалился к стене и погладил по голове Уруру. — Есть идеи?
Джинта покачал головой.
— Повадился сраный менос таскать в сортир Бенихиме. Надо было спрятать. — Он помолчал, попрыгал, потом жалобно затянул: — Ну хозяин! Ну вылезай! Ну пожалуйста, а?
Стоявшие в коридоре молча переглянулись. От дверей магазина раздалось задорное:
— Эй, есть кто живой? — стоявшие у сортира задумчиво переглянулись, когда в коридор ворвалась Йоруичи, мгновенно оценила обстановку и принялась стаскивать куртку. — Та-ак. Я смотрю, вы уже все перепробовали. — Потом стянула через голову майку и, щурясь, попыталась что-то увидеть сквозь щит: — Киске, у тебя совесть есть? Тут вообще-то люди ждут…
— Что? А… здесь — нет… тут почти ничего нет. И вообще, подождут, — из-за щита раздался шелест бумаги, и Уруру с надеждой шагнула к разрушенной двери.
— Йоруичи-сан, не надо, он сейчас выйдет. — Еще пять минут прошло в тишине. — Или не выйдет.
— Работает, с-сука. Шунко!
Из ее ладоней вырвались белые молнии, и щит затрещал. Косяк начал трескаться, петли расплавились и ртутными каплями стекли на пол, впитавшись в обломки двери; дом зашатался. Джинта и Уруру попятились в глубину дома.
— Йоруичи-сан, — проскрипел Тессай. — Может, полегче?
Воздух начал искриться, в ушах зазвенело. Щит Бенихиме затрещал громче, заглушив громкий стук в дверь магазина.
— Эй, есть тут кто-нибудь? — В щель просунулась голова Ичиго. — Мне тут надо в сортир… — Он наконец разглядел, что происходит. — Ой… Йоруичи-сан, а может, не надо?
— Надо, — она не обернулась, только чуть скосила глаза. — Ну чего встал, помогай! В сортир ему надо. Не заработаешь — не по…
Ичиго растерянно оглядел копоть на стенах, Джинту и Уруру, понуро сидящих на бесполезной ракетнице, Тессая с выражением страдания на лице. Дом ломать не хотелось, но он давно привык помогать попавшим в беду.
— Ладно, я уже понял, — Ичиго одним прыжком оказался рядом и потянул из-за плеча Зангецу. — Гецуга Теншо! — В щит ударила ослепительно-белая вспышка, и по нему наконец побежали трещины.
— Еще чуть-чуть, — по виску Йоруичи поползла капелька пота. — Давай! Зря что ли я тебя учила?
Ичиго выпрямился:
— Бан-кай!
От черной молнии Тенсы Зангецу щит раскололся, как тонкий ледок на подмерзшей за ночь луже, по всему коридору зазвенели осколки. С унитаза поднялся Урахара, прикрываясь блокнотиком, незаметно поправляя одежду.
— Вы чего? Подождать не могли? Не вам одним надо! — он печально погладил ножны Бенихиме. — Йоруичи-сан, ты же принцесса, тебе не пристало рваться с боем в сортир, — он покачал головой и строго погрозил пальцем: — И ты тоже, Ичиго. Куда отец смотрит?
Тессай протирал треснувшие очки. Уруру пыталась зажать Джинте рот, тот вырывался и что-то невнятно мычал.
— Нехорошо, хозяин, — наконец произнес Тессай. — Плохой пример для детей.
Джинта вывернулся из цепких рук Уруру, та убежала в сортир, прикрыв вход неизвестно откуда взявшейся занавеской.
— Ты… старый менос безрогий, чтоб тебя шинигами… — Джинте не хватало слов. Он несколько раз открыл и закрыл рот, сплюнул на пол и протопал мимо Урахары в туалет, чуть не столкнувшись с выходящей оттуда сияющей Уруру. — Банкаями по Уэко гоняли! — раздалось из-за занавески.
— Хозяин, — Тессай поскреб затылок. — Мы тут подумали… — он снял очки и вдруг прямо взглянул в глаза Киске. — В общем, не надо вам больше ходить в сортир.
Урахара изумленно застыл, а Тессай торжественно вытащил из-за спины ночной горшок с пышными хризантемами и огромными адскими бабочками на боках.
— Вот вам подарок, — он улыбнулся и покачал головой. — Джинта согласен выносить, и все такое. Только в сортир вы больше, пожалуйста, не того… договорились?
— Потому что дом жалко, — пропищала у него из-за спины Уруру. — И нас тоже.
Ичиго и Йоруичи, переглянувшись, осели на пол от смеха, а Урахара подцепил горшок за ручку и побрел в спальню.
— Почему? — он задвинул дверь и растянулся на футоне. Из-за стены раздавались аплодисменты и радостный гомон, и ему на секунду вдруг разонравилось уединение. — Не понимаю… вообще не ходить в сортир? Ну, это мы еще посмотрим. Где же тогда работать?
— А еще вам надо будет починить дом, хозяин! – отозвалась Уруру под общий счастливый гогот.


***

— Поверить не могу, что мы опять на это согласились! — Кенсей мрачно повел плечами, на которых лежала белая хаори.
— В этот раз обстановка уступает в торжественности, — Ооторибаши отчаянно пытался расправить края своей. — Они ее что, ушивали, что ли?
— На какой еще работе получишь столетний отпуск? — попытался разрядить обстановку Кенсей. Остальные посмотрели на него с укоризной.
— Неоплачиваемый и по приговору к смертной казни, — осадил его Роуз.
— И ломает возвращаться через сто лет. Долбаный Киске загнал нас в угол, — Хирако справился с формой первым, провел ладонью по шее, но рука нащупала лишь пустоту. — В отряде бедлам, патефон проебали.
— Кто бы сомневался, — чарующе улыбнулся Ооторибаши. — Айзену нельзя было доверять. Тем более отряд.
Хирако зыркнул на него мрачно, но промолчал.
— Я и забыл, какой это был кайф — носить джинсы, — буркнул Кенсей. — Но кое-что меня утешает.
— Победа над Айзеном? — понимающе кивнул Роуз.
— Урахару опять выперли из Общества Душ, — хмыкнул Кенсей. — Значит, чему-то они научились.

@темы: Между здесь и там

---

О ненастоящем

[Zo-Mash]

Название: Божественная комедия
Автор: Mrs. Mirror
Бэта: Лэй Чин
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: О ненастоящем
Персонажи: Ичиго, Айзен, Исшин, Урахара и другие
Рейтинг: G
Количество слов: 930


Ночной воздух наполнился звуками и запахами. Расступился туман над рекой, прячась среди травы и лесных деревьев. На водной глади отразился лунный диск в двух обличьях-близнецах. Второе светило на небе – это проказа шкодливого кицунэ.
По тропинке, спрятанной между сочных тростников вышиной до самого неба, медленно двигались огни: духи собирались к древнему святилищу. Девятый месяц по лунному календарю – время встречи великих ками. Чтобы обсудить дела насущные, они слетелись со всех концов страны Ямато, поднялись со дна океана или покинули недоступные ущелья вокруг зелёных гор, спустились из других миров.
Месяцем без богов называют это время люди.

В храме Идзумо, что в префектуре Симанэ, вино лилось рекой, грохотали барабаны, и надрывно играла флейта. Чествовали небесную царицу, прекрасную богиню солнца Аматэрасу.
- Семнадцать людских лет прожить – это вам не демонов столетиями по междумирью гонять, - хитро усмехнулся повелитель драконов, - стоит и отметить. Но.., - он почтительно склонил голову и вдруг резко шлёпнул веером по протянутой к пиале с саке руке, - несовершеннолетним алкоголь не положен. Что скажет ваш почтенный отец?
Где-то на периферии тут же откликнулся верховный бог Идзанаги.
- О, Масаки! – прокричал он. - Посмотри, как выросли и возмужали наши дети! А ты даже в этом перерождении покинула меня и удалилась в мир теней и вечного холода! О, жестокая судьба!
Ичиго что-то недовольно пробурчал, покрутил пальцем у виска на вопли отца и отвернулся к огромной горе подношений. И чего тут только не было! Духи и призраки, будды и святые, чудища и невидные глазу человеческому монстры со всех концов Японии подготовили изысканные подарки ко дню рождения небесной богини. Вот только…
- Гребень, гребень, какая-то фигня, бусы, кольца, бабские шмотки, браслеты, снова гребень. О, кинжал! – Ичиго попробовал лезвие пальцем, скептически хмыкнул и отбросил оружие к стене. – А, лучше старика Зангецу всё равно ничего не найдётся. Ничего нормального эти ваши сверхъестественные ребята подарить не могут.
- Их ли вина в том, что ты так… своеобразное переродилась, Аматэрасу о-миками? – Цукиёми прятал насмешку на вежливо-скучающем красивом лице. В его глазах цвета топлёного шоколада растворено немного отборного яда, приправленного каплей уже ставшей привычной надменности. Впрочем, в белом парадном кимоно, разрисованном кроваво-красными цветами, царственно развалившийся на подушках у алтаря, он выглядел мирным и почти домашним.
Всё лучше, чем семиголовая зубастая крылатая херня, плюющаяся серо.
- Не их вина, - радостно согласился Ичиго,- а твоя. Переродились. Спустились в миры низших божков и смертных. Чья была идея, а? С сотворения мира рожи твоей поганой не видел и ближайшие лет этак двадцать тысяч видеть не желаю.
- Айзену-тайчо просто было скучно, - прошелестел серебристый лис, увиваясь вокруг мальчишки. – Разве тебе не бывает скучно, Ичиго-кун?
Пушистый мех легко касался кожи. Ичиго чихнул и мстительно дёрнул кицунэ за хвост. Оборотень ничуть не оскорбился, только сверкнул голубым глазом и убежал устраиваться на коленях медноголовой голубоглазой красавицы Инари, богини изобилия.
- Когда мне скучно, я делаю что угодно, но никак не завариваю кашу вроде той, что устроили вы!
- Никак ты решил поучать меня, Куросаки Ичиго?
- Я родился первым, имею право, - с апломбом заявил Ичиго. Потом чуть менее уверенно продолжил: - Ну, раньше я точно был старшим.
- Был, - ёмко подытожил Айзен и губы его растянулись в довольной улыбке, - а сейчас тебе следует слушаться старшего брата.
- Очень, очень старшего брата, - с ехидцей добавил Урахара.
Грозовые тучи скрыли лик Аматэрасу. Взбешённый, Ичиго вскочил на ноги, но был в мгновение ока скован широким слоем льда. Юки-онна, маленькая и решительная, бросилась к нему:
- Не поддавайся на провокации, балбес! – её кулак с силой опустился на многострадальную рыжую голову. Ичиго потёр место удара и успокоился.
- Породил на свою голову, - пожаловался Исшин, - один – сволочь с манией величия, другой – идиот с комплексом героя. Луна и Солнце, понимаешь ли. Про третьего и вспоминать страшно. Нет, решено, нужно отдать небеса малюткам Карин и Юзу. Только мои милые дочурки достойны освещать этот мир!
Урахара кивал и продолжал поливать Исшину саке.
- К слову, - рядом устроилась неразлучная парочка, боги ветра и молний, - давненько не было видно Сусаноо.
- Хотя бы на сегодня этот придурок явится, надеюсь? – спросил Ичиго.
- Тю, да где же его искать-то? – лениво отозвался кицуне. – Не так просто найти вашего мятежного брата, о несравненная Аматэрасу.
- Верно-верно, - поддакнул повелитель ветра, скрывая глаза за соломенной шляпой, - и говорят, с тех пор, как Сусаноо навечно сослали на землю, его скверных характер нисколько не улучшился. Всё размахивает своим огромным мечом и жаждет сквитаться с другими богами.
- Не волнуйся, Ичиго-кун, - приветливо продолжил повелитель молний, - думаю, он скоро даст о себе знать. А сейчас возьми это, - на его ладони лежал значок с нарисованным чёрным черепом. Удостоверение шинигами.
Мир вокруг расплылся яркими пятнами. Ичиго схватился за голову и закричал.
- Не бойся, мальчик, - шептал Айзен, растворяясь во тьме, - однажды мы встретимся снова.
- Ты только дождись нас, ладно? – улыбалась Рукия, выглядывая из-за спины брата, четвёртого из небесных царей, защитника востока от вторжения демонов.
- Вам пора возвращаться, Куросаки-сан, - грустно говорил Урахара.

Ичиго закрыл глаза и… очнулся.
Солнце развалилось на крыше соседнего дома, словно размышляя, стоит ли подниматься дальше. Настырные лучи лезли прямо в глаза.
- Гуд морнинг, И-чи-го!
От папашиного наскока он увернулся играючи.
- Ты что, с ума сошёл?! – завопил Исшин, ласточкой вылетевший в окно. – А если бы твой отец упал?! А если бы он умер?!
- Пофиг. Умерев, ты отправишься в Общество Душ, ведь так?
- Хм, ты научился парировать.
- К тому же, ты не умрёшь от падения со второго этажа. Из-за тебя мне приснился странный сон. Так что ты заслуживаешь упасть в качестве извинения.
- Странный сон? О чём?
- О чём же он был? – Ичиго удивлённо приподнял брови. – Знаешь, начав говорить о нём… я забыл.


Название: Адажио дождя
Автор: Crazymouse
Рейтинг: PG-13
Жанр: джен, сюрреалистический ангст
Герои: Куросаки Ичиго
Предупреждение: AU, ООС, ОС, цитаты из Шекспира без кавычек
Комментарий: по мотивам фанарта  pink-pink
Размер: 1325 слов
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite

Тишине ты лепечешь первобытную песню
И листве повторяешь золотое преданье,
А пустынное сердце постигает их горько
В безысходной и черной пентаграмме страданья.

“Дождь”, Федерико Гарсиа Лорка

Он бродит туда-сюда, пока ноги не сводит судорога. Прилечь бы – но валяться на насыпи из гальки жутко неудобно, Ичиго знает. И вдвойне мучительно было под весом трупа. Боль матери тогда вмиг передалась ему, придавив его предсмертным вздохом.

Он плетется до заросшего покатого склона и опускается на прохладную землю – бесчувственную опору. Накануне, шестнадцатого числа шестого месяца, кто-то из товарищей обещал присоединиться к нему сегодня: то ли Тацки, то ли Иноуэ, а, может быть, Чад. Кто именно? Куросаки позабыл. Вчера было вечность назад.

Ичиго подкладывает руки под шею, откидывается назад. Полотно небосклона будто заштриховали мягким карандашом, небрежно и размашисто. Заслонили пеленой солнце. Однажды в ненастье у него так же жестоко отобрали центр вселенной – мать. Большой Удильщик пробил насквозь ее живот – его младенческое лоно, – разрубив невидимую пуповину. Ему повезло, наверное. Он остался цел… но неполноценен.

Ливневые тучи что надгробия. На лезвиях осоки набухают капли, налившись ядом – срываются крохотными бомбами. С неба падает смерть. Ичиго высовывает язык и равнодушно глотает отраву. В Каракуре никого нет. Ни в одной, ни в другой. Теперь разницы тоже нет: родной город или факсимиле. Он разучился различать. Как в девять лет не мог отделить мертвого от живого, так сейчас – фантасмагорию от призрака.

Травяной полог намокает, затопляет даже островок суши под ним. Ичиго с трудом поднимается: вина усиливает земное притяжение. Проклятое место опять зовет Куросаки, он поддается его колдовству, бредет к набережной, поднимаясь и спускаясь по ступеням. Его останавливает лишь парапет. Кто-то рядом предостерегает голосом Ишиды: «Что, если вас он завлечет к волне, чтоб там принять ужасный облик и ввергнуть вас в безумие? Останьтесь…»

Куросаки Ичиго машинально твердит партию Горацио. Как непривычно быть заменой традиционному исполнителю. Друг и советчик Ичиго всегда осторожничал, но и предусмотрительного квинси настигла неизбежность.

Ичиго наклоняется вперед и глядит вниз: там только дрожащая муть. У краев плит колышутся бурые водоросли с малиновой бахромой. Между бетоном и течением, между камнем и водой. В этом суть жизни. Удержаться, как растение, постоянно пребывая в потоке. Люди не сумели сохранить равновесие. А Ичиго стало не наплевать на законы мироздания слишком поздно. У него не вышло оправдать ничьих ожиданий. И зачем его спасла мать?

Позади сквозь стук дождя прозвенел детский смех. Ичиго обернулся и обмер. В его душу запустили когтистую лапу и выскребли воспоминания до последней крошки.

Навстречу ему бок о бок с материнской фигурой вприпрыжку спешит рыжий мальчонка. Они держатся за руки. Мальчик сияет от счастья. Выражение склоненного лица женщины не разглядеть. Ичиго не слышит их разговора, он лишь звучит внутри его черепной коробки, как навязчивая мелодия. Они должны беседовать о надоедливом призраке из сквера в квартале от театра.

– И о чем же Мацуо-сан поведал тебе на этот раз? – с искренним задором спрашивает Масаки у сына.
– Сказал не мешать и отомстить… за гнусное убийство. Я ничего не понял, – мальчик задумчиво ерошит волосы на затылке.
– Он ведь гастролирующий актер? – уточняет она.
– Был, вроде. Даже хвастался, что переиграл весь… епетуар… Шисипира. Как будто я знаю, кто этот Шисипир, – возмущается девятилетний Ичиго.
– Шекспир, малыш, Шекспир, – аккуратно поправляют его.
– Какая разница…
– Большая. Мацуо-сан ведь для тебя старается. Ты его единственный зритель, – она напоминает ему серьезным тоном. Детская выдумка – это не шутки, а волшебная правда, от которой взрослый не имеет права отмахнуться.
– Да не этому, а Ше… – мальчик медлит, силясь произнести, – Шекусопиру! Он-то давно на том свете, если верить Бухтелке.
– А Мацуо-сан разве не привидение? – возражает мать.
– Господин Бухтелка? Поживее будет, – авторитетно заявляет сын. В загробных делах он разбирается уж получше родителей.

Преодолев ступор, Куросаки преграждает им дорогу. Они замечают его, мальчик пугается и ухватывается за мамин локоть. Масаки молчит, ее глаза стекленеют, улыбка застывает. Она похожа на фарфоровую оболочку. Жуткая незнакомка, подражающая его матери. Он не мог признать в ней настоящей Масаки: та никогда не называла Мацуо привидением. И это уличает притворщицу, напялившую чужую кожу и вульгарно-алое кимоно – существо перед ним способно принимать миллионы обликов.

Тело у короля, но король без тела. Король есть вещь... Невещественная. Само безумие, которое наступает, присваивая частицу за частицей его сознание. Войну с таким чудовищем всегда проигрываешь. Оно любит диктовать правила и сочинять судьбу. Но Ичиго будет сопротивляться и обнажит обманчивую сущность, сорвет иллюзию одним ударом кулака, выгонит ее прочь. Он делает шаг вперед…

– Ты не она.

В воздухе дребезжит хрусталь. Лицо Масаки отделяется от контура скул вместе с локонами – будто слепок из алебастра. И за этой белой маской – никакой плоти. Черная дыра.

Из впадины внезапно начинает хлестать вода. Безудержно льется водопад, заполняя все вокруг. Мир превращается в причудливый аквариум. Вода прибывает: Куросаки она уже по середину бедра, а мальчишке – по грудь. Тот замер с широко распахнутыми от ужаса глазами.

– Отпусти ее! Это не твоя мама! – орет Ичиго, надрывая связки.

Продвигаться едва получается, словно он в кандалах и вязнет в растворе цемента.

– Ты утонешь – отцепись! – до оглушенного страхом мальца едва ли долетают его слова.

Ичиго упорно перебирает ногами, рвется к нему со всем неистовством, на которое только способен – он рассекает толщу клинком воли. Бездумно, совсем как тогда.

– Хватайся за мою руку. Ну же!

Одежда существа пузырится, расползается на блестящие струи, утекает из-под пальцев. Шелковый рукав растворяется, и мальчику не за что больше держаться. Его сносит волной в сторону, и он захлебывается, окунаясь по самую макушку.

Ичиго удается подплыть и нырнуть вслед. Дотянуться во что бы то ни стало! Куросаки погружается в ледяную тьму…

… он никого не спасет.

***

… очнулся. Кто-то настойчиво тормошит его за ворот куртки. Сверху на него смотрит Карин с сухим упреком в складке губ. Моросит. Почему она без зонта?

– Брат, сколько можно? Мы же беспокоимся за тебя: я, Юзу, бородатый придурок.
– Прости, я… задремал, – безыскусно оправдывается он и замечает, что сестра прикусила губу – значит, нервничает.
– Мы больше не можем ждать, Ичиго. Ишшин выкурил сигарету без тебя. Нам пора. Туда, – она красноречиво отводит взгляд. – Папаня наш – знатный тупица временами, но ему хотя бы известно, что травить себя стоит не чаще одного дня в году.
– Карин, я… что-нибудь обязательно придумаю, и…
– Не надо, просто обещай… быть сильным, – просит она, белея. – Мы ведь будем с тобой…

Ичиго не притрагивается к ней, не пытается обнять на прощание и не испускает крика. Это лучшее, что он может: бездействовать. Он ведь поклялся, что отпустит их… вместе с отзвуками своего рассудка.

Ее фосфорический кокон медленно тает. Такой, какой он видит ее, она больше не вернется, как и все остальные. Только дождем.

Семья. Друзья. Не желая того, он обрек их на гибель. Всех, каждого, когда родился во второй раз и лишился себя окончательно. Теперь они – часть него, того, чем он стал.

У Короля никогда не было собственного тела, души – тоже, совсем как у пустоты. Он – всё... и ничего одновременно. Возрождаясь, он поглощает, а умирая, высвобождает новую жизнь.

***

– Юзу, сестричка, – едва ворочая языком, мямлит он, когда прибежавшая медсестра кладет ему на лоб теплую ладонь. В полумраке палаты Ичиго складывает из мозаики черт другое взволнованное лицо.
– Опять ваши кошмары? Вы так надрывно стонали… я перепугалась. Вас давно не мучили тревожные сны, – женщина в белом переживает за него. Он опять перепутал. Неожиданно Ичиго замирает.
– Что это за странный шум? – резко спрашивает он и немедленно требует: – Выключи его!
– Не могу, солнышко, – ласково отвечает она. – Это дождь… он пройдет.
– Я же не засну, – хмурится собеседник. Бесполезная женщина, беспомощнее нее – только он сам.
– Дать вам снотворного? – предлагают ему в утешение пилюлю вместо конфеты.
– Хм, – Ичиго понарошку задумывается, а потом решительно отказывается, – не надо, там шумит страшнее.
– Где? – недоумевает сиделка.
– Тише, – перебивает он ее. – Они опять за свое… шу-шу-шу. Шепчутся.
– Кто?

Двадцативосьмилетний мангака уже не слышит ее вопроса, его полностью захватывает галлюцинация, усаживая на простынях, как деревянную куклу. В изголовье койки прячется зловещий чревовещатель. Куросаки зовет его Музой.

– Хлопотно. Ничего лучше реинкарнации не сообразил, – ворчит некто неведомый, дергая Ичиго за подбородок.
– Да потому, что он сошел с ума. Там он придет в рассудок; а если и не придет, так там это не важно, – утробно смеется второй голос.
– Почему? – глухо интересуется первый.
– Там в нем этого не заметят, там все такие же сумасшедшие, как он сам, – цинично поясняет второй. – Они предпочитают в нас не верить.

Вскоре голоса вновь бросают Ичиго где-то там, которое тут, и затихают с дождем.


Название: Маков цвет
Тема: О ненастоящем
Автор: Chirsine
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Урахара Киске, Бенихиме
Жанр: хоррор, психодел
Рейтинг: PG
Размер: 1500 слов


Его смерть заплетает косы «колоском».
Не страшно умереть во сне. Не страшно умереть во внутреннем мире.
Его смерть вплетает шелковые волосы в свою сеть и слушает с закрытыми глазами, как отзывается каждая паутинка.
Огромная паучья кладка раскачивается туда-сюда в липкой белой люльке из нитей, натянутых между деревьями. Еще одна лежит у подножия холма, в глубокой яме с осыпающимися краями и бурлящей жижей на дне. Две другие каждый раз сносит течением вниз по реке в заросшее камышом болото. А потом они плывут против течения обратно.
Чтобы найти еще две, нужно обойти духовный мир, дойти до границы и дождаться, пока натянутая до предела нить не спружинит обратно. Тогда они сами упадут в руки.
За следующими двумя придется переходить реку вброд, выпутывать ноги из зеленой паутины, делающей вид, что она — водоросли.
Другие появляются только ночью. Когда смерть в полудреме садится заплетать свои волосы в косы, и внутренний мир застывает.
Поэтому Урахара Киске спит только днем — напороться на кладки при свете солнца почти невозможно. Только если совсем не свезет, и одна из них вызреет, полопается, и десятки маленьких паучков побегут в густой траве к лесу, к границе. И будут бегать так весь следующий день, потому что конца и края замкнутому миру нет.
А потом придет Урахара — после того, как неделю прошатается без сна из угла в угол, слушая цокот множества маленьких лапок по деревянному полу. Зажимая уши, чтобы не мешало думать нарастающее лязганье в голове. Лихорадочно записывая, вылепливая, вырождая и исторгая, выдавливая по капле, пока не отпустит совсем.
Гигаи. Гиконганы. Техники кидо.
Что угодно, чтобы зудящие паучьи волны перестали гулять под кожей.
И так до следующего раза. До следующей кладки — их сотни, спрятанных, ждущих своего часа, зреющих в теплом перегное, как в материнской утробе. В каждой тысячи паучков с красными спинами и голодно щелкающими жвалами. Они хотят есть и наружу, в реальный мир.
Кладки запрятаны тут и там, между корней, в ветвях, на дне, в острой и сухой осоке. Опасно сойти с тропы в высокой траве или заблудиться в лесу — можно ненароком найти десяток-другой.
Так появляются они — плащи, скрывающие реяцу, таншинтаи для тренировок на обретение банкая, особые доспехи против Иеро.
Нужно будет делать что-то. Создавать. Собирать по частям. Обходить законы и выискивать лазейки.
Опасно спать по ночам.
Урахара похож на цугумо-гами — внутри старой вещи завелся собственный дух, который решает, чем им сегодня заняться и как еще всех обмануть.
— Киске, ты совсем как вяленая рыба, — разочарованно фыркает Йоруичи-сан. И ее пушистый хвост скрывается за поворотом коридора.
Урахаре стоило больших трудов убедить ее, что потираться о ножны Бенихиме, оставляя свои кошачьи метки, еще опаснее, чем ему — закрывать глаза после полуночи.
Йоруичи-сан не знает, что может застрять на всю ночь, собирая паучьи кладки в своем внутреннем мире. Не успеет найти все до того, как проснется, и влипнет в сплетенную сеть еще крепче, так, что даже хваленое шинко окажется бессильно.
А наутро за ней придут тысячи маленьких паучков. И кто знает, что Йоруичи-сан придется сделать, чтобы унять невыносимый зуд внутри.
Хогиоку. Техники запечатывания и извлечения. Телефоны для дежурных офицеров с пластинками рейраку вместо сим-карт.
Каждая вызревшая кладка — новый секрет. Новая тайна, новая лазейка в правилах.
Бенихиме тянет к ним нити, нанизывая, собирая для себя тяжелые, ослепительно-белые бусы из черепов.

* * *

Первую кладку Урахара находит еще в детстве, когда играет со сверстниками в лесу.
Кагомэ, Кагомэ, птичка в клетке,
Когда, когда же ты выйдешь?
На исходе рассвета
Цапля и черепаха поскользнулись.
Кто стоит у тебя за спиной?
Он — демон, и он не угадывает.
Никто не отзывается, глаза закрыты, и подглядеть нельзя — Урахара не хочет нарушать правила.
С ним и так редко играют, больше сторонятся, шепчутся за спиной. Или, набравшись храбрости, просят найти потерянную вещь. Или подержать за руку больного, чтобы тот быстрее пошел на поправку. А потом рассыпаются в благодарностях и пятятся, пятятся очень долго, пока он не скроется из виду.
Потому что к демонам нельзя поворачиваться спиной.
Урахара поворачивается.
И демон, больше не пряча мохнатое тело в лесных тенях, обнимает его со спины, прижимаясь к щеке своей. Волна маково-красной паутины льется в рот, склеивает глаза и шелестом отгораживает от звуков.
Обглоданные косточки в кучках детского тряпья зарастают паутиной — они все пойдут в дело, демон бережлив. Лес зарастает паутиной, высыхает, мертвеет, окружает частоколом будущее гнездо и тоже готовится стать кормом.
Дремлющий в центре сотканной сети демон держит Урахару в своих объятиях, не выпускает, не позволяет никому разлучить их.
Скоро костей становится слишком много, а лес называют «Пропащим».
На родившийся из первой кладки занпакто уходит десять лет и население четырех окрестных деревень.

* * *

Вторую и третью кладки Урахара находит после перевода в Отряд особого назначения. Наступает пора распределения на группы и отправки на задание, а он все еще без шикая.
И знает только, что приходящий каждую ночь во снах демон — занпакто, его собственное отражение, вывернутое наизнанку.
Товарищам из отряда это дается легко, почти даром, у них все иначе — путешествия во внутренний мир, разговоры. Они сражаются вместе со времен окончания Академии и не боятся проснуться, затянутыми в кокон из паутины.
Урахаре приходится выкручиваться.
Его демон и не желает просыпаться. Изредка, в полудреме, она заплетает струящиеся, горящие маковым цветом волосы в косы. Вьет из них нити и к утру затягивает тонкой липкой сетью все вещи в комнате Урахары.
Паутину приходится маскировать бардаком.
Отсутствие шикая он прячет за кидо.
Демон во сне наблюдает за ним, оценивает, опутывает друзей и знакомых по отряду, а потом следит и за ними тоже.
Урахара часами медитирует с занпакто.
Маленькие паучки с красными узорами на спинах плетут сети между ветками над тем местом, где он сидит. А потом спускаются на тонких ниточках к Урахаре на голову.
И ждут пробуждения демона вместе с ним.
О его приходе они узнают заранее: передают от одной сети к другой пойманных букашек, сбежавших в лес с берега реки, к которому Урахару переносит каждый раз.
Пару раз это были мотыльки — хрупкие, высыхающие дочерна и выпиваемые досуха, пока их не передадут до самой дальней паутины.
Так появляются Черные бабочки.
Так появляются маково-красные вспышки и «Проснись, Бенихиме!».
Демону все равно, как Урахара зовет его.

* * *

Четвертая кладка находит Урахару сама.
После того, как Бюро Технологического развития прорастает через весь Двенадцатый отряд насквозь, чертополохом с эмблемы, сорной травой.
После бессонных ночей и препарирования паучков, которые уползают как ни в чем не бывало по своим делам, даже если их разрезать на части.
После притащенных в лаборатории в обстановке строжайшей секретности Пустых с самых окраин Руконгая. Их держат так далеко и глубоко, что подземные уровни «Улья» для особо опасных преступников в сравнении с лабораториями находятся на поверхности.
Демон не спит, всматривается в ломаные, застывшие под кидо туши, напускает все новые и новые волны пауков. У Урахары во внутреннем мире река выходит из берегов, вскипает болото, лес высыхает в ломкие щепки, и противно дребезжит натянутая до предела паутина. Вытягивает из внутреннего мира все соки, как до этого было с душами в Руконгае.
В подземельях стоит непереносимый вой — с Пустых сдирают маски.
Оно прорывается само — в сумерках, после инспекции Совета Сорока Шести, недовольного ходом экспериментов. Урахара едва успевает выбраться на свежий воздух, сделать пару шагов от ворот лаборатории, и его выворачивает наизнанку. Препарированными пауками, болотной водой, перегноем, чем-то белым и текучим, похожим на жидкую кость.
Бенихиме натягивает нити, вытягивает все соки, выкручивает жилы. И заставляет слепыми от боли глазами смотреть, как паучки с застывающими на мордах масками Пустых цепочкой скрываются в траве.
Бенихиме просыпается — по-настоящему, в шикае, маково-красная, и Урахара, обливающийся холодным потом в душном летнем мареве, еще долго лежит без движения.
Обессилевший.
Понявший, почему до сих пор все попытки слияния сил Пустых и шинигами проваливались.
Все изменения и заигрывания с силой нужно было начинать изнутри — так, как познал силу Бенихиме он сам.

* * *

На грунте Бенихиме просыпается все чаще — слишком низкая плотность духовных частиц, далекой от привычной среды обитания. И паутина, которой она успела оплести весь Готей, болезненно вибрирует в ответ на прикосновения.
Кладки появляются постоянно.
Печать, выбивающая душу из тела. Дети-гомункулы, которые должны были разделить Хогиоку и похоронить его силу в себе. Улучшенные гигаи. Гиконганы. Бюро технологического развития кусает локти от зависти, смотрит жалобно и с затаенным страхом — как его сверстники в Руконгае до того, как стать материалом для занпакто.
Смысл их жизни, любимая работа, для демона Урахары — способ выживания на грунте. Он знает, Бенихиме не хочет власти. Только расширять свою сеть, плести и дальше, опутать каждого. Наблюдать из самого дальнего и темного угла паутины.
Сенкаймон, открываемый без занпакто. Техники запечатывания. Гарганта.
Демон почти не спит, днями удерживает Урахару подле себя, сдавливает в объятиях, и нервная дрожь от ее паучьего тела передается всему внутреннему миру.
Беспокоится о судьбе Хогиоку — их идеальной кладки, еще не решившей, чем она станет.
— Не дай уничтожить его, — Бенихиме впервые заговаривает с ним. И ее шепот отзывается щелканьем тысяч паучьих жвал со всех концов леса.
Она склоняется еще ниже, накрывает узкими и сухими губами губы Урахары, проникает длинным скользким языком в его рот. И вливает свой яд, запечатывая духовную оболочку, сковывая Звон Цепи и Сон Души. Лишая любой силы.
Когда Урахара просыпается за рабочим столом в своей комнате, он уже знает, как решить их проблему с Айзеном без вреда для Хогиоку. Останется только натянуть паутину и дождаться, пока в нее слетятся мошки.
На маково-красное кидо.


Название: Порог
Автор: Kagami-san
Команда: Нулевой отряд
Тема: О ненастоящем
Бета: Angstsourie, NoFace
Персонажи: тайна, покрытая мраком
Рейтинг: G
Количество слов: 1001


Жарко было невероятно.
Вязко и мерзко пахло кровью. Она была везде: ссыхалась коркой на лице, на пальцах, пропитывала одежду и старые циновки, алела россыпью капель на стенах и низком потолке.
Больше в крохотной комнате ничего не было: только девушка и кровь. Хотя нет, были еще мухи, отвратительно жужжащие, казалось, прямо в голове. А еще под потолком, как раз напротив угла, где сидела девушка, в паучьей сети билась черная бабочка. Билась отчаянно, но совершенно бессмысленно.
Но мухи были хуже всего. Даже вкус крови во рту не раздражал настолько.
Девушка судорожно выдохнула, тряхнула головой, пытаясь разогнать надоедливых насекомых. Жужжание временно прекратилось, зато все вокруг начало кружиться, до тягучей боли в висках и рвоты.
Где-то снаружи загрохотало, похоже, нежданно-негаданно надвигалась летняя гроза. Духота только усилилась и навалилась неподъемным грузом. Жужжание вернулось, но теперь оно больше напоминало стрекот цикад.
Голова болела нещадно.
Девушка медленно подняла руки и прижала ладони к вискам, пытаясь остановить кружение. Не сразу, но оно замедлилось, все встало на свои места. Даже отчаянно борющаяся за свою жизнь бабочка. Девушка закрыла глаза и судорожно вздохнула. В себя ее привел совершенно новый звук - первая тяжелая капля дождя ударилась о дырявую крышу, вторая бухнулась на окровавленную циновку, оставив темное пятно, а за ними ливень рухнул сплошной стеной.
Дышать не стало проще, напротив, духота сконцентрировалась и обволокла тело ватным одеялом. Каждый вдох давался с невероятным трудом. Зато затихли цикады, и теперь основным звуком в мире был шум дождя.
Как оказалось, девушке достался самый сухой угол в доме, она лишь подтянула коленки к груди и сидела без движения.
Ливень и не думал прекращаться.
Через какое-то время она, поборов страх и апатию, попыталась встать. Справиться с головокружением оказалось куда сложнее. Но несмотря ни на что девушка встала и, держась за стену, пошла к выходу. Шаг за шагом, очень медленно, пережидая потемнение в глазах и отчаянные позывы к рвоте, она дошла до выхода и замерла там, не решаясь выйти под дождь. У самого порога уже появилась порядочная лужа, грязная, серо-алая, в нее стекали ручейки из дома, смывающие кровь с циновок. А дальше этой лужи абсолютно ничего не было.
Боль сдавила горло, сжала душу в тисках. Девушка рухнула на колени, прижимая руки к груди и закричала, страшно, отчаянно, словно в один миг осознав…
…так умирают.
***
Мерные звуки падающих капель лучше всего приводят в себя. Она лежала на пороге дома, так и не решившись выйти в ничто, которое царило снаружи. Было мокро и холодно. На смену тяжелой духоте пришел бесцеремонный сквозняк, лезущий везде, забирающийся под мокрую одежду. Девушка закашлялась и привстала, запахивая кимоно плотнее.
С прорех в крыше все еще капало. Весь пол был мокрым, в алых разводах, капли крови на стенах потекли, теперь напоминая слезы. Из-под циновки выбралась небольшая зеленая ящерка, замерла, глядя на девушку, а потом со всех лапок бросилась прочь, за порог, в ничто. Опять зажужжали мухи. Все словно возвращалось на круги своя. И даже под потолком бабочка все билась и билась в паутине.
Девушка затравленно оглядела комнату. Небольшая, совершенно пустая, она не внушала доверия и была совершенно незнакома. Дверь была выломана, створки валялись у входа, зияя дырами, остатки бумаги почернели от времени и дождей.
Самым безопасным, видимо, было вернуться в тот угол, где она очнулась. И, держась за стенку, девушка пошла обратно. Но замерла на месте, когда снаружи послышался странный звук. Слишком тихий, чтобы понять, что это. К тому же сквозняк уныло выл под самым потолком, заглушая практически все.
- Тише, - прошептала девушка, ее голос был хриплым, надломленным.
Сквозняк неожиданно послушался, затих, а потом исчез совсем. Впрочем, пропал и звук, который шел снаружи. В этой гробовой тишине девушка добралась до своего угла и, забившись в него, уткнулась лицом в ладони.
Тишина звенела. От нее становилось так же плохо, как и от жужжания мух. Так долго продолжаться не могло. Девушка тихо-тихо всхлипнула и принялась раскачиваться из стороны в сторону, что-то шепча себе под нос. А потом замолчала, выпрямилась, стоя на коленях, в один миг осознав…
…так сходят с ума.
***
Снаружи пели птицы, словно там, за стенами, вставало солнце или сгущались сумерки. Внутри было промозгло, сыро и пахло плесенью. Бабочка, выбившись из сил, безжизненно повисла в паутине, а перед входом, на самом пороге, сидела огромная лягушка. Девушка судорожно выдохнула, облизнула пересохшие губы и опять ощутила кровь во рту. Этот вкус да громкое «ква» заставили вздрогнуть, прийти в себя. Она, будто в первый раз видела, рассматривала свои руки, все в бурых пятнах, и порванное кимоно. Девушка прижала руку к дыре и вздрогнула, распахнула одежду, но ран не было. Даже шрамов не осталось. Она судорожно вздохнула, огляделась. Потеки со стен никуда не делись.
- Но как? – прошептала она.
- Ква! – жизнерадостно ответила лягушка и выпрыгнула из дома в никуда.
- Стой! – девушка бросилась за ней, но опять замерла на пороге, не в силах сделать последний шаг.
Ей все еще чего-то не хватало. Смелости, уверенности, желания?
В паутине под потолком дернулась и опять забилась бабочка.
Становилось невероятно холодно. Обхватив себя руками, девушка пошла было в свой угол, но замерла посреди комнаты, прислушиваясь к себе и осознавая…
…так продолжают жить.
***
Снаружи выл голодный ветер, царапался в стены песком, пытался снести ветхое строение.
- Не надо, - девушка сидела в своем углу, закрыв уши руками.
И ветер сменялся проливным дождем. Опять текло с крыши и заливало через дверь.
- Не надо… - шептала она, стирая слезы, катившиеся по щекам, размазывая грязь и остатки крови.
Дождь затихал. Лужи высыхали мгновенно, и снаружи доносился стройный птичий хор.
- Не надо! - кричала она, вскакивая, подбегая к порогу. – Не надо…
Сердце билось в груди, мысли, обезумев, сменяли одна другую. В клетке комнаты становилось невероятно тесно.
- Не надо! – заходилась она рыданием.
А потом все стихло. И девушка застыла в рамке выбитых дверей, прижав ладошки к груди.
Неизвестность пугала. Что ее ждет там, снаружи?
Черная бабочка, трепыхнувшись очередной раз, вырвалась из опутавшей ее паутины, рухнула вниз, но у самого пола смогла раскрыть крылышки и медленно, тяжело полетела к выходу.
Девушка, затаив дыхание, следила за ней. Бабочка не исчезала, даже за порогом. И девушка, решившись, шагнула за ней, осознавая…
…так рождаются заново.
***
- Хинамори-кун? Хина… она пришла в себя... Она пришла в себя!

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Божественная комедия		20	(15.5%)
2. Адажио дождя		21	(16.28%)
3. Маков цвет		58	(44.96%)
4. Порог		30	(23.26%)
Всего:		129

@темы: О ненастоящем, Голосование

---

Арт: Король Общества Душ

[Zo-Mash]

Название: "Доброе утро, Ваше Величество!"
Автор: Matsukiga
Команда: Блич_Спецназ
Рейтинг: G

Название: За грань
Автор: Koganeiro
Команда: Нулевой отряд
Тема: Король Общества Душ
Персонажи: Айзен
Рейтинг: G

Название: Приговорённый
Авторы: iris M и Glass*
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: Король Общества Душ

Название: 7 уровень
Автор: pink-pink
Команда: Сейрейтейский отряд

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Доброе утро, Ваше Величество!		31	(13.72%)
2. За грань		72	(31.86%)
3. Приговорённый		19	(8.41%)
4. 7 уровень		104	(46.02%)
Всего:		226

@темы: Король Общества Душ, Голосование

---

Уэко Мундо

[Zo-Mash]

Уважаемые читатели! По причине кривизны орговых рук порядок фиков в голосовании зеркально соответствует порядку в выкладке. Голоса уже есть, переделывать поздно. Пожалуйста, будьте внимательны при голосовании. Приношу извинения за доставленные неудобства.

Название: Холод пустоты
Автор: aleks-neko
Бета: Rudaxena
Персонажи: Гриммджо/Гин, фоном Гин/Матсумото
Рейтинг: R
Размер: мини (1687 сл)
Жанр: PWP, ангст, романс
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Размещение: запрещено.


«Знал бы, что здесь так холодно, – десять раз бы прикинул, идти за Айзеном или нет, – лениво думал Гин, сидя на широком подоконнике. Смотреть с верхних этажей одной из башен Лас Ночес на пустые безжизненные холмы и ежиться от ветра, пробирающего до костей, было не очень приятно.

– Холодно? – мурлыкающий голос Гриммджо нельзя перепутать ни с каким другим. С рычащим нотками, щекочущий нутро, глубокий – за такой голос любой душу продаст.
– Хочешь согреть? – с извечной улыбкой ответил Ичимару, повернув голову в сторону Джаггерджака и плотнее кутаясь в косодэ. Какая досада, что его застали за жалкой попыткой согреться, но если грелка сама явилась, этим грех было не воспользоваться.
Соскользнув змеей с подоконника, где сидел, Гин подошел к Гриммджо, опиравшемуся на косяк и, посмотрев на него сквозь прикрытые глаза, прикоснулся ледяной рукой к пылающему жаром торсу. Джаггерджак вздрогнул от прикосновения ледяных пальцев.

Все хорошо в арранкарах: яркие, сильные хищники, только эти дыры раздражают. У кого под шеей, у кого на животе. Бесит. Ичимару с силой провел по прессу Гриммджо, оставив царапины и вызвав у того возмущённый рык.
– Ах ты, моль, – Гриммджо одной рукой вцепился в шею Гина, слегка сдавив ее. Ростом они были наравне, но по комплекции Гин явно уступал. За счет грубой силы Гриммджо легко мог победить Ичимару без Шинсо, но тот не ходил без своего вакидзаси.
– Руку убрал, кошак, – голос был обманчиво мягок, а лезвие возле шеи было слишком хорошим аргументом в пользу того, чтобы остаться в живых. И несмотря на то, что Джаггерджак убрал руку, нехотя последовав приказу, желание размазать по стенке этого шинигами-предателя не стало меньше ни на йоту.

Привести ее на этот утес на самой окраине Руконгая было прекрасной идеей, здесь открывался чудесный вид на сами окрестности и на темные своды с мерцающими звездами.
– Гин! – звонкий голос Рангику был переполнен счастьем, она во все глаза рассматривала небо. – Смотри! Звезда упала! Еще одна!
Из нее потоком лились чистые, радостные эмоции, «Ее улыбка вполне могла осветить весь мир», – подумал Гин, глядя на нее. Рангику идет быть счастливой.
Усевшись боком на краю скалы, он, слегка развернувшись, с удовольствием смотрел на нее, восхищающуюся ночной природой, слушал мелодичные переливы ее голоса . Когда Матсумото села рядом и положила голову ему на плечо, где-то внутри стало очень-очень тепло.
– Спасибо, Гин! – ее тихий голос был самым лучшим подарком. Улыбка Рангику согревала лучше, чем самое теплое одеяло, лучше, чем огонь.

Шее сразу стало холодно без горячей ладони Гриммджо. Тепло. От этой руки исходило столько тепла, а ему – холодно. Очень холодно.
«Как приятно, что этим строптивцем так легко управлять», – отводя Шинсо, подумал Ичимару, криво улыбнувшись. Он стоял очень близко к Джаггерджаку, ощущая исходящие от него волны ярости, злости.

Гриммджо смотрел на Гина с ненавистью. Он не желал подчиняться его приказам. Он хотел стереть с этих тонких губ чертову ухмылку, хотел заставить это бледное лицо исказиться от боли, хотел разбить эту маску равнодушия. Оставить на бледной коже свои метки, сломать его, а потом собрать, сделать своим. Но это будет бессмысленно, он не останется в живых: Айзен за это насекомое удавит в момент. Один раз попытка была. Призрачная боль в руке до сих пор беспокоила.

– Моль чертова, – почти прозрачный, бледный и в белом. Тронешь – рассыплется. Тронешь – улетит.
– Что? Март настал? – протянул Ичимару, усиливая и без того растущее раздражение. Холодная, ничего не выражающая улыбка окончательно взбесила Гриммджо. Стоило сделать шаг к Гину, как он почувствовал: тонкая ладонь легла на пах, слегка сжав его.

У Гриммджо аж дух перехватило от той наглости, что звучала в голосе у этой полупрозрачной твари, любимицы Айзена. Но удивление быстро прошло, и Джаггерджак, немного подумав, широко ухмыльнулся. Он, никогда ни в чем себе не отказывающий, притянул Гина, недвусмысленно обхватив рукой его бедра. Задумываться о том, что он сейчас делает, не хотелось совершенно. Просто инстинкты брали свое. Просто он брал то, чего хотел. А сейчас он хотел одно такое белое нечто.

– Мяу, – сказал он на ухо Гину, проведя языком по открывшейся из-под воротника косодэ бьющейся жилке. Март так март. Он даже моль поимеет, если приспичит. Гриммджо впился зубами в основание шеи Ичимару, оставляя под недовольное шипение свою метку, и тут же зализал укус. Джаггерджак сильнее притянул его к себе, и Гин довольно зажмурился, но Шинсо в ножны не убрал. Лишь отвернул от него острый край. Ледышка чертова.
– Ты свою железку убери, – и, издав невнятный рык, Гриммджо повалил Ичимару на груду подушек, сваленных в беспорядке неподалеку.

– Гин! – послышалось сзади, знакомый звонкий голосок. Рангику. Она словно стерла из памяти их прощание перед его поступлением в Академию Шинигами. Она просто тоже поступила туда своими силами, пусть и намного позже и не с первого раза. Странно, но все эти годы он постоянно случайно оказывался около доски, где вывешивали списки переведенных на следующий курс. И каждый раз, видя Рангику в списке, в глубине души радовался, что она становится чуть-чуть сильнее.
Сегодня она закончила Академию, Гин знал это – видел приказы на зачисление новичков в отряды. Матсумото попала в десятый. Он знал и то, что она там будет на своем месте, там ее никто не сможет обидеть. Рангику будет далеко от него.

– Гин! Я закончила! Я закончила ее!!! – она остановилась в паре шагов от Ичимару, не решаясь подойти ближе, но сияя от счастья, сияя от того, что просто увидела его. Гин, улыбнувшись в ответ своей холодной улыбкой, в которой можно было разглядеть немного грусти, слегка поднял руку, словно собираясь дотронуться до Рангику, положил ладонь на рукоять катаны и, резко развернувшись, бросил через плечо:
- Поздравляю, – он сам себе солгал бы, если б сказал, что не хотел разделить с ней эту радость.

Откинуть Шинсо подальше, стянуть с него косодэ, развязать оби, стащить хакама – все лишнее. Не сопротивляется, только смотрит с вызовом и наглой ехидцей. Пытается скрыть дрожь, но не выходит. Этой ледышке явно надо согреться.
Тонкий, жилистый, сильный. Очень сильный.

Гриммджо сам не понимал, почему его так вело на него, на такого… Бледного. Скинув с себя немногочисленную одежду, Джаггерджак устроился между колен Гина, лежащего на подушках, словно хозяин тут он, а не сам Гриммджо.
Трогать холодное полузамёрзшее тело было удовольствием ниже среднего, и Гриммджо, выпуская рейяцу, начал медленно вести ладонями по телу Гина, начав с лодыжек. Тонких, словно вырезанных из слоновой кости, едва касаясь кожи, скользя все выше и выше, окутывая Гина теплом, как покрывалом.
– Тепло, моль? – слегка рокочущий голос ложился шелком по коже, выдавая нескрываемое удовольствие Гриммджо, который, склонившись, оставлял влажные метки поцелуев на обнаженном теле.

Гин чувствовал, как его тело отпускают щупальца холода, как потихоньку он согревается. Он видел широкую ухмылку Гриммджо, видел, как в ярко-синих глазах, слишком быстро оказавшихся напротив, плескалось возбуждение. Ичимару слишком хорошо ощущал желание Джаггерджака, чей шершавый язык легко скользил между губами, требуя большего, чем готов был дать Гин. С трудом подняв руки, он зарылся пальцами в волосы Гриммджо и притянул того к себе.

«Возьмешь ли ты все, что я тебе дам, или нет?»

Языки столкнулись в борьбе за доминирование, и ни один из них не собирался уступать другому. Гриммджо почти кусал эти узкие губы, заставляя Гина хрипло стонать. Сам Ичимару чувствовал, как тело предает его, как оно перестает подчиняться разуму. Кошак был очень теплым, умелым и невероятно притягательным.

И хотел его. И Гин не то, чтобы был очень против.

Горячие, цепкие пальцы Гриммджо легко скользили по члену, заставляя кусать губы до крови. Синеглазый сученыш не должен знать, что ему все это нравится, что ему хочется чего-то большего. Гина вело от тепла, вело от умелых пальцев Джаггерджака, гуляющих по его телу как по собственному. Кажется, ещё немного, и ситуация выйдет из-под контроля.

Прикосновение горячего шершавого языка к головке вызвало вспышки наслаждения, волной прокатившегося по телу. Ичимару кожей ощутил, как улыбается Гриммджо, скользя по члену губами, доводя до пика, заставляя хрипло дышать, стонать.

Ухмыльнувшись, Джаггерджак наскоро растянул Гина и, усевшись между его разведённых ног, поглаживал внутреннюю сторону бедер. Не отрывая взгляда от полуприкрытых глаз случайного любовника, он не спеша начал входить в него. Глядя на Гина, он ловил малейшие изменения в его лице, в его глазах. Гриммджо шестым чувством знал – еще чуть-чуть, и одна из многочисленных масок Ичимару Гина разлетится вдребезги.

– Чего ждешь, котик? – вызов в голосе был очевидным. Эта моль еще и дерзит. Гриммджо не нужно просить дважды – засадив с размаха до конца, вынуждая Гина судорожно выдохнуть от прошивающего удовольствия, Джаггерджак наваливается сверху, прикусывает у ключицы, тонкой, нежной – не сильно, но ощутимо. Отпускает и проводит по шее снизу вверх носом, щекоча горячим дыханием, начинает двигаться – не размашисто, но точно и глубоко, очень глубоко.

Он встретил ее на Празднике лета, на Рангику была темно-синяя юката с белыми журавлями, подчеркивающая все ее соблазнительные формы. Матсумото стояла и что-то говорила своему капитану, мило улыбаясь и заразительно хохоча над его надутыми щечками.
«Береги ее, Тоши. На краю света достану, если не сможешь защитить».

…Такая мягкая, податливая. Целовать, обнимать ее было сплошным удовольствием. Смотреть, как она тянется за его рукой как за последним глотком воды, самому тонуть в ее руках, гореть от ее любви.

«Ты – спасительный глоток воды, воздуха, нужный мне, чтобы жить».
..быть в ней, рядом с ней – все, чего ему хотелось, когда он ее видел. И даже сейчас, когда она, обнаженная, завернувшись в его косодэ, мирно дремала на его плече, Гин грустно улыбался. Ичимару прекрасно помнил, как в одно из мгновений прошлой ночи, проведенной вместе, он почти хотел бросить всю эту затею с Айзеном. А сейчас, глядя на слегка растрепанную рыжую макушку, припухшие губы, нежные розовые щеки, он знал, что нет, он дойдет до конца.

… и сильнейший шторм накрывает их, расплавленным металлом протекая по венам, задевая каждую клетку их тел, сжигая все желания и мысли.

- Ты слишком хороша, моль, - рык довольного Гриммджо волной прокатился по позвоночнику, вызывая приятную дрожь.

… Гриммджо спал на спине, развалившись на подушках, как кот, нажравшийся сметаны. Он почти моментально отключился, не обращая внимания на Гина, устроившегося у него под боком, прижавшегося к горячему телу. Джаггерджак был прекрасной грелкой, но хоть он и согрел снаружи, он не был тем, кто мог бы отогреть Ичимару там, внутри.

Где-то в глубине души Гин все еще был тем юным одиноким мальчишкой, тем, кто в попытке защитить самое дорогое отказался от всего, что любил.

За столько лет лишь сейчас понять, что холод в душе – это следствие неверного выбора. Возможно, были другие пути для мести, для ее защиты, но уже поздно что-либо менять.
Все так тщательно подавляемые чувства к ней – это намного больше, чем просто любовь.
Это кровь в его венах, это воздух в его легких.
Это его жизнь.


Название: Желание
Автор: aya_me
Команда: Нулевой отряд
Тема: про Уэко Мундо
Бета: NoFace
Персонажи: Улькиорра/Орихиме, Айзен, Гин, Заэль
Рейтинг: R
Количество слов: 1695


Ичимару Гин позволил пробирке выскользнуть из пальцев на стол. Лаборатория наполнилась странным сладковатым запахом, который постепенно смешался с уже присутствующим букетом от всевозможных зелий.
- Ай, - Гин полуобернулся, растянув губы в хищной улыбке, - прости. Я что-то уронил.
- Ничего важного, я вас уверяю, - в ответной улыбке было столько же яда.
- Очаровательный аромат, - Гин прошел мимо свежеразделанного фраксьона. Голова лежала на соседнем столе и моргала. - Октава Эспады, не хотите поделиться секретом приготовления?
Заэль нехотя потянул из стопки несколько листков и протянул руководству. Он бы предпочел, чтобы никто не совал нос в его исследования. Но Ичимару Гин не пожелал сдержать естественный порыв влезть куда не просят. Заэль гадал, было ли это любопытством или приказом сверху.
- М-м, - Гин сделал вид, что зачитался формулами. - Вот это Айзену-тайчо придется по вкусу.
Заэль дернулся:
- Вы уверены, что Айзену-сама необходимо знать, как восстанавливать потенцию? - сахарным тоном спросил он.
- Все может пригодиться, все может пригодиться, - Гин бросил листок на стол, где разливалась сладкая жидкость из пробирки. Бумага мгновенно вспыхнула. - Ого, какое замечательное средство, - прокомментировал Гин и демонстративно вытер руки о плащ. - А кстати, Октава. У кого-то проблемы с потенцией? Ты не хочешь об этом поговорить?
- Я исследую особенности репродуктивной функции организма.
- Увлекательно, - согласился Гин. - Но арранкары не размножаются.
- Вот это меня и заботит, - Заэль, сощурившись, наблюдал за перемещениями шинигами по лаборатории. Тот так и норовил что-нибудь еще уронить. - Сколько возможностей упускается. Если скрестить несколько особей и получить идеальное потомство, то...
- Это было бы угодно Айзену-тайчо, - понятливо закивал Гин. - Хорошо, Заэль. Продолжай. Кого ты собираешься скрестить первыми?
Длинные ловкие пальцы сплелись; Заэль поднял руки к лицу, задумавшись. Сказать правду или ждать, пока ее вытянут из тебя на кончике Шинсо?

Она забиралась все выше и выше по винтовой лестнице, цепляясь за стены руками. Дыхание сбивалось, но она бежала вверх, словно в спину ей дышал кошмар. В окна башни светило солнце. Лестница не кончалась. Небо было так близко, а солнце – вровень с окнами. Ноги подкосились, она упала и подняться уже не могла. Села, подтягивая колени, вжимаясь в стену, с ужасом глядя вниз.
К ней шел Улькиорра.
- Куда ты бежишь, женщина?
Орихиме закрыла глаза и выставила руки перед собой. Страх сковывал.
- Тебе не убежать.
Только не открывать глаза, только не открывать… Они распахнулись сами. К ней приближалось чудовище. Когти клацали по ступеням. Длинные черные волосы взлетали от взмахов кожистых крыльев. Из черных глазниц на нее смотрели горящие зеленые глаза. Лапы похожи на птичьи, со шпорами. Ноги густо покрывал то ли мех, то ли пух. Торс оставался голым. Дыра на груди, казалось, увеличилась.
Улькиорра мягко шагнул вперед, встал над ней, расправив крылья. Хвост ходил из стороны в сторону и хлестал по икрам.
- Пойдем, я покажу, что выхода нет.
Он протянул когтистую лапу. Орихиме вскрикнула и проснулась.

Он всегда появлялся перед ней неожиданно. Она всегда вздрагивала.
- Улькиорра-сан, - улыбнулась.
Так и сегодня. Или вчера? Или уже сегодня? Сколько прошло дней? Арранкар молча поставил поднос с чаем на одинокий столик.
- Не правда ли, хорошая погода? На небе ни облачка, - чуть дрожащая рука потянулась за кружкой. Улькиорра перехватил ее запястье. Пульс бился часто, но она продолжала улыбаться. За решеткой по-прежнему висел месяц.
- Как у тебя дела? У меня все хорошо, - она болтала о пустяках.
- Хорошо? – Улькиорра отпустил руку. – Ты бесполезна. Твои друзья сражаются. Они все погибнут.
Орихиме уткнулась носом в кружку с чаем.
- Я волнуюсь за них, - призналась она. – Но уверена, все будет в порядке.
Арранкар обошел диван и остановился, рассматривая хрупкий изгиб спины.
– Мы разрушим твой город.
Орихиме глотнула горячий чай.
- Но город еще стоит, - еще тише сказала она. – Улькиорра-сан. Сегодня ты очень разговорчив, - она обернулась с несмелой улыбкой. – Случилось что-то хорошее?
На лице арранкара было привычное каменное выражение.
- Прости, - Орихиме снова уткнулась в чай. – Если не хочешь рассказывать, не рассказывай.
Он ожидал, что она будет бояться. Это было бы приятно. Она не боялась, и Улькиорра не понимал.
«Это любопытно», - сказал Айзен.
Улькиорра докладывал о разговорах с Орихиме. Айзен, выслушав доклад, подпер рукой подбородок и улыбнулся так, что в Кватре Эспады всколыхнулся древний инстинкт самосохранения, и пришлось сжать руку в кулак, чтобы не схватить Мурсьелаго.
«Приведи ее мне».
- Айзен-сама желает видеть тебя.
Пальцы на чашке дрогнули.
- Это большая честь.
Снова ничего не значащая фраза. Стандартные приветствия, отстраненная вежливость, дежурные улыбки. Беспомощность. Она обычно боялась сонидо, но сейчас покорно позволила вести себя по коридорам Лас Ночес. За дверью в зал приемов разговаривали.
– Где новое лекарство Заэля?
- Я как раз шел передать вам, тайчо…
- Два дня шел?
- Лас Ночес так огромен. Нет, конечно, - Гин рассмеялся. – Я ждал результатов. Не стану же я беспокоить вас по каждому пустяку…
Айзен соизволил заметить Орихиме:
- Принцесса.
Вдали у колонн маячила фигура Ичимару Гина.
– Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, все хорошо. Надеюсь, вы тоже в добром здравии, - Орихиме опустила глаза.
- Вполне, благодарю.
В следующий миг Айзен оказался рядом. Взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя.
- Вероятно, я повторяюсь, но не могу не отметить, до чего тебе идет этот наряд.
Что-то похожее на ужас промелькнуло в глубине ее глаз.
- Вы очень любезны, Айзен-сан, - едва слышно ответила она.
Айзен погладил рыжий локон.
- Меня поражает, как быстро ты очаровала своего стража, - он поднес локон к губам.
- Я? – она широко распахнула глаза.
Айзен коротко усмехнулся. Орихиме резко шагнула назад – так отпрыгивают от внезапно взметнувшегося пламени. Локон выскользнул из его пальцев.
- Красавица и чудовище, - задумчиво проговорил Айзен. – Пусть так. Возвращайся к себе, принцесса. Улькиорра, выпей это, - и он показал на колбу в руке Гина.
На секунду взгляды Гина и Орихиме встретились. Орихиме никогда не видела, чтобы Гин открывал глаза. Ей стало страшно.
Двери зала захлопнулись.

Чудовище из сна пришло к ней. Лучше не думать.
Красивый месяц. Острый, как… как… как катана Куросаки-куна. Смотрит, смотрит в окно, сквозь решетку. И неважно, что в затылок напряженно дышит Улькиорра. У него зеленые глаза в черных глазницах, грива волос, рога и хвост. Все хорошо.
У чая, который принес Улькиорра, был странный вкус.
Очаровала. Владыка всегда знает самые правильные слова. Очарование беспомощности. Улькиорра не спеша водил костяшками пальцев вниз и вверх по ее руке. Запах страха – тонкий и изящный – источала кожа. Он коснулся когтями шеи, подцепил ворот платья, потянул.
Она испуганно дернулась. Ткань затрещала. Улькиорра успел втянуть когти, чтобы не поранить, но платье до самых лопаток превратилось в лохмотья.
- Сними.
Орихиме, дрожа, подчинилась. Почему она не сопротивлялась? Ее мысли были далеко. В комнате Куросаки-куна. Она наклонилась над спящим.
Улькиорра обнял ее за плечи, взял в пригоршню одну грудь, будто взвешивая. Ладонь была холодной, и сосок поднялся, напрягся. Орихиме обернулась, опустила глаза. Улькиорра наклонился и коснулся ртом ее рта. Клыки скользнули по языку. Орихиме только вздохнула.
Куросаки-кун, будто вторя ей, вздохнул во сне. Со щеки сорвалась слеза и упала на подушку.
Повинуясь рукам Улькиорры, она встала на четвереньки на диване. Нет, лучше лечь на спину. Да, лучше. Он развел ее колени в стороны. Переплелись тела – мраморно-белое и нежно-розовое. По белому дивану растеклись черные и рыжие пряди – будто кто-то мазнул красками по холсту. Кожистые крылья накрыли рыжую голову.
- Кусай, - Улькиорра подставил плечо. И протолкнул в нее пальцы. Она была мокрая и расслабленная. Когда он толкнулся в нее, Орихиме очнулась от грез и чуть испугалась. Как в тумане, только туман не снаружи, а внутри. Орихиме потянулась поцеловать черные губы и снова сладко забылась.
Словно стая бабочек вспорхнула с живота и закружилась в хороводе. Адские бабочки с черными крыльями; от их невесомых касаний больно, но бабочки поднимаются выше и выше, скрываются в вышине, унося с собой боль. Орихиме хрипло стонала, Улькиорра загнанно дышал в плечо. Они держались друг за друга.
Сухой месяц долго глядел в окошко.
Улькиорра, приняв обычный облик, ушел, пошатываясь. Его мутило. С подноса упала на пол кружка с недопитым чаем, он не заметил.
Когда он ушел, Орихиме уже была в полном сознании. Она подтянула разорванное платье, сжалась в комочек вместе с платьем и прижала ладони к вискам. В лице не было ни кровинки. Губы дрожали.
Орихиме зажмурилась и произнесла:
- Шун О, Аяме. Я отрицаю.

Гин стоял, по обыкновению ожидая владыку за тронным залом, прислонившись плечом к стене. За поворотом послышался звук шагов.
- Передай Заэлю, что эксперимент провалился. У арранкара и человека не будет потомства, - донеслось оттуда. Спустя пару мгновений Айзен возник перед глазами, будто из воздуха.
- Даже не знаю, как ему сказать. Ведь повесится с горя, - язвительно вздохнул Гин. – Вам его не жалко? Зачем разрешили, если знали, что все так обернется?
- Тебе его жаль? – спросил Айзен, и Гин кивнул так яростно, что стало ясно – никого ему не жаль.
- Мне всех жаль, я жалостливый, сердце за них, юродивых, болит, владыка! Улькиорра, вот бедняга. Он так старался. Из кожи вон лез. А она… Эх! Женщины!
- Старые раны не дают покоя, Гин?
Гин фыркнул.
- Какой вы…
- Им обоим опыт пойдет на пользу.
- Но девочку-то зачем так? - покачал головой бывший лейтенант. – Бедная.
- Бедная? – Айзен подошел к стене и провел рукой. Из-под ладони посыпался песок, и в стене открылась арка в голубое небо под куполом Лас Ночес. – Это был обычный афродизиак, Гин. Остальное они придумали сами. У каждого есть свои тайные фантазии. Любопытно, не так ли?
Сухой ветер пустыни прошелся по коридору.
- Любопытно, - согласился Гин. – Никогда бы не подумал, что Улькиорра окажется таким романтиком.
- Его притягивает ее видимая беспомощность вместе с внутренней решимостью сопротивляться до конца. Улькиорра сдался очень давно. Он наслаждается агонией своей жертвы и в то же время желает спасти девочку. Улькиорра многое понял про себя. Он сделает выводы.
- Хм, - протянул Гин. – А принцесса так скучает по своему принцу, что спит с чудовищем?
- Или надеется, что чудовище превратится в принца.
- А оно не превратится? – уточнил Гин.
- Принцесса опоздала на несколько тысяч лет, Гин.
- А Заэль? Вы и не собирались проверять репродуктивное зелье Октавы?
- У каждого есть тайные фантазии, - повторил Айзен. – Даже у Заэля Аполло. Не вижу смысла мешать кому-то находиться во власти иллюзий, - Айзен внимательно посмотрел на Гина и добавил: - Пока не вижу.
Гин хитро улыбнулся. Если последнее и относилось к нему, он сделал вид, что не заметил.


Название: Мелодия из глубин
Автор:  Mrs. Mirror
Бэта:  Irin@
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: Уэко Мундо
Персонажи: Айзен|Орихимэ, фоном Гин/Рангику
Рейтинг: G
Количество слов: 1286


Тонкий луч света, тусклый и несмелый, юркой вспышкой прошмыгнул между высоких мраморных колонн и затаился за троном. Может быть, он тоже испугался мрачной атмосферы зала и хотел побыстрее вырваться наружу, чтобы подарить свет другому, радостному и цветущему месту.
Этот лучик так похож на неё. Она с удовольствием отправилась бы вместе с ним на интересную прогулку, с любопытством заглядывая в чужие окна, чтобы напомнить о наступлении нового дня. Она поднялась бы с ним высоко в небеса, чтобы поздороваться с солнышком и рассказать ему весёлую историю. Познакомилась бы с его братьями и сёстрами, такими же смешливыми задорными лучиками.
Жаль, что этим мечтам не суждено сбыться.
- Прости, что позвал тебя так внезапно, Орихимэ. Прошу, ты можешь войти, - мужчина на троне улыбался и жестом приглашал подойти ближе, но от этого ещё сильнее хотелось убежать. Орихимэ не смела поднять взгляда.
Айзен Соуске. Самый опасный, самый загадочный человек из всех, кого ей приходилось встречать. По его воле она покинула дом и друзей, во имя его жестоких целей. Зачем он позвал её, что прикажет сделать?
- Вижу, Улькиорра позаботился о том, чтобы ты выглядела достойно. Это платье хорошо смотрится на тебе, Орихимэ, - тихий голос тёк сладкой патокой, отражался от стен, причудливо искажаясь, незаметно прокрадывался внутрь, затаскивая в чужие сети. Так чувствовала себя легкомысленная бабочка, запутавшаяся в паутине.
- Не бойся. Я хотел бы тебе кое-что показать.
Разъехались в разные стороны кругляши - верхние части странного столба, оказавшегося хранилищем. Сделав короткий шаг, Орихимэ заглянула внутрь, уже догадываясь, что сейчас увидит.
- Это…
- Всё верно, это Сфера Разрушения. Подходящее название для вещи, которая вынуждает грани между мирами смертных и богов исчезать без следа, ты так не думаешь?
Маленький шарик, который умещается в ладони. Мягко сияет, переливается красивыми живыми огнями и не знает даже, что он – самое ужасное оружие, которое только существует на свете. Неужели это ради него Рукия прошла через ужасное испытание, а Ичиго сражался на грани жизни и смерти?
Следовало продолжить разговор, но Орихимэ не могла промолвить ни единого слова. И, похоже, Айзену не требовался ответ. Он взял Хогиоку в руку, перекатывая его между пальцами небрежно, словно стеклянный шарик больше не имел никакого значения. Айзен протянул его Орихимэ. Кожу обожгло тёплым прикосновением.
Маленький стеклянный шарик, который принёс много боли и страха. Стоит сказать одно слово – и само его существование обратится вспять. Стоит размахнуться, бросить из всех сил – и он расколется на тысячу осколков.
Но Орихимэ медлила. Сфера ритмично пульсировала у неё в руках в такт ударам сердца. Как будто была живой и тянулась к девочке, хотела ей что-то сказать.
Нужно только услышать.
В Хогиоку – сотни и тысячи едва слышных голосов, и каждый поёт свою, особенную, ни на что не похожую мелодию. Звуки сплетаются в единую звонкую песню, переплетаются, плавно следуют один за другим. Хор пленённых душ. Сила, способная изменить мир.
Орихимэ прикрыла глаза, позволяя музыке полностью захватить себя. И в какой-то момент она смогла уловить не только неясные звуки – она проникла в самую суть чужих сердец.
Вот хищно грохочут барабаны – Гриммджо яростно и нетерпеливо мечется из угла в угол, всё ждёт своего лучшего, самого верного врага.
В спокойной мелодии Улькиорры спрятались беспокойные нотки: у него есть вопросы, ответ на которые даст только глупая человеческая девочка.
Музыка Айзена была мрачной, красивой и обречённой.
- Ответь мне, Иноуэ Орихимэ: что ты чувствуешь сейчас?
- Музыка… Я слышу музыку.
- Вот как. Значит, для каждого Хогиоку открывается по-разному, - тон Айзена серьёзен, без обычных нот снисходительности. - Занимательно. Благодарю тебя за помощь, дитя. А сейчас я хочу отдать тебе одну вещь.
Айзен поднялся с места, забрал шарик и влил в него каплю своей духовной силы. От плотной материи отделилась частица и доверчиво скользнула к Орихимэ.
- Что я должна делать с этим?
- Тебе решать. Оставь себе, выброси, если пожелаешь, или отдай. Это неважно, – на миг показалось, что в глазах Айзена мелькнул интерес, но вскоре его лицо приняло бесстрастное выражение. - Не смею больше задерживать. Улькиорра проводит тебя.
- Чья ты, звёздочка? – много позже спросила Орихимэ у маленькой песчинки на своих ладонях, ежась от холода в углу пустой комнаты.
Ответа не было.

***

За её спиной задрожала и обрушилась башня. Белые камни разного размера перекатывались по сухой земле, обращаясь в пыль и смешиваясь с бесконечными песками пустыни. Исполинский Лас Ночес, ранее казавшийся неприступной твердыней, и прилегающие постройки теперь выглядели хрупко и неустойчиво. Не пройдёт и года, как разрушительная сила Уэко возьмёт своё, возвращая этот мир в первозданное царство хаоса.
Исида не отходил от Орихимэ ни на шаг. Словно боялся, что после всех пережитых опасностей и несчастий опять случится что-то непоправимое. Разверзнутся чёрные небеса, из ада вырвутся полчища демонов или восстанет побеждённая Эспада. Орихиме благодарно улыбалась ему и, срываясь на бег, спешила обратно в замок. Там страшный капитан-шинигами откроет проход и наконец вернёт их домой.
Музыка звала её в мир живых.
Страшно. Страшно смотреть на дымящиеся развалины родного города и постоянно напоминать себе, что всё это – ненастоящее. Дым, обманка, которая растает по щелчку пальцев Урахары.
А краешек глаза упрямо запоминал картину разрушенного дома Тацки и дымящуюся воронку, оставшуюся на месте школы.
- Я.. я должна помочь, - робко проговорила Орихиме, пересиливая чувство, отчаянно тянущее её дальше, прочь из этого ужасного места. – Я смогу излечить всех.
- С возвращением, Орихимэ-тян, - рядом неожиданно появился капитан восьмого отряда. - Не волнуйся, здесь уже поработала Унохана-тайчо. Поспешите к Куросаки Ичиго, ребятишки, мы же не хотим, чтобы наш герой волновался почём зря?
За спиной шинигами открылись врата миров. Орихимэ прикрыла глаза ладонью, заслоняясь от слишком яркого света. После монохромного однообразия обители пустых яркие краски всё ещё слепили её взор.
И снова впереди дорога в Общество Душ. Орихиме уже дважды приходилось бывать здесь и каждый раз не был похож на предыдущий. Хотелось бы верить, что третья попытка окажется счастливой.
- Стоит на месте ваша Каракура, никуда не делась! - радостно прокричал ушедший вперёд Ренджи, ступая на тротуар главной улицы города. Всё вокруг выглядело сюрреалистично тихим, будто замершим в ожидании чего-то невероятного. Наверное, точно таким же был замок Спящей Красавицы, когда добрая фея усыпила всех на сто лет, пока не истечёт срок проклятия, решила Орихиме.
Музыка, спрятавшаяся на самом краю её сознания, заиграла громче, настойчивее.
Так близко.
Поторопись, Орихимэ.
Только ты можешь спасти его.
Прошу, помоги мне, Орихимэ.
Чудились чьи-то слезы и надрывный тихий плач. Было больно почти физически. Сейчас Орихиме больше всего на свете хотела, чтобы в этом мире и во всех других больше никому не пришлось бы плакать.
- Я сейчас, - помедлив, сказала она, - я скоро вернусь, ребята, - тяжёлое платье из плотной ткани сковывало движения, но она мчалась на зов, не обращая внимания на неудобство и удивлённые окрики.
Только бы успеть.

На изломанных плитах неподвижно застыла красивая женщина, склонившаяся над бездыханным телом. Плакала Рангику-сан, поняла Орихимэ, и это её скорбь она чувствовала всё это время, её грустную мелодию слышала.
- Всё будет хорошо, - сбивчиво прошептала девочка, обнимая обессилевшую Рангику, - теперь всё обязательно будет хорошо. Я отрицаю.
Ичимару Гина называли врагом и предателем. Но разве он должен умирать из-за этого?
Повинуясь внезапному порыву, Орихимэ легко провела ладошкой по волосам Рангику. Рука засветилась мягким светом, отдавая чужой душе то, что у неё когда-то забрали. Одинокая звёздочка нашла свою хозяйку.
- Вот оно как получилось, - вскоре заговорил Ичимару, болезненно откашливаясь, - охота за Хогиоку в конечном итоге оказалась бессмысленной. Боже-боже, Айзен-тайчо, у вас всё-таки отвратительное чувство юмора. Ступай, принцесса, - обратился он к Орихимэ, - ты всё сделала правильно. Твой рыцарь ждёт, разве не так?
Орихимэ кивнула и оставила Ичимару и Рангику наедине. Почему-то она была уверена, что им предстоит попрощаться навсегда. От этого на душе становилось немного грустно.
Кто-то идёт по жизни рядом с дорогим человеком, не требуя ничего взамен, а кому-то приходится уходить, не оглядываясь.
Так не должно быть, подумала Орихиме и от всего сердца пожелала, чтобы любящим людям больше не нужно было расставаться.
Говорят, если загадать желание искренне, то оно обязательно сбудется.


Название: Согреться
Тема: Уэко Мундо
Автор: Vitce
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Ичиго Куросаки/Улькиорра Шиффер
Жанр: PWP, романс
Рейтинг: R
Размер: 1820 слов


Кофе в чашках остывает еще до первого глотка. И белый фарфор ледяной. Ичиго вглядывается в густую, тягуче-черную жидкость, и ему чудится огромный зрачок. Или, может, бесконечный в своей глубине провал рта.
Вся посуда у них кипельно-белая. И простыни. Улькиорра не терпит ярких цветов и пестрых узоров. То ли они оскорбляют его вкус, то ли раздражают глаза.
Ичиго, в общем-то, все равно. Когда принесенные им из дома идиотские пестрые кружки с птичками обнаруживаются в мусорке, едва ли не растертые в пыль, он просто пожимает плечами и покупает классические белые.
У них есть еще один приятный плюс. Цветом они точно в тон бледных, тонкокостных пальцев Улькиорры. И такие же гладкие и холодные. Ичиго нравится смотреть, как мягкие подушечки скользят, обнимая чашку, смыкаются каменно, как вздрагивает при глотке горло. Когда узкие, четко очерченные губы осторожно пробуют кофе, внутри что-то едва ощутимо дергается.
Ичиго прислоняется бедром к краю стола – его ведет, и кофе идет волнами, едва не выплескиваясь на пальцы. Маленький шторм в белых берегах. На кухне пока есть только один стул.
Улькиорра ест мало и, похоже, не различает вкуса, но Ичиго продолжает изучать кулинарные книги Юзу. Иногда, стыдясь своей неумелости, просто покупает что-нибудь необычное в супермаркетах.
– И как вы это пьете? – не возмущение, не интерес – задумчивый вопрос, будто для одной лишь статистики.
– Многим помогает сохранять трезвость мыслей, – Ичиго уже привык к такому тону к таким вопросам. – А кто-то пьет, чтобы согреться.
У Улькиорры огромные глаза, которые светятся в темноте. Когда он молчит и думает о чем-то своем, радужка едва заметно мерцает. Белый фарфор и белая кожа окрашиваются зеленью. В эти минуты на его спокойное, чуть отрешенное лицо приятно смотреть, особенно если не ждешь ответа.
Ичиго жаждет увидеть в его взгляде хоть что-нибудь, кроме бесконечного спокойствия. Это начинает превращаться в манию. Каждую минуту он вглядывается в узкое, бледное лицо с еще больше заострившимися в последнее время скулами.
Думать о ком-то еще Ичиго не хочет. Если бы он нуждался в постоянном эмоциональном отклике, согласился бы пойти в кино с Химе, которая, запинаясь и краснея, все время предлагает что-нибудь веселое. Если бы ему захотелось поддержки и пары хороших пинков, чтобы прийти в себя, стоило бы почаще улыбаться Рукии. Есть много возможностей.
Странно, что такому, как он, жизнь выдает столько вариантов.
Но ему так уютно молчать и пить холодный, неумело сваренный и оттого скрипящий на зубах кофе и глядеть на пальцы Улькиорры. Что-то важное забыто, какой-то простой и понятный рецепт выживания. Словно он разучиться дышать.
– Это нелогично, – Куросаки даже кажется в первую секунду, что ему послышалось. Слишком много слов за последние пять минут. – Чтобы согреться, нужно что-то горячее.
Ну и как объяснить ему, что в этом проклятом месте даже огонь почти не греет! Бесконечные пустоши выпивают любую искру жара и жизни, которая попадает в их объятия. И Айзен, строя свой многокомнатный гроб, так и не смог этого изменить.
Ичиго чуть наклоняется вперед, всего на несколько сантиметров. Едва дышит, ступая на тонкий лед. С Улькиоррой никогда не угадаешь, за что заработаешь очередное сломанное ребро. Но фарфорово-белые пальцы по прежнему сжимают чашку, и Ичиго медленно, будто собирается погладить змею, накрывает их своими и невнятно шипит сквозь зубы, обжигаясь холодом.
– Ты – ледышка, – шепчет он, заглядывая в яркие глаза. – Любой кофе заморозишь.
Улькиорра совершенно не понимает шуток – у него какое-то необычайное чувство юмора, заключенное скорее в восприятии мира. Иначе как выдерживать таких идиотов вокруг?
Он сдержанно и с достоинством кивает, признавая в шутке Ичиго непреложную истину.
А Куросаки только сильнее сжимает пальцы, обволакивает его ладони своими. Это все равно, что согревать камень, тысячу лет пролежавший во льду. Острые худые костяшки болезненно врезаются в кожу. Улькиорра такой колючий, ранящий. Он весь – лезвия с режущими кромками наружу: не подходи, не трогай, а обнимешь – так и вовек не соберешься по кускам.
Ичиго лихорадочно гладит узкие ладони, выступающие косточки запястий, совершенные до горечи изгибы больших пальцев. Холодные. Ледяные. Его собственная кожа пылает, и хочется закрыть глаза. Улькиорра смотрит спокойно, чуть вопросительно, как, бывает, поглядывает породистый кот, к которому неосторожный гость тянет руки. Эдакое: «Да ты, человек, с ума сошел, не иначе…»
Сошел. И все еще идет, держась за эти призрачно белые руки, чудом вернувшиеся из праха. Останавливаться Ичиго не намерен.
Он бросается на колени, как когда-то бросался в битву, обнажая меч уже в полете. Теперь движение заканчивается совсем другой атакой. Губы мгновенно немеют, еле двигаются, но Ичиго все равно ранит чужую кожу торопливыми поцелуями. Это почти невероятно, но подушечки постепенно согреваются.
Ичиго чувствует себя неожиданно остро, до безумия живым. Всего-то и потребовались для этого – теплые подушечки пальцев, к его удивлению нежные, бархатные. Будто эти ладони никогда не сжимали меч.
Дыхание жарко сбивается и приходится отстраниться, чтобы отдышаться, набрать воздуха.
И в тот же миг чашка летит вниз. Неостановимо, кувыркается, разбрызгивая в полете черную жижу, раскалывается на три куска и еще десяток мелких осколков, так похожих на разбитую маску Пустого. Ичиго смотрит лишь секунду и слышит – кажется впервые за все время – вздох Улькиорры.
– К счастью, – Куросаки поднимается с колен одним резким рывком, уже не осторожничая, нарушая все допустимые дистанции, вздергивая Улькиорру на руки и просто забрасывая на плечо.
Тело под белой арранкарской формой страшно тощее, жилистое, каждое ребрышко врезается ему в плечо, а острая коленка вот-вот проткнет бок, но Ичиго хочется смеяться – впервые после окончания войны.
Улькиорра умеет с достоинством молчать даже в такой позе. Даже сброшенным бесцеремонно на постель.
– Не думаю, что это хорошая идея, – в его голосе все еще крошится лед.
– Не думай, – соглашается Ичиго, прижимаясь губами к шее над черной пустотой. – Это вредно.
Да вот же он, тот самый рецепт. И как можно позабыть?
Не думать. В бою, на войне застывать посреди поля боя с мечом наголо, решая для себя смысл существования – значит заранее проиграть.
Чем хуже простая жизнь? Вот он застывает, задумывается весь последний год. И войны уже нет. И противников тоже. Да только Ичиго все равно проигрывает.
Прав Кенпачи – жизнь это бой.
Ичиго дергает белое – какой же он весь чистый, слепящий – косоде и дышит на кожу, заставляя ее расцветать, обретать цвет. А если вот так? Языком, как кончиком клинка, слегка царапнуть и сразу отступить, слушая очередной слабый вздох.
Не говорить, не думать – раздевать, ласкать, целовать. Нападать, так уж нападать, чтобы у противника не осталось сил к сопротивлению.
Ичиго гладит пальцы – не оледенели ли снова, а они сжимаются, стискивают простыни в кулак.
Выпад. Защита.
Взгляды скрещиваются, и Ичиго не собирается пропускать этот удар. Он бросается вперед, скользит по-кошачьи вдоль обнаженной уже груди и трогает чужие губы своими. Бледные, узкие, с вечно опущенными уголками, они на вкус напоминают снег, горчат железом и дымом. Ичиго думает мимолетно – откуда, из какой жизни Улькиорра несет с собой этот привкус, и слизывает его – весь без остатка.
Языки сталкиваются, сплетаются. Еще теснее, еще. Дальше уже невозможно, но Ичиго все равно двигается, роняет тонкое поджарое тело, подминает под себя, втискивая между бедер колено.
Вот уж там-то Улькиорра горячий. Такой восхитительно горячий, что крыша улетает на веки вечные. Ичиго знает, что не вернется из этого боя. Он и не слишком-то хочет возвращаться.
– Ты соображаешь, что и с кем ты делаешь? – голос едва не срывается на шепот, и Ичиго ликует, торжествуя победу.
– Мне надеть маску, чтобы напомнить, что мы равны? – интересуется он.
Говорить, когда в паху вот-вот загорится одежда, ему не нравится. Секунду, прежде чем закрыть глаза, он смотрит в лицо Улькиорры. Узкий вертикальный зрачок походит на крошечную трещинку в обрамлении зеленого пламени. Веки опускаются, но пламя сияет и через них, а потом – и сквозь опущенные веки Ичиго. Возможно, он просто ослеп. Больше никогда ничего не увидит кроме нереальной зелени радужки Улькиорры.
И не надо.
Одежда – ужасно неловкая составляющая. Ичиго дергается, чертыхается, пытаясь одновременно стянуть хакама с себя и распутать пояс арранкарской формы. Даже зубы идут в ход, слишком уж хочется поскорее прижаться, потереться и впитать в себя чужой запах и вкус.
Улькиорра тяжело дышит. Грудь в распахнутом косоде поднимается и опускается, маленькие бледные соски дразняще двигаются возле губ Ичиго – удержаться нет никаких сил.
С особой остротой он понимает вдруг, что это дыхание меняет все.
– Еще раз… еще раз изобразишь мне тут кучку пепла, – шепчет яростно Ичиго, раздирая ткань пояса пальцами, – я тебя из-под земли достану.
Почему именно Улькиорра, Ичиго и сам себе ответить не в силах. Может, по глупости с самого начала. Из-за того, что Химе замялась на миг, определяясь, за кого будет болеть.
Ичиго все еще задается иногда вопросом – а не будь он так сильно ранен, победи он Улькиорру, побежала бы Орихиме лечить его?
Он знает ответ. Он сам побежал.
И нашел.
Улькиорра бледный, как лунный серп в окне. Его тело, должно быть, родилось из лунного света в начале времен. Только сейчас он на ущербе, вот потому-то такой тонкий. И гнется навстречу, точно молодой месяц.
Ичиго уже не может удивляться, а Улькиорра, видно, все для себя решил. Он атакует в ответ. Пальцы зарываются в волосы Ичиго, и тот жмурится от удовольствия, даже когда его болезненно тянут вниз за отросшие пряди. Это приглашение к танцу клинков.
Ичиго чуть прогибается, прижимаясь тесно. Не может сдержаться и трется всем телом, как блудливый кот. Это слишком хорошо, и Улькиорру трясет на ответном движении.
В зеленых, чуть прикрытых глазах какое-то острое недоумение от собственной реакции, и Ичиго хочется заржать и зацеловать его одновременно, от мысли, что подобные прикосновения впервые не только для него самого. Но больше всего хочется двигаться до потери сознания. Мокро, влажно и совершенно невыносимо.
Он вжимается лбом в подушку, жмурится до слез, сжимая тощие ребра до хруста, до дрожи. Тихий, почти забитый и спрятанный стон звучит ему победным гимном.
Простыни, горячие, мокрые от пота и спермы, липнут к коже, но Ичиго слишком спокойно и уютно, чтобы даже перекатиться на другое место. Он только косится на бледную щеку, на ухо под волосами и костяными пластинами. Ему по-детски любопытно, не мешает ли этот шлем спать.
Совершенно не мешает.
В этом мире утро не наступает никогда. Ичиго лежит на постели, которую сам отыскал среди уцелевших лабиринтов Лас Ночес, на простынях, которые принес в Уэко Мундо из Генсея, и смотрит в насмешливый надрез месяца.
Месяц насмехается над ним и похож больше всего на улыбку Ичимару Гина.
Рядом сонно и расслабленно дышит Улькиорра. Ичиго тоже дышит – впервые за последний год – и чувствует, как жизнь возвращается в застывшее нутро. И почему-то делается страшно от мысли, что спасти его от безумия смог только полуживой недобиток-арранкар, которого Ичиго сначала выхаживал, выпаивал по капле собственной реяцу, а потом пытался хоть как-то расшевелить.
Привычка заботиться быстро въедается в кровь, становясь необходимостью.
Там, за Гаргантой, его ждут. Сестры готовят ужин, друзья, наверняка, тоже заглянут в гости. Отец кивнет, провожая понимающим взглядом.
Ичиго медленно выбирается из постели. Сухой холодный воздух покусывает липкую кожу, царапает легкие изнутри, заставляя спешить, натягивать одежду еще быстрее, искать в темноте сумку. Пальцы скользят по ручке двери медленно, осторожно, и Ичиго до дрожи хочется обернуться, посмотреть на спящего Улькиорру.
– Уходишь?
Это как самый верный, самый последний удар. Ичиго чувствует, замерев, прижавшись лбом к двери, как входит под сердце сталь, и пальцы разжимаются, роняя сумку с учебниками выпускного класса.
Улькиорра никогда не спрашивает, уходит ли он. Улькиорре все равно. Было все равно.
Ичиго медленно, шаг за шагом возвращается обратно к постели. Этот поединок он проиграл.
И ничуть не жалеет.
Стоит обнять Улькиорру, он приникает всем телом – удивительно теплый. Согревшийся.

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Согреться		55	(39.57%)
2. Мелодия из глубин		15	(10.79%)
3. Желание		35	(25.18%)
4. Холод пустоты		34	(24.46%)
Всего:		139

@темы: Уэко Мундо, Голосование

---

О смерти

[Zo-Mash]

Автор, название: himynameismustangroy | Ikorose, Shinsou!
Перевод: VanilLemon Sky под редакцией Л.Ч.
Команда: Руконгайские бродяги
Тема: О смерти
Название: Икоросэ, Шинсо!
Кол-во слов: 1509
Саммари: Кира против Менос Гранде.


Кира Изуру не был ни сильнейшим, ни слабейшим из лейтенантов. Его меч, звавшийся Вабискэ - Униженный - заставлял врагов сгибаться под собственным, многократно увеличившимся, весом, но сейчас он был бесполезен: менос был громаден, слишком громаден. Атаковать с земли было невозможно. Вдобавок, медлительный по природе менос обладал невероятной сокрушительной мощью и неотвратимостью тяжелого танка. Противостояние один на один с таким мог выдержать кто-то или более искусный, или просто хозяин более удачного меча. Тому же капитану Кучики и сикая бы хватило.
Но Кучики - это Кучики, а вот Кире, кажется, стоило приготовиться к смерти: вряд ли кто-нибудь придет ему на помощь, тем паче - кто-то из капитанов.

Вокруг была кромешная тьма, лишь вспышка молнии изредка взблескивала на лезвии вынутого из ножен занпакто.Порванная форма была измята, испачкана в крови, да к тому же промокла от пота и дождя, пока Кира убегал по задворкам Сейрейтея. Задыхаясь, он прислонился к стене, борясь за каждый вздох вмиг потяжелевшей грудью, в которую как будто ударили его же мечом, делая дыхание почти невозможным.Взгляд мутился от слабости, проливной дождь застил зрение водяной стеной. А Менос приближался, небрежно топча дома и стены на своем пути непрлично, нелепо кокетливыми белыми сапожками с загнутым носком.
Мощь миллиона пустых в одном теле – кошмар наяву любого шинигами. Убежать - почти невозможно, атаковать - безрассудно и бессмысленно. Чем может ему помочь дар его меча? Ну, потяжелеет у Меноса нога, так он только обрадуется...

А капитаны не придут. Такие уж они, капитаны.

Вот Ичимару-тайчо, например. Идеальный, замечательный кукловод, добрый и заботливый хозяин и Кира совершенно не возражал против роли его послушной марионетки и домашней зверушки.
Еще со времен учебы в Академии Кира преклонялся перед ним – нет, попросту обожал его, в ту пору третьего офицера.
А как не преклониться перед тем, кто еще ребенком убивал всех вышестоящих бойцов, пока не достиг того уровня, когда для победы над врагом ему стало достаточно просто слегка ослабить контроль над реяцу?
А его искусство обращаться с мечом - одновременно изящное, смертоносное и отмеченное высшим уровнем мастерства - Киру восхищало более всего. Пример для подражания, ориентир, идеал... впрочем, недостижимый.
Улыбка тайчо выражала все что угодно, кроме радости. С ним невозможно было встретиться взглядом и не затрепетать. Его мысли были тайной за семью печатями для всех - не исключая и Киру и потому все смотрели на Ичимару с нескрываемым ужасом - все, кроме наивного лейтенанта, во взгляде которого лишь читалось обожание, постепенно сменяющееся желанием… желанием отдать жизнь за своего капитана.
Ничего больше. Зачем что-то большее? Право, это было бы почти кощунством.
Кира подобно маленькому ребенку настойчиво добивался признания и похвалы своего Ичимару-тайчо.
Но так и не дождался, потому что Ичимару Гин ушел.

Ушел предавать Готэй, бросив своего лейтенанта и отряд без командования, а главное – поддержки. Кире даже в голову не приходило, что за маской безмятежности и несерьезности скрывались фальшь и обман. И сейчас Календула – цветок отчаяния и символ Третьего отряда – как нельзя точнее выражала состояние и чувства Киры.

Вконец измотанный, он согнулся пополам, пытаясь одновременно и отдышаться и придумать что делать с приближающимся меносом. Обжигающие капли пота вместе с холодной дождевой водой,текшей за шиворот, отнюдь не способствовали мыслительному процессу, сбивая с толку, заставляя мысли течь в совсем иное русло...

***
Глубоко за полночь, после убийства Айзена, Ичимару-тайчо не спалось. Редкий случай: не иначе, виной всему были обвинения, выдвинутые против него. Скрипнула створка сёдзи, отодвинутая в сторону, и Гин бесшумно скользнул внутрь. Кира не проснулся, продолжая еле слышно посапывать во сне в окружении недописанной кучи документов, уронив голову на скрещенные руки. Гин никогда не уставал наблюдать за ним: лейтенант был забавен до трогательности.
Сейчас Кира выглядел очень спокойным, умиротворенным: да, он несомненно справится, даже оставшись один.

Ну что ж, пора.

– Тайчо? – лейтенант стряхнул дремоту, потревоженный еле слышным шорохом шагов, вскинул голову. – Куда вы? – при виде капитана, направляющегося к двери, юноша окончательно забыл про сон.
– Спи, Изуру. – даже в темноте улыбка Гина наполняла комнату светом. Заметив крепкую хватку капитана на рукояти Шинсо, Кира не смог оторвать взгляд от тонких пальцев, крепко сжимавших гарду, изогнутую подобно змее; впрочем, ножны меч не покинул - уже хорошо. Значит, не тревога. Но спать все равно не хотелось.

Тайчо казался, как всегда, абсолютно спокойным, но Кира чувствовал – что-то явно не так – и внезапно все в его голове встало на свои места. Тайчо собирался сбежать. Скрыться от капитанских обязанностей, но самое главное – от подозрений в свой адрес. Кира отчаянно боялся, что это случится, ведь это так по-гиновски - особенно в нынешней ситуации - исчезнуть, не сказав никому ни слова и даже не попрощавшись!
Последний раз Кира жадно впитывал в себя образ капитана, пытаясь запечатлеть его в своей памяти навсегда. Больше - никогда - не увидит. Никогда. Такие, как тайчо - не возвращаются.
Сердце билось где-то в горле, а капли холодного пота неприятно щекотали шею. Поднявшись из-за стола, Кира встал за спиной Гина, смотревшего в окно. Лунный свет словно поглотил худощавую фигуру Ичимару Гина, утопив в невесомом серебре. В такие минуты начинаешь сомневаться: а было ли, кому уходить? Существовал ли, в самом деле, этот тайчо Ичимару Гин?

– Не волнуйся, И-зу-ру. Ты прекрасно справишься и без Ичимару Гина, нэ?
– Тайчо? О чем вы? – паника затопила сознание Киры. Дышать трудно и последние остатки надежды рассыпаются в прах от непринужденного тона вопроса.
Улыбка кицунэ незаметно сошла на нет, сменившись раздосадованным взглядом. Пусть редко, но Ичимару-чайчо позволял себе показывать истинные чувства. И это, видимо, в последний раз.
– Ты ведь хочешь и дальше служить в Третьем Отряде со своими соратниками? – спросил Ичимару, наклоняясь ближе к лицу лейтенанта и снова прячась за насмешливой улыбкой, – Верно, Изуру?
– Да…тайчо, – Кира склонил голову, прикусив нижнюю губу. Если Ичимару-тайчо принял решение, бессмысленно пытаться его отговорить. – Хочу.
– Ну вот и ладненько.

***
Возвращаясь в реальность после воспоминаний о недавнем прошлом, Кира все же набрался решимости, крепче сжимая рукоять Вабиске. Он до сих пор проклинал себя за то, что так просто позволил капитану уйти, что не предпринял ни малейшей попытки его остановить. От этих мыслей вскипала кровь, бешенство застило взор и Кира не заметил возникнувшие ниоткуда трещины на белоснежной стене Сейрейтея.

Гнев нельзя тратить на мелочные, эгоистичные порывы. Гнев надо тратить на Меносов. Для вящего блага Готэй-13, да.
Грохот рушащихся стен подобно грому разнесся по всему Сообществу Душ: кажется, пустой решил, что игру в кошки-мышки пора заканчивать. Ну надоело ему бегать за бестолковой мишенью, которую так трудно поймать. Всякому бы надоело. Ломать, крушить, рвать на части - это уж конечно куда веселее!
«Все или ничего» – подумал Кира, концентрируя всю оставшуюся реяцу в ладони, сжавшей рукоять. От страха его прошиб холодный пот, но дурён тот солдат, который уступает своему страху.
Когда гиллиан подошел на достаточно близкое для атаки расстояние, Кира решился:
– Омотэ о агэро, Вабиске! - упало в ночь тяжело, как свинцовые капли дождя.

С последним словом си-кая катана свернулась старинным серпом, готовая убивать. Тело сковало напряжение, ноги почти не слушались, но превозмогая себя Кира со всей яростью от посетивших его голову мыслей кинулся на меноса: несомненно, было самое время.
Его сюнпо было сейчас непревзойденным - вот бы кто-нибудь увидел. Обзвидовались бы. Помогли бы.
Вес врага удвоился, а кровь меноса липкой жижей облепила лезвие Вабиске.

Один удар. Смешно.
Гиллиан как стоял твердо на земле, так и продолжал, несмотря на мошку, тщившуюся атаковать его ноги.
Кира не был доволен. Ни один шинигами не будет доволен, нанеся лишь одну рану врагу. Что там, Кира был в ярости.
Еще одна атака, еще одна рана. Вес твари увеличился вчетверо.
Никакого эффекта. Хотя нет, эффект был: кажется, Менос решил все-таки разделаться с докучливым врагом перед тем, как продолжить крушить Сэйрейтей. Он развернул уродливое лицо к Кире, глаза, как прожекторы, прошивали тьму, выискивая цель.
Кира шарахнулся на ближайшую крышу, скорчился, зная, что сейчас - измотанный, едва шевелящийся от усталости, в окончательно промокшей форе, которая облепила его тело, пресекая все попытки сдвинуться с места и укрыться - он представляет собой идеальную мишень.

Один миг беспечной беззащитности - как он мог знать, чего это будет стоить?

Красный луч изо рта меноса разрезал стену проливного дождя.
Крик Киры рухнувшего от боли на поверхность крыши казался не громче самого дождя, не громче хруста костей и треска разорванной плоти. Лежа в луже холодной воды, которую никогда не сможет согреть хлеставшая отовсюду горячая кровь, Кира поначалу подумал, что тонет. Лучше бы он и вправду тонул. Вода, казавшаяся черной в ночи, теперь казалась еще и густой, как нефть или что-то наподобие от смешавшейся с ней крови.
Боль заглушала все чувства, и вскоре Кира не мог точно определить билось ли все еще его сердце или нет. Он просто знал:он умирает, внутренние органы отказывают ему один за другим. Он ловил воздух, как рыба, выброшенная на сушу, и чувствовал, что его легкие уже не в силах дышать.
Он попытался было, последним отчаянным движением воли, подлечить себя с помощью тех немногих целительных кидо, что он еще помнил, но вовремя понял: это бесполезно. Тут не могла помочь даже Унохана-тайчо.

На последнем издыхании, на последней капле сил он попытался дотянуться до упавшего рядом Вабискэ. Не для сражения - какое уж тут сражение! - нет, просто... Коснуться рукояти. Умереть не в одиночку. Умереть как надо, как правильно.
Не в одиночку.
Не вышло.
Веки налились тяжестью и Кира устало закрыл глаза. Он сдался.

– Икоросэ, Шинсо!

Что может быть лучше, чем, умирая, услышать голос капитана еще раз?
Кира умер счастливым.



Название: Новые Боги
Автор: Vitce
Тема: О смерти
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Ямамото Генрюсай Шигекуни, Кёраку Шунсуй/Укитаке Джууширо, Унохана Рецу.
Жанр: экшн
Рейтинг: PG-13
Размер: 2931 слово


Во славе и блеске, в пурпуре и парче, в аромате благовоний и сладковатом духе тлена шествуют по Сейрейтею тысячи, миллионы смертей во плоти. Скалятся звериные морды, смеются застывшие гримасы, плывут в паланкинах неясные маски, порождающие священный трепет. Внутри каждой – сочащийся гной, волны безумия и бледные призраки смертельной болезни. Единственный день в году, когда Боги Смерти покидают свои высокие башни.
По традиции, с летним шествием совпадает и церемония представления будущих глав кланов Собранию Богов. Говорят, тот, кто смотрел в их лица, не скрытые масками, уже никогда не будет прежним.
Реют сотни знамён, пляшут на ветру многоцветным пламенем. На юных аристократов благосклонно взирают древние Боги, и глаза их в прорезях масок сияют золотом безумия и больной зеленью.
С самой зимы Генрюсай только и слышит, что жалобы от своих старших учеников, которым впервые предстоит нести гербы своих кланов. Многослойные одежды, правила поведения, наставления старейшин – какому мальчишке всё это понравится?
И вечные насмешки Рецу уж точно не способствуют их хорошему настроению.
Ямамото готов отдать очень многое за то, чтобы пойти с ними. Он учит их быть настоящими воинами, и совсем скоро Укитаке и Джууширо поднимут мечи во славу своих кланов, во имя божественных имен. Если вдуматься, вот он – их первый бой.
Учителю остается только наблюдать со стороны.
И сейчас, глядя на них, Ямамото не видит в этих выцветших лицах знакомых черт.
Шунсуй – нет, наследник клана Кёраку – неестественно бледен. Его побелевшие пальцы с силой сжимают древко мона, вышитого на небесно-синем шелке. Губы же застыли в такой жуткой улыбке, что больше всего сейчас он напоминает человека, умершего страшной смертью.
У Джууширо выступают над верхней губой бисеринки пота, а волосы липнут ко лбу, и он похож на хрупкую фарфоровую куклу. Лицо неживое, словно нарисованное.
Генрюсай бросает взгляд вправо, уже догадываясь, что увидит. Рецу, умная, рассудительно-язвительная Рецу, привыкшая выживать в любых условиях, похожа на изваяние. Как она ни насмешничает – хорошо хоть отучилась от крепких выражений и руконгайского жаргона – Шунсуй и Джууширо для нее уже всё равно что братья. Видеть их такими мучительнее, чем оказаться на их месте.
Они так напуганы, все трое. Дети, обнаружившие, что чудовище из детских сказок существует и стучится в дверь, чтобы посадить их в мешок.
Ямамото жалеет о долгих вечерах, когда рассказывал им о древних обычаях, о Богах Смерти, которые живут в высоких башнях, вечно исторгающих пряно-сладковатый дым жертвенников.
Войны и голод, лихорадка и чумные поветрия, ещё трепещущие сердца, вырезанные из живых тел, и младенцы в чреве огненного быка – вот что такое их Боги.
Это всё его глупая вера, что мальчишки, воспитанные им, вырастут и смогут изменить мир, преломить ситуацию. Что Общество Душ станет чуть лучше. Ну и чем же он отличается от наивного подростка?
Внутри всё переворачивается, стоит взглянуть на прямые спины в парадных кимоно. Тёплый солнечный день меркнет, задушенный хлопающими на ветру знамёнами и звоном монет, катящихся по мощеным дорогам. Жара плавит воздух, кругом продают какие-то угощения, но Генрюсай знает глубоким внутренним чутьём, что Шунсуй не предложит больше купить закусок и сбежать на речку, не потащит на закорках через гущу толпы слишком, по его мнению, хрупкого Джууширо, "а то затопчут".
Генрюсай смотрит в хвост давно уползшей процессии и крепче сжимает рукоять меча на поясе.
Остатки их солнечного детства утекали между его пальцами, а он и не заметил.

***
У них уже давно свой собственный язык жестов, Генрюсай не знает значения и половины. Джууширо довольно взгляда, чтобы Шунсуй растворился в тенях и атаковал с нужной стороны.
Они очень разные, но когда стоят плечом к плечу, об этом просто забываешь. Годы, проведенные неразлучно, сделали их лица неуловимо похожими. И свет ложится совершенно одинаково на широкие смуглые скулы Кёраку и светлую кожу Укитаке.

Среди аристократов давно уже ходит поговорка об их кланах: "Говоришь "Кёраку", подразумеваешь "Укитаке", говоришь "Укитаке", вспомни "Кёраку".
Они ближе друг другу, чем кто-либо на свете. Дважды Генрюсай, заглянувший не ко времени в гости, заставал их вместе.
Когда темное, смуглое тело яростно сплетается с жемчужно-бледным, сложно заметить границу между ними. Только острый взгляд глаза в глаза. Только лица – невероятно живые и сосредоточенные. Будто каждый из них хочет навеки запомнить эти мгновения. Пальцы Укитаке, привычные больше к мечу, чем к ласкам, стискивают смуглые плечи, до боли, до синяков, норовя врасти плотью в плоть, сделаться единой душой. И чтобы никто не разделил, чтобы даже во мраке могильной тиши, в череде новых рождений оставаться рядом.
В Угендоу за последние десять лет уже третий раз объявляют смотрины невест, и с каждой новой Джууширо все бледней. Шепчутся, что снова избежать свадьбы ему уже не позволят.

Парные занпакто сверкают в руках обоих. Генрюсай еще помнит, какого труда стоило Шунсую выучиться равно владеть обеими руками. Отставать хоть в чём-то он не собирался.
Теперь они – зеркальное отражение друг друга.
Короткий звон сталкивающихся клинков сливается в неумолчную песню, звонкую, яростную, прекрасную в своей завершенности. Упоение боем, а не убийством, трезвый взгляд на себя и на противника и уважение к нему. От своих учеников Генрюсай большего и желать не может.
Дождь плывет над далекими крышами домов, отгораживает всех троих от мира монотонной стеной слабого шёпота и окружает ореолом из мерцающих, дрожащих в предвечернем воздухе капель.
Тучи клубятся. Бегут по прибитой дождем пыли густые сизые тени, и каждая может таить в себе очередную опасность. В тенях, в цветах или их отсутствии – сила Кёраку. Непредсказуемая и страшная. Ямамото сам учил его раскрывать себя, видеть внутренний меч – самую суть любого воина.
Парные мечи едва не срезают Ямамото подошву варадзи, спасают только натренированная за столетия интуиция и скорость реакции.
– Ох, совсем вы загоняли вашего старого учителя, – улыбка, немного грустная, едва касается его губ.
– Что-то ты, Яма-джи, прибедняешься, – Кёраку подставляет лицо настойчивым прохладным каплям и весело добавляет. – И не постарел ты ни на год. Девушки до сих пор тебя больше любят.
Когда Шунсуй – с положения теперь уже почти равного – позволяет себе немного подурачиться во время тренировок, можно даже поверить, что ничего не изменилось. Что годы сражений, смертей, войн и клановых интриг не убивают частичку души.
– А тебе и завидно, да, Шунсуй? Ни одной юбки не пропускаешь! – Укитаке качает укоряюще головой.
Кёраку только усмехается. Они оба знают, что, несмотря на репутацию непроходимого волокиты, все его слова – простая галантность по отношению к дамам, ничего более.
– Ох, мальчики, мальчики, – Генрюсай думает, что учительское бремя, невыносимо тяжкое порой, наваливается на плечи похлеще лишнего столетия жизни. Заглядывая в спокойную гладь пруда возле додзе, он видит, как тускнеет постепенно пламя волос. – Вредно это – старым костям под дождём мокнуть. Что-то мне казалось, мы сюда не разговаривать пришли.
Кёраку и Укитаке переглядываются. Серый взгляд сплетается с тёплым, карим теснее любых объятий, ярче поцелуя. Они всегда знают, что хочет сказать другой, и легкое движение головы Джууширо – скорее уточнение, чем острая необходимость.
Кёраку уже летит, подхваченный тенью, и проваливается в нее, сжимаясь в комок, напрягаясь перед выпадом, от которого так сложно будет увернуться. А Укитаке выпускает назад все огненные атаки, поглощенные его занпакто, и Генрюсай не может угадать, откуда вынырнет Кёраку. Тени пляшут в неверном пламени.
И все же Ямамото успевает – пёстрые цветы на вызывающе дешевом кимоно Шунсуя предают его.
Парные мечи сходятся с его занпакто, и в ту же секунду живота касается щекотно, сквозь одежду остриё клинка Джууширо.
Ямамото смотрит на них, едва прячущих торжествующие улыбки, и чувствует, как горчит на губах летний дождь. А потом встречает их взгляды – темные, понимающие, открывающие пройденный ими к этому мигу путь – и весь мир оборачивается горечью.
– Пойдёмте-ка, мальчики, – произносит он бесцветным голосом. – Напоите вашего старого учителя тёплым саке. Надо нам поговорить.

***
Кровь тягучими каплями срывается в снег, и над белизной валит густой пар, пахнущий ржавчиной, нагретым металлом и совсем неожиданно – мокрой шерстью. Генрюсай чуть поворачивает лезвие меча и переступает через месиво, запёкшееся чёрной коркой. Кое-где чернота лопается, сверкая розоватым, противно поблёкшим нутром.
В очертания лучше не вглядываться – мясо оно и есть мясо.
Давным-давно – Ямамото с усмешкой вспоминает те времена – его рвало от одного только вида, и он клялся со всей серьёзностью никогда не использовать занпакто.
Шунсуй вырастает из тени справа и кивает, на взмахе обоих мечей рассекая очередного жреца пополам.
– Нижние уровни проверили, все чисто. Идем наверх?
Колонны зала тонут в сладковатом синем дыму: то ли курятся еще жертвенные жаровни, то ли занялась где-то кедровая обшивка стен. Джууширо выплывает из синей пелены бледный и полупрозрачный – самый настоящий призрак. Половина лица покрыта стянувшейся и подсохшей кровавой коркой. Судя по спокойному серьёзному изгибу губ, кровь эта чужая.
За его спиной приземляется на пол лёгкая поджарая Унохана. Волосы взлетают полотнищами чёрных крыльев и опадают за спину.
У неё хищная улыбка, и возникает невольно вопрос, скольких поглотил за этот вечер её занпакто. Минадзуки, пригодный равно, чтобы спасти и чтобы растворить в себе, присваивая силу противника, – один из самых опасных мечей.
Внизу в коридорах ещё кипит кровавая горячка боя, выплёскиваясь на улицы, вспыхивая то и дело огненными языками, вылизывающими крыши. Сверху всё это кажется страшным и одновременно прекрасным театральным действом.
Строгие линии высоких святилищ такие скупые, что они похожи на четырехгранные копья, направленные в небо. Длинная галерея башен: на верхушке каждой жгут мирру и драгоценные травы.
Джууширо запрокидывает голову и жадно глотает холодный свежий воздух вместе с белой пылью лёгкого снега и дымом жертвенников.
Ямамото смотрит вперёд, туда, где двигаются нестройным рядом причудливые тёмные фигуры.
Здесь, в своих владениях, никто из них не прячет лиц за золотыми чеканными масками или шёлковыми вуалями. Повелительно взлетают белые костлявые пальцы, ловят воздух, сжимая ветер в кулаке.
Страшнее всего то, что они так похожи на людей. Будь это звери, демоны, полулюди, меч поднять было бы легче.
Живые, настоящие, вылепленные светом пожаров и густыми синими тенями Боги Смерти стоят перед ними и смотрят странно бесцветными, пустыми глазами. На секунду Генрюсаю чудится, что их лица затянуты липкой паутиной бесконечной усталости.
– Вы пришли занять наше место, – высокий сухой старик, Энма, именуемый Великим Царем, смыкает руки на эфесе меча.
– Мы пришли уничтожить вас, – шаг вперед дается Ямамото невыносимо тяжело. Ветер насмешливо бросает ему в лицо его собственные рыжие пряди, похожие на языки пламени. – Люди больше не обязаны умирать по вашей прихоти.
Зачем и кому нужна смерть, если душ в двух мирах равное количество, и они лишь ходят по бесконечному кругу? Кто станет воевать, если нельзя будет убить противника?
Где-то в глубине души он знает, что думает на самом деле не о человечестве, а о маленьком домике с большим садом и полем. О собственном желании больше никогда не ощущать под пальцами оплётку рукояти. А ещё о том, чтобы Джууширо и Шунсуй могли лежать голова к голове не только на тайном ложе и никогда не встали на поле боя друг против друга. Чтобы Рецу, у которой талант к целительству, больше не разрушала то, что должна чинить.
И чтобы десятки его учеников пили саке ради веселья, а не топили в чашах свои кошмары.
Кто-то из Богов коротко и сухо смеётся, не разжимая губ.
– Ты наивен, человек. Но силён. – Но-дачи скрежещет в руках Энмы, вспахивая гранитные плиты, как простые плетёные татами. – Нападай.
В первую секунду Ямамото ещё следит краем глаза, как рассыпаются его ученики, находя себе противников, как вызванивают, пробуя друг друга, мечи. Потом остаются только выпады и защиты, атаки и уходы от ударов.
Меч – его суть, вид и образ мыслей.
Своим металлическим поющим нутром, Генрюсай чует, что противник сильнее. Вот только дерётся почему-то вполсилы.
И падает медленно-медленно. Пронзённый насквозь, распластанный как диковинное сухое насекомое, Энма закрывает глаза. Губы его кривятся в последней, живой, яркой, счастливой улыбке, а Ямамото душно и страшно от ощущения неправильности. Кровь из рассечённого накрест лба заливает один глаз, и рукав мгновенно промокает, стоит приложить к коже.
Смерть умирает всеми своими сущностями и проявлениями, рассыпаются сухие кости, и разливается кровь. Меч Джууширо вырывается из короткого серпа Осириса и взрезает бледную кожу, покрытую уродливыми буграми шрамов. Этого Бога будто бы собрали, как мозаику, из множества кусков.
Шунсуй усмехается краем рта, и меч Самди ломается пополам. Тот только кивает, лихо заламывая шляпу и оправляя диковинную одежду. Известный любитель выпивки – не зря же ему жертвуют самое крепкое, самое забористое пойло – женщин и игр с людьми, он уходит смеясь. Его глаза, зелёные, как ядовитая настойка на травах, как опиумный дым, устремлены на Кёраку. И в них – толика жалости.
На бледный прах, смешанный со снегом, ложатся хлопьями пепла чёрные перья. Два силуэта разлетаются и снова сшибаются в небесах.
Мечутся спутанные пряди Уноханы, обрамляя бледное узкое лицо, подсвеченное пляшущим огнём пожарища. Огромная алая пасть Минадзуки все увеличивается в размерах. Морриган распахивает вороньи крылья во всю ширь и зло клокочет, древняя, страшная, почти безумная, как и все самые старые Боги. Кровь маслянисто блестит на вороньих перьях.
Ямамото поспешно опускает голову. Его ученики сходятся в бою с новыми противниками, и он поднимает меч.
Перья падают сверху дождём, и слышится жуткий приглушенный хруст сминаемых птичьих костей.
Рассвет вспарывает небо, растекаясь лимонно-желтыми, блекло-розовыми, молочно-мутными полосами. Плиты, по которым Джууширо ступает, пошатываясь от усталости и поскальзываясь, запятнаны уже остывшей, противно-рыжеватой кровью. Он почти падает на Кёраку, и они так и стоят, поддерживая друг друга в странном равновесии. Унохана покачивается, широко расставив ноги, смотрит упрямо из-под слипшихся от чужой крови прядей и шепчет одними губами, что мужчины – дураки. Позволяют себя ранить, а ей потом лечить. Вся её кожа покрыта длинными глубокими следами когтей.
Победители.
Внизу – выгоревшие до чёрных закопчённых остовов дома, под ногами – пепел, кровь и прах.
В груди так тесно, что совсем нечем дышать.

***
– Передали из Инудзури, там ещё один! – Мальчишка-ученик жадно хватает воздух ртом, сгибается пополам, пытаясь отдышаться и внятно сообщить, куда торопиться воинам.
– В Генсее тоже, – Укитаке запрокидывает голову и трёт переносицу. В последнее время у него всё чаще случаются приступы головокружения и усталости. Рецу ругается, что он работает слишком много для истратившего все свои силы в недавнем бою.
Отдыхать им некогда.
Уничтожать монстров легко – они слабы и глупы, хоть и велики. Но их становится больше с каждым днём. А люди умирают.
Заведённый миром порядок продолжается и без Богов Смерти.
И некому теперь следить, чтобы все умирающие попали, куда им должно. Мирные души перерождаются в чудовищ, желающих только пожирать, утоляя свою бесконечную боль.
– Кто там свободен?
– Момото, Кото, Кучики. Юко уже вернулась, но она ранена, – Ямамото закрывает глаза и вспоминает лица учеников, которые пришли под его знамёна – все до единого.
Но этого мало.
– Юко отправьте к Рецу. В Генсей пошлите Кучики и Кото. В Инудзури пусть идёт Шунсуй. Момото останется на посту.
– Унохана-семпай просила сообщить, что если ей не сформируют отряд медиков, она забудет загнать Минадзуки в ножны, – Шунсуй всё также умеет дурачиться в любых обстоятельствах.
Укитаке бросает быстрый надломлено-жалобный взгляд ему вслед и сосредоточенно хмурит чётко очерченные брови. Кисть скользит по листу, занося в архив очередные важные сведения. Его стол загромождён кипами старых бумаг, найденных в одной из башен. Документы и свитки расползаются вокруг сами собой, как живые, и заполняют комнату.
– Опять Генсей! – Ямамото прикрывает глаза и касается рукояти своего занпакто. Тёплая.
Огонь, вечно полыхающий внутри стали, приносит в душу спокойствие. Теперь можно и встать со своего места.
– Я сам.
Взгляд у Джууширо усталый, бесцветный – ему совсем не нравится чувствовать себя бесполезным и ни на что не способным.

Хотя на самом-то деле, не так уж он бесполезен. Долгие два года спустя именно он находит в пыльных бумагах с дальних полок спасительные сведения. "Трактат о Новых Богах, Равновесии Мира и Оправлении Ритуалов", – гласит заголовок, и Ямамото разворачивает свиток трясущимися руками.
На плечах – вся тяжесть мира.
***
Годы – понятие относительное, длительное и неопределённое. В одном году триста шестьдесят пять разнообразных дней. Эти дни содержат в себе восемь тысяч семьсот шестьдесят часов. В пересчете на минуты и секунды и вовсе выходят пугающие числа. Каждую минуту человек смотрит в себя и видит там привычное, спокойное и знакомое.
Минута самодостаточна. Когда начинается новая, всё внутри такое же привычное. Но совсем другое. И невозможно заметить, что изменилось в тебе да и в других, пожалуй, тяжело.
События, слова, минуты и дни нанизываются на стержни лет, и бесконечную цепь изменений различаешь лишь оглядываясь назад.
Ямамото смотрит на мягкую улыбку Рецу и машинально соглашается. Да, Готею совершенно необходимо доставить новые образцы лекарств из Генсея.
Её коса – заплетённая вперёд, чтобы не иметь даже возможности поднять меч – скользит змеёй в такт кивку. В спокойных тёплых глазах на свету вспыхивают едва заметные жёлтые искры. Морриган, безумная Ворона Битвы, которую почитали полувымершие варвары, отдала ей слишком много, и ответом подступающему сумасшествию стал отказ Рецу от сражений.
Волосы она больше не расплетает.
Она всё надеется отыскать лекарство от болезни, играющей в страшную игру с одним из самых дорогих ей людей. Бог, убитый им и отдавший свою силу, отомстил самым страшным образом. Теперь тело Джууширо уверено, что когда-то было разрублено на сотню частей и вновь собрано. Иногда отказывают лёгкие. Иногда – сердце или почки. Кёраку сидит у постели и смотрит часами на капельницы, дыхательные трубки, на бледные тонкие запястья, и в глазах его все меньше прежнего мальчишки-Шунсуя. Он всё ещё шутит, много пьет и отвешивает неизменные комплименты женщинам, но за этим все больше проскальзывает изысканность чужих вычурных жестов и насмешливо-болезненная зелень глаз.
Ямамото зло смеется в пустоту кабинета и скользит по старой привычке пальцами по перекрещенным шрамам – вечному напоминанию о содеянном.
Его ученики до сих пор расплачиваются за глупость учителя. И будут платить свою цену до конца времен.
В день, когда у Джууширо впервые отказали лёгкие, Ямамото взглянул в глубину пруда у новой, едва отстроенной больницы и увидел, как пламя волос гаснет под седыми ручьями прядей.
Они все слишком устали, хоть и не говорят об этом. Теперь уже их называют шинигами. На вершинах башен больше не курятся жертвенники, а Ямамото делает все, чтобы власть принимать решения оставалась у Совета Сорока Шести. Вот уж кем они не станут – полубезумными тиранами.
Роль Богов тяжела, если валится на плечи нежданно. Пусть теперь их больше, а машина Готей-13 работает гладко, почти без сбоев. Пусть у них есть смена: Анубис ведет в бой Седьмой отряд, а юный Танатос, встав во главе Десятого, только учится быть Богом.
Они устали, и когда их взгляды сталкиваются, Ямамото читает тихую, невысказанную надежду. Рано или поздно придут те, кто назовёт их порождениями тьмы. Те, кто скажет, что их время прошло, и миру пора вздохнуть спокойно.
Они, пожалуй, не будут слишком сопротивляться. Разве что для виду. И закрывая глаза, узнавшие слишком много, посмотрят в последний раз на своих убийц. С жалостью.



Название: Десять шагов
Автор: Мей Подколодный
Бета: Rudaxena
Персонажи: Хирако/Айзен
Рейтинг: R
Размер: мини (1815 слов)
Жанр: ангст, психоделика
Дисклеймер: Bleach © Kubo Tite
Размещение: запрещено.


Древний, древнее даже Общества Душ, китайский мудрец говорил: «Путь в тысячу ли начинается с одного шага». Эта надпись была вырезана кем-то на дереве по дороге в отряд, и взгляд вечно цеплялся за неровную, словно пьяной рукой вспоротую кору.
Айзен, ступая по дощатому настилу, дышал спокойно. Мысли перетекали, как масло в воде, не смешиваясь, с каждым шагом, оформляясь пузырчатыми, объёмными образами прямо перед глазами; звуки доносились как сквозь толщу воды. Странно было бы за годы заключения не сойти с ума.
Шаг.
Молодой лейтенант входит в офис отряда. Дежурный обмен репликами, а затем воздух вдруг становится слишком тяжёлым. Взгляд глаза-в-глаза, совершенно недопустимый по этикету – впрочем, этикет перестанет волновать его совсем скоро.
Хрипловатый, ленивый голос капитана вскрыл тишину. После она заполняла каждую паузу в их коротких диалогах душной пеленой, пронизанной короткими взглядами.
- Мой новый лейтенант, ха?
Не оценил, разумеется. Соуске к тому времени научился искусно скрывать рейяцу, накрывать бушующий внутри океан силы непроницаемым колпаком. Позже он сумеет концентрировать его, сжимая до практически бесконечной плотности.
Многих удивлял его подъём по карьерной лестнице. Скромный, тихий юноша, таскающий туда-сюда толстые пачки бумаг, скрупулёзно проверяющий документы на незначительные огрехи, – и бесконечно строгий во всём, что касается правил, жарко отчитывающий подчинённых за малейшие провинности.
Никто не знал о его плане.
Шаг.
Первая ночь, проведённая вместе. Та ещё романтика: наутро следовало сдать годовые отчёты о работе отряда. Тогда Айзен понял, что капитан Хирако терпеть не может заполнять ведомости, что он готов тянуть до последнего, только бы не браться за ненавистные бумаги.
Под узкую длиннопалую ладонь он подкладывал тонкий лист гладкой коры. Если рука соскальзывала на сухую бумагу, Шинджи едва заметно морщился и ёжился. Резко сдувал мешающую чёлку и раздражённо отбрасывал лезущие в лицо соломенно-жёлтые пряди. Задумчиво кусал кисточку, прикидывая, куда ещё могли уйти деньги, выделенные на хозяйственные нужды. Лейтенант записывал даже такие малозначительные факты в досье. Требовалась вся возможная информация.
Это ведь только поначалу Хирако был лишь очередным этапом.
Шаг.
Шинджи лениво раскачивается на стуле, запрокинув голову. Под натянувшейся на уязвимом горле кожей медленно ходит кадык. В кабинете невыносимо жарко, пот струится градом, а солнце ещё даже не в зените.
За окном слышны короткие крики тренирующихся офицеров. В их распоряжении – целый пруд и колодец, прохладной водой можно освежиться в любую минуту, и никто не обратит внимания на запыленные таби и колом стоящие от пота косоде.
Хирако резко возвращает стул в исходное положение. Скучающими, мутными глазами обводит офис и поднимается. Он ходит кругами, в раздумьях забываясь и роняя папки с отчётами.
Айзен следит взглядом за капитаном. Жадно. Каждый жест, каждая деталь имеет значение в его плане.
Пока он думает именно так.
Шаг.
Сейчас в нём нет страха. Боится ли приговорённый к смерти?
Весть о восстановлении Сокиоку ударила церемониальным колоколом. Обмывание, белые одежды – странно, что оставили, ведь стоило бы остеречься подобного напоминания о его прошлом. Ошейник, красные ленты. Палачи идут медленнее, чем он, пропуская вперёд, со всех сторон – шёпот. Его до сих пор боятся, хотя Айзен потерял счёт времени уже на второй сотне лет. Выученный наизусть несовершенный, отвратительно неровный прямоугольник стены прямо напротив да кусок пола – всё, что он мог видеть, теперь позади.
Впереди огненная птица.
Шаг.
Верхушка Сейретея собралась вокруг конца помоста. От них пахнет неприязнью и страхом. Соуске даже не обращает внимания на знакомые повзрослевшие или постаревшие лица – он ищет самое важное.
Находит, и внутри всё переворачивается.
През-ре-ни-е. Хирако, заново отрастивший свою гриву, смотрит на него, словно на насекомое.
Шаг.
- Твою!..
Шинджи вскидывается со стула и отлетает к противоположной стене. Айзен удивлённо провожает его взглядом.
- В чём дело, капитан?
- Убери немедленно эту дрянь! – голос звенит, губы кривятся, обнажая широкие зубы. В стекло настольной лампы упорно бьётся мотылёк, по стене скачет огромная тень. Соуске спокойно ловит его и выпускает в темноту. Капитан громко выдыхает, а потом возвращается на место. Он явно недоволен, Айзен прячет улыбку, но тихий одиночный смешок всё-таки сложно сдержать.
- Да! Я ненавижу, терпеть не могу бабочек! – Хирако взрывается, вспыхивает моментально, молниеносно оказываясь вплотную рядом с Соуске. Зло смотрит в глаза, так, что лейтенанту впервые в жизни отказывает тело.
- Я вовсе… - ему не дают договорить, грубо целуя.
Шаг.
Цикады тихо стрекочут в кустах, а прохладный ветер немного сбивает жар с пылающего лица.
Конечно, никто не сможет его обвинить. Кеккай капитану удавался едва ли не лучше остальных заклинаний. И это явно не было похоже на попытку подняться по карьерной лестнице. И стол слишком грубый.
И уж во всяком случае он не был бы снизу, если бы всё пошло согласно плану!..
Там, на помосте, через сотни лет он не удерживается от тихого хмыка.
Встреча с Хирако на самом деле была началом конца.
Шаг.
- Передай папку с отчётами по работе на грунте.
Айзен молча подчиняется. Он всё ещё надеется на то, что его слежка за Хирако нужна для дела. Но это ни в коем случае не оправдывает заброшенного досье, ежевечерних тайных вылазок в купальни и того, что солома в его воображении внезапно превратилась в золото.
Соуске даже перестала раздражать неуловимо лошадиная улыбочка капитана.
Он старается забыться. Проводит дни напролёт с подающим большие надежды мальчишкой по имени Гин, с чрезвычайно опасным Тоусеном, чья слепота, направленная против Айзена, могла сыграть на руку Сейретею. Он методично обрабатывает обоих, внушая нужные мысли, соблазняя силой, властью, невиданными богатствами и женщинами.
Судя по странным взглядам Ичимару, часть о женщинах даётся Соуске с трудом.
Шаг.
Сотня лет должна была стать спасением, но жгучий стыд не оставляет его и теперь. Весь гениальный, продуманный до последней мелочи план – стать истинным Королём, Богом и властителем всего сущего – внезапно выворачивается гнилым мясом наружу.
Каждое его действие – очередная попытка доказать, что он не слаб. Что он – истинный муж. Что он, менос побери, достоин своей силы, своих знаний, своего искусства. Кьёка тихо смеётся в сознании, Гин мерзко улыбается, в момент вознесения в Уэко ему кажется, что и Тоусен всё понял…
Его слабость, его жалкие «ещё» и «да», его рваные выдохи и стоны, его руки, цепляющиеся за хаори и перебирающие волосы. Его широко раздвинутые ноги. Его. Подставленный. Зад.
Шаг.
Доска скрипит под ногой особенно громко, и Айзен рывком возвращает сознание к реальности. Это – последний?..
Взлёта он не помнит. Огненная птица, дух истинной смерти, несётся на него с диким клёкотом, толпа внизу торжествующе ревёт, а он так хочет наконец избавиться от жгучего, невыносимого стыда, что подаётся навстречу…

***
Айзен со стоном открыл глаза. Кривая, царапающая взгляд стена совершенно не изменилась. На полу в уголке начала расти плесень.
Сколько лет прошло. Сколько ещё пройдёт.
А ведь сначала он даже пытался распланировать этот несчастный десяток шагов перед Сокиоку. Подумать о самоочищении, попробовать раскаяться, взглянуть в последний раз в знакомое до боли небо – единственное, что не менялось и за тысячи лет.
Соуске сжал и разжал пальцы.
Во время суда он не боялся совершенно. Даже позволил себе, Всемогущему и Великому, подшутить над стариками из Совета. В самом деле, что такое тюремное заключение для него, собравшего три истинных сокровища воедино, объединившего их в собственном теле? Меч – форма зампакто, зеркало – его суть, сокровище – Хогиоку. Что такое двадцать тысяч лет для него, познавшего истинную природу вещей, для него, победившего саму смерть, для него, кто ближе всех подобрался к безграничной власти?
Оказалось, Совет знал, как его наказать. Айзена вновь погубила самонадеянность: он явно недооценил силу собственной памяти. Сознание услужливо подливало масла в огонь, пылающий внутри, и на огне этом корчились остатки человечности. Он полыхал вначале презрением, затем ненавистью и злобой – к себе, потом к миру, – а теперь вот – равнодушием.
Лениво, словно чётки, перебирал ворох разрозненных воспоминаний. Удивительно, как ловко и складно ему удавалось упорядочивать свою жизнь, жизнь подчинённых, союзников, врагов, как искусно он переплетал судьбы – а в собственной голове порядок навести так и не удосужился. Он глубоко вдохнул и выдохнул спёртый воздух подземелий. Пахло пылью, сыростью и мертвечиной.
Соуске вспоминал свои надуманные победы. «Это всё нужно для нашего общего дела», - и убеждал он не Гина, а себя. Подлый предатель догадывался обо всём с самого начала, но его почти удалось вовремя обезвредить.
Строительство Лас Ночес, уродливой каменной громадины с бесконечными коридорами, залами и комнатами. Без лишних декоративных элементов (он склонялся к минимализму во всём), но с невероятной претензией на нерушимость. Глупец. Себя Айзену удалось обдурить без помощи зампакто.
Он лично ломал каждого арранкара, не доверяя эту процедуру никому, в особенности Ичимару. Тот, надо сказать, никогда не просил об этом, предпочитая тянуться за чужой силой, а не демонстрировать лишний раз свою.
С одними Соуске был нежен и ласков, как полагается благородному правителю, с другими – груб и жесток, как истинный тиран. Никто, казалось, и не подозревал, как трусливо дрожали колени, как он судорожно хватался за левое плечо с едва заметным шрамом во сне, как панически боялся того, что правда всплывёт наружу.
А потом началась настоящая паранойя. Каждый взгляд и шёпот он принимал на свой счёт. Будто Хирако сам пришёл в Уэко Мундо и растравил души его подданных. Всюду мерещились надписи с постыдным, гадким содержанием, он ловил в чае записки, бережно складировал все доказательства и с ужасом обнаруживал на следующий день пустые сундуки, до которых, по сути, никто не мог добраться, кроме него.
И вот тогда он обрушился на Каракуру.

***
Дверь в камеру неожиданно приоткрывается – удивительно, он давно привык к тому, что, когда он готов умереть от голода, перед носом появляется поднос с безвкусной едой. Впрочем, на сей раз повод действительно выдающийся.
Он не верит до последнего. Щедрый ужин, омовение молчаливыми женщинами, старательно скрывающими гадливость, тонкий хлопок и шёлк белых одежд, благовония, целый час на моральные приготовления… Всё слишком похоже на правду, чтобы быть ею.
И на этот раз он о стольком не успевает подумать, время словно сошло с ума, оно больше не тянется липким мёдом, а стремительно несётся мимо, отгрызая себе драгоценные минуты.
Шаг – и солнце яростно бьёт в глаза. Шаг – и в уши врезается гул множества голосов. Шаг – и по нервам бьёт безумная смесь чужих рейяцу, в которой невозможно найти знакомую. Шаг – и из толпы несётся окрик: «Предатель!» Его тут же подхватывают, и за рёвом уже не слышно невозмутимого голоса, зачитывающего приговор. Шаг – безуспешная попытка выхватить из толпы знакомые лица. Шаг – и взгляд натыкается на чей-то широкий зампакто, ловит отражение: кожа почти истлела, склера почернела, в нём не угадывается ничего из прошлого, он похож на шинигами даже меньше, чем когда был в стадии кокона.
Шаг – импульсивное желание одновременно увидеть Хирако в последний раз и не попадаться ему на глаза, толпа беснуется и бурлит, и впервые высокие столбы Сокиоку внушают такой безотчётный, безрассудный страх. Шаг. Шаг. Шаг.
Время снова коварно нарушает ритм, когда он возносится. Уже оттуда, сверху, каким-то чудом он замечает растянутые уголки рта, жёлтые глаза, приподнятый козырёк кепки и забывает дышать. Неотвратимость и ужас обрушивается на него той самой огненной птицей, к которой он раньше так рвался, надеясь на счастливое окончание своих мук, но теперь он кричит, срывая голос, в повисшей внезапно звенящей и такой знакомой душной пелене тишины…

***
Он наконец добрался до Пустоты. Взглянул в жёлтые серьёзные глаза. Пустота смотрела сурово, осуждающе, но без капли презрения. Напускная серьёзность скорее была данью традиции – как-никак с предателем говорит. Не получалось разгадать только примесь чего-то не болезненного, как раньше, не жаркого, не...
Сухие губы разомкнулись, и Айзен с ужасом осознал абсолютную абсурдность происходящего.
Хирако. Здесь, в камере.
- Я пришёл поговорить.


Название: Кошачья колыбель
Автор: Andjey
Команда: Нулевой отряд
Тема: о смерти
Бета: NoFace, Angstsourie
Пейринг, персонажи: Кира/Гин
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма
Количество слов: 1723


Бабочка пролетает так близко, что он успевает разглядеть радужные переливы пыльцы на ее крыльях.
"И смерти не чужда красота", — отмечает про себя Кира, неторопливо возвращаясь к прерванному занятию. Вскоре непонятная путаница узлов в его руках приобретает форму бабочки. Вот только улететь она не может — нити на пальцах шинигами держат крепко.
Такими же крепкими оказываются объятия капитана, неслышно подошедшего со спины.
— Вот скажи, Изуру, что за радость самому лишать себя свободы? — шепчет вкрадчивый голос, и Кира невольно морщится.
— Доброе утро, капитан, — он делает попытку выскользнуть из обхвативших рук, его беспрепятственно отпускают: не хочешь — не надо. Умело сотканная иллюзия свободы.
— Ай-яй, Изуру, опять ты игнорируешь мой вопрос? — Ичимару непринужденно устраивается на краю лейтенантского стола, болтая ногами, и сокрушенно качает головой. Ему смертельно скучно, и Кира по опыту знает, что такое настроение не сулит ничего хорошего.
— Не знаю, что сказать... это просто такая игра.
— Связывать самого себя? Странная игра, — задумчиво склонив голову набок, капитан смотрит на Киру с явным любопытством.
— Обычно участвуют двое... — пытается пояснить лейтенант, понимая: Ичимару может вообразить ками знает что.
— А вот это уже интересно! — заметно оживляется тот. — Научишь?
— Если вы настаиваете, — Кира пожимает плечами и принимается объяснять правила. Он досадует на самого себя за инициативу.
Первые простенькие узоры капитан схватывает на лету. Постепенно и Кира входит в азарт, демонстрируя все более сложные фигуры. Он не замечает, когда именно параллельно его стертому шнурку протягивается нить реяцу. Но с последним снятым с пальцев капитана узором понимает, что остался связан.
— Думаю, урок закончен, — нервно выдыхает Кира, в замешательстве уронив шнурок.
— Как и рабочий день. Спасибо, Изуру, это было познавательно, — Ичимару улыбается шире обычного и, насвистывая, покидает кабинет.
***
Кира не умеет пить и знает об этом, но тем не менее не пропускает ни одной лейтенантской пьянки — просто чтобы сменить обстановку или потрахаться в дальнем закутке с Шухеем, Ренджи или Мацумото: в их кругу давно никто никого не стесняется. Разве что Момо иногда краснеет и отводит глаза, но все-таки позволяет увести себя за ширму или, если тепло, в сад, и приходится зажимать ей ладонью рот, чтобы заглушить стоны.
Но не в этот раз. Сегодня он угрюмо окопался в углу и целенаправленно надирается до зеленых меносов, лишь бы не чувствовать опутавшие его нити реяцу.
— Что с тобой?
Встряхнув головой, он с трудом фокусирует взгляд на встревоженном лице подсевшей к нему Рангику. От нее пахнет солнцем, генсейскими духами, сакэ и сексом. Киру тут же начинает мутить.
— Тяжелый день, — хмуро поясняет он и, несмотря на подкатившую тошноту, тянется за новой порцией сакэ.
— Оно и видно, совсем тебя Гин загонял, — сочувственно вздыхает Мацумото и, уже смеясь, добавляет: — С таким лейтенантом отряду и капитан не нужен!
***
Который день брошенные в шутку слова не дают Кире покоя, выжигая нерв за нервом. Ведь действительно, он давно сам справляется с отрядом. Даже не это главное: без Ичимару Кира опять будет свободным.
Сперва он надеется, что связавшая его нить реяцу растает, но со временем исчезает только иллюзия, что все было игрой. И если раньше он только подозревал, что его капитан - демон, то теперь Кира в этом уверен: ни одно кидо бы столько не продержалось. Погребенный под ворохом обрывочных мыслей, он не замечает, как одна, выскользнув из общего клубка, настойчивой цикадой зудит день и ночь. Возможно, смерть будет решением? Поначалу его пугает даже идея. Но постепенно она начинает казаться все более разумной и привлекательной. И он размышляет, можно ли убить демона, и если да, то каким способом. А почему нет, шепчет внутренний голос. Все живое можно сделать неживым. С этого момента картина захлебывающегося собственной кровью капитана прочно застревает на границе сознания Киры, оживает в мельчайших подробностях, стоит закрыть глаза. И уже кажется таким знакомым вкус липкой демонической крови, бешеное биение пульса на шее под напряженными пальцами, изо всех сил стягивающими шнурок...
Фантазии о смерти Ичимару захватывают его настолько, что граница между мыслями и реальностью в сознании стирается.
Он носит шнурок на запястье, но больше не играет в кошачью колыбель: ощущения пойманной в паутину бабочки более чем достаточно. Иногда ему кажется, что заклинание ослабевает и действие его все же не бесконечно. А порой — будто и не было того дня, когда он учил капитана плести сложнейшие узоры. Вот узел реяцу пульсацией вновь напоминает о себе, и Изуру почти уверен: он сам связал себя, вторя словам Ичимару.
Кира окончательно понимает, что болен. Разумеется, ни выматывающим тренировкам, ни льющемуся через край сакэ с таким недугом не справиться. Быть может, помогут прикосновения к чужому телу? Вряд ли - и тем не менее он становится буквально одержим сексом. Однако желающих разделить с ним постель с каждым днем все меньше: Шухей твердо заявляет, что не находит удовольствия в проснувшейся в Кире тяге к играм со связыванием, Рангику прячет глаза и синяки, а Момо только наблюдает за всем этим с жалостью. Кира равнодушно смотрит в наполняющиеся слезами глаза Хинамори и отстраненно думает: "Надо же, плохо уже настолько, что даже этой жалостью я готов воспользоваться". Шнурок продолжает обвивать шею сотрясающейся в рыданиях Момо, когда он молча уходит.
"Трахни его и успокойся", — с явным знанием дела комментирует ситуацию Ренджи.
***
— И-зу-ру.
От привычки капитана растягивать его имя у Киры сводит челюсти. Он поднимает взгляд от бумаг, и готовая взлететь с пальцев Ичимару адская бабочка падает замертво. Пыльца с ее крыльев оставляет на капитанском хаори черный след.
— Впечатляет, — вновь тянет Ичимару, не прекращая улыбаться, и небрежно отряхивает испачканную ткань.
Мертвая бабочка беззвучно планирует к ногам Киры. Он поднимает ее, некоторое время задумчиво рассматривает, а затем резко сминает в ладони.
— А меня так научишь? — невинно интересуется капитан.
Эти повисшие в воздухе слова становятся для Киры последней каплей. В Ичимару летит простейшее связывающее заклинание — всего лишь Хайнава — но усиленное яростью настолько, что его швыряет к стене. Кира мгновенно оказывается рядом.
— И что дальше, Изуру? — капитан намеренно не делает попытки освободиться, лишь выгибается и вжимается в пах лейтенанта. — Да ты хочешь меня!
На этот раз Кира не выдерживает насмешки и затыкает его наиболее логичным в данной ситуации способом. Впрочем, это мало похоже на поцелуй: он кусает губы Ичимару и жадно слизывает выступающие капли крови.
С этой секунды их словно замыкает в кольцо. Капитан хрипло, как-то нечеловечески смеется и не сводит с Изуру прищуренных глаз, в которых читается все тот же вызов: ну и что дальше?
А дальше все до смешного просто: порывисто шагнуть назад, рванув на себя ткань хаори, и ощутить, как чужое тело неожиданно послушно подается следом. В следующий миг Ичимару падает спиной на стол, ударяясь о гладкую поверхность локтями. Кира еще успевает подумать, что это, наверное, больно и что его бакудо было для капитана не более чем детской игрушкой, и тут же чувствует, как нити реяцу, намертво стянувшись вокруг побелевших от напряжения запястий, рывком притягивают его к Ичимару, заставляя вновь оказаться так близко, что становится трудно дышать.
Откуда-то изнутри удушливой волной поднимается ненависть. Наслаждаясь треском срываемой с капитана одежды и развязывая собственные хакама, Кира мимоходом думает о том, какой многоликой, оказывается, может быть смерть. Прежде она была либо долгом, когда он обрывал жизнь врага, либо горечью, когда доводилось оплакивать друга. А нынче чужая смерть кажется настолько желанной, что он до дрожи хочет увидеть, как она сотрет улыбку с губ Ичимару. Но сначала - он просто хочет его.
Капитан яростно шипит сквозь сжатые зубы, когда Кира без подготовки пытается протолкнуться в него, но при этом язвительно комментирует каждое действие лейтенанта, а потом равнодушно бросает:
— Смазка в верхнем ящике.
А ведь ему нравится, мелькает у Изуру мысль, пока он откручивает крышку с искомой баночки. Играть по правилам Ичимару тошно, но если подумать, разве когда-то случалось иначе? Щедро смазав себя, он подхватывает капитана под колени, одним толчком входит почти до упора и, не давая Ичимару перевести дух, начинает с остервенением вколачиваться в него. Тот стонет, как последняя шлюха, и подается навстречу, еще сильнее насаживаясь на член.
"Нравится вам быть сучкой, которую трахают?" — Кире хочется выплюнуть эти слова в лицо капитана. "Не обольщайся, лейтенант", — по-прежнему смеются сквозь марево похоти прищуренные глаза, и Изуру отчетливо понимает, что это его сейчас имеют. На душе становится еще более гадко. Глухо рыча, он смыкает руки на тощей шее Ичимару, хоть и знает: ему не по зубам отправить этого вечно ухмыляющегося демона на перерождение. А тот хрипит и, внезапно выгнувшись, кончает, сжимая Киру так сильно, что со следующим толчком тот достигает разрядки и, отпустив капитана, молча сползает на пол.
***
С уходом Ичимару в Уэко кошмар не заканчивается. Более того, становится ясно: это только начало. Бывший капитан по-прежнему жив, только теперь до него не добраться. Бессильная ярость день за днем сдавливает Кире грудь, как тонкие режущие нити — запястья. Ни повседневные заботы, которых прибавилось, ни все более краткий отдых не могут помочь.
Ночь за ночью ему снится одно и то же: вместо фальшивого Айзена со стены снимают труп Ичимару, и Кира не может отвести взгляда от бледной тонкой кисти, безвольно свисающей с носилок. Его приглашают на опознание, и он с осторожным восторгом рассматривает застывшее лицо, легко касается переставших наконец улыбаться губ, кончиком пальца очерчивает линию скул, медленно ведет ладонью по груди и, остановившись на мгновение, внезапно для самого себя запускает пальцы в зияющую рану, будто проверяя, на самом ли деле... и просыпается. Луна щедро заливает комнату мертвым светом, а член стоит так, что темнеет в глазах. Кира дрочит, с упоением дорисовывая в воображении картину того, что сделал бы с трупом капитана.
Проворочавшись с боку на бок пару часов, он наконец вновь засыпает. В этот раз Изуру снится, что он бабочка. Где-то там, в вышине — ласковое яркое солнце, к которому так хочется лететь побыстрее. Но руки Ичимару насильно удерживают его, не дают распахнуть крылья, безжалостно сминают, рвут их. И вот он уже вроде бы и свободен, а улететь не может. Он просыпается, и узел связавшей его реяцу пульсирует, не давая забыть ни на секунду, чьей игрушкой, теперь уже брошенной, он стал.
***
Ощущение свободы возникает внезапно. Обрушивается в разгар битвы над Каракурой — так, словно вросшие в него нити реяцу разом вырвали с корнем, но странным образом рана приносит облегчение. Задыхаясь от выкручивающей боли, Кира безумно смеется и поудобнее перехватывает рукоять меча...
***
Потом, уже гораздо позже, когда победители покрыты славой, а побежденные — позором, в Готее с размахом празднуют успех. Лучше всех в лейтенантской компании держится Шухей. Момо предсказуемо отсиживается в казармах. Мацумото после первой чашки сакэ начинает рыдать, и Кира получает пару звонких пощечин за отказ оплакивать Гина. Он уходит с праздника раньше других, еще засветло, и в блаженной тишине казарм растягивает на пальцах очередной узор.
Не так уж легко в одиночку удержать рисунок для двоих. Но едва ощутимое покалывание в руках, там, где прежде были паучьи нити, напоминает, что у его свободы может быть краткий срок.

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Икоросэ, Шинсо!		10	(5.88%)
2. Новые Боги		80	(47.06%)
3. Десять шагов		25	(14.71%)
4. Кошачья колыбель		55	(32.35%)
Всего:		170

@темы: О смерти, Голосование

---

Голосование по теме "Генсей"

[Zo-Mash]

0

Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?

1. Петля Мёбиуса		53	(19.63%)
2. Оттенки связей		11	(4.07%)
3. Предназначение		28	(10.37%)
4. Каракурский узел		43	(15.93%)
5. Петля Мёбиуса		53	(19.63%)
6. Оттенки связей		11	(4.07%)
7. Предназначение		28	(10.37%)
8. Каракурский узел		43	(15.93%)
Всего:		270

@темы: Генсей, Голосование