Название: Ножны и занпакто — разные вещи
Автор: Торетти
Бета: Rudaxena
Команда: Bleashrooms
Пейринг: Зараки/Бьякуя, местами ужасный ООС, без которого никак
Количество слов: 1500
читать дальше
— Ледышка.
— Мужлан.
Обменялись любезностями и разошлись в разные стороны. Один цыкнул, другой фыркнул. Вот и поговорили.
Весь Готей поголовно, вернее, те, у кого поворачивался язык озвучить, считали, что капитаны тринадцати отрядов находятся не в самых лучших в мире отношениях. Все отряды презирают четвёртый, но до икоты боятся Унохану-тайчо. Не грызутся между собой только Кьёраку и Укитаке, пожалуй. Но если спросить, у кого из капитанов самые напряжённые взаимоотношения, граничащие с открытой враждой, то каждый ответит, что между шестым и одиннадцатым отрядом лучше не стоять, а между их капитанами даже не отсвечивать — раскатают в тонкий рисовый блинчик и не спросят, как блинчик звали при жизни.
* * *
— Эй, Бьякуя!
— Кучики-тайчо, — привычно поправил Бьякуя, мысленно добавляя, что вообще глава благородного дома Кучики только по своей редкой демократичности допускает простейшее обращение по званию. Но не по имени!
— Вот смотрю я на тебя, Бьякуя, и думаю… — Кенпачи оперся мощным плечом на раму сёдзи, и тут же раздался угрожающий треск дерева, которое вот-вот сломается.
— Надо же, какая редкость, — спокойно прокомментировал Кучики.
—… и думаю, что холоднее, твоя постная морда или твоя задница, — завершил мысль Зараки и сделал вид, что ему совершенно не интересна реакция Бьякуи. Кучики совершенно не изменился в лице, потянул паузу и, наконец, просто молча выдохнул сквозь стиснутые зубы.
— Ещё одно очко в мою пользу, — удовлетворённо заключил Зараки, повернулся спиной и пошёл восвояси. Шёл и довольно скалился, ожидая получить между лопаток парфянскую стрелу.
— Ступайте, ступайте, — устало проговорил Бьякуя, — от вашей первозданной простоты у меня скулы сводит.
— Угу, — беззлобно бросил через плечо Зараки, не останавливаясь, — улыбнуться, поди, хочется, а морду лица приходится блюсти.
Кенпачи не так уж далёк от истины — когда он, наконец, уходит, Бьякуя улыбается.
* * *
— И вот я иду, а тут этот, в шарфике который, мне и говорит: «Уважаемый доблестный офицер одиннадцатого отряда, не будете ли вы так любезны уйти с моей клумбы?»
За общим пьяным хохотом слышно, что кое-кто смеётся с осторожностью.
— Это где ж ты шёл?
— Да я случайно в поместье Кучики забрёл, и…
Раскрасневшийся рассказчик получил тут же сильнейший хлопок по плечу, который сбил его с ног. Зараки засмеялся, на шее только вздулись жилы да глаза нехорошо сощурились.
— Ну-ну? — поощрил он рассказчика. — Идёшь ты по клумбе в поместье Кучики, и?
— А этот, в шарфике… — попытался продолжить рассказчик и получил ещё один хлопок ладонью, да такой, что рука плетью повисла. Только после этого процент трезвости повысился, но не слишком, — капитан, за что? Вы же сами…
— Я же сам. Ага, я всегда всё сам. Что позволено капитану, то не позволено чистильщику сортиров.
— Я десятый офицер!
— Теперь чистильщик сортиров.
* * *
— Эй, Бьякуя…
Непривычно мягкий голос Зараки заставил Кучики удивлённо вскинуть брови.
— Тут один из моих орлов к тебе залетал, — капитан одиннадцатого отряда серьёзно покивал, словно для придания веса своим словам, — в общем, это… извини, короче. Я ему сам воспитательную работу сделаю.
— Что с вами, Зараки-тайчо?
— Ответственность за личный состав и так далее. Распустились, но пара-тройка марш-бросков, чтобы жизнь малиной не казалась — и мигом забудут, как ерундой страдать.
Бьякуя с достоинством кивнул, открыл дверь шире и взглядом указал в глубину дома.
— У меня есть сливовое вино.
— Покрепче ничего нет? — заворчал, разуваясь, Зараки.
— Каждый раз один и тот же глупый вопрос, — усмехнулся Бьякуя, провожая гостя в комнату, где быстро накрывали на стол. В этот раз даже выпили по чуть-чуть, прежде чем Бьякуя начал улыбаться, а Зараки протянул руку.
Кучики без лишних сантиментов раздевался, с несвойственной ему небрежностью бросая одежду на пол. Зараки же всегда раздевался в процессе, сразу хватал жадно, сжимал со всей дури, не опасаясь оставить синяки.
— Руки убери, — рычал Зараки, когда Бьякуя пытался до себя дотронуться, и тут же с проклятиями валил его на пол, потому что получал кровящий росчерк ногтями поперёк груди, раздвигал его ноги до хруста в суставах.
С Кучики было хорошо: Кенпачи не ощущал себя громоздким и неуклюжим, не боялся покалечить любовника, не боялся обидеть. В Бьякуе не было трепетной неуверенности, он с садистским наслаждением впивался зубами в плечо Кенпачи, выгибался в его руках, вскрикивая от каждого толчка, а потом валялся расслабленно и наблюдал, как любовник его рассматривает.
— У нас разный рост, разный вес и разное телосложение, прекрати сравнивать длину членов, — улыбнулся Бьякуя.
— Я не… ну, в общем, да, — Зараки соглашается и тут же обхватывает член Кучики пальцами, снова начинает гладить, дразнить. Распластывает на футоне, чтобы снова отыметь до потери пульса, вот только не понятно, чей пульс теряется быстрее. С хрипами, стонами, руганью, жарко и мокро — Бьякуя лишь иногда начинал кусать губы, чтобы не вскрикивать слишком громко.
— Прекрати грызть губы немедленно!
— Откуда этот шрам? — Бьякуя очерчивает языком старую отметину на груди Зараки, прекрасно зная, что от этого у Кенпачи снова будет каменный стояк, и можно будет его мучить. Сесть сверху широко раздвинув ноги, и нарочито медленно подниматься и опускаться, заставляя его шумно выдыхать горячий воздух и с силой сжимать бёдра, оставляя следы пальцев.
Уже потом, в полусонной дрёме на измятой постели, Бьякуя посматривал то на луну, заглядывающую в комнату, то на спящего Зараки. Тот начал было храпеть, Кучики привычно пнул его по ноге — храп тут же прекратился, Кенпачи повернулся на бок, не проснувшись. Кучики улыбался сонно, вспоминая день, с которого всё и началось.
* * *
В пылу сражения иной раз и не замечаешь, что орёшь и кому орёшь. Это закон, на поле боя не до политеса. Поэтому Бьякуя пропускал мимо ушей самые сочные эпитеты, которые сыпались изо рта Зараки, как рис из рваного мешка. Было от чего ругаться: отправили подчинённых к чертям под страхом трибунала, включая лейтенантов, а сами застряли, ввязавшись в бойню.
— Сзади, придурок! — рявкнул Зараки, срезая атакующего холлоу.
Кучики молча прикрыл спину Кенпачи в следующую же секунду — лепестки Сенбонзакуры слушались малейшего жеста. Так и шло, один орудовал, помогая себе воплями, другой — молча. Зараки хмурился, понимая, что «придурок», «мямля» и «баба востроносая» на самом деле не уступает ему ни в чём. Ледяной зимний воздух Генсея обжигал носоглотку, под ногами лёд, подо льдом — чёрная и чертовски холодная вода.
— Сзади, идиот! — внезапно выкрикнул Бьякуя, кидаясь на выручку, и успел, и отбил, но когда Зараки обернулся на треск, то увидел лишь взломанный лёд и быстро бегущую тёмную воду. Кучики рядом не было.
Бьякуя и крикнуть не успел, как утянуло под лёд и тут же сковало могильным холодом. Разгорячённый, он испытал некоторый шок, но всё же взял себя в руки — в конце концов, нужно просто взломать лёд с помощью кидо, выбраться наверх, быстро обогреться. Кидо — успел. Не успел всё остальное, снизу сильно ударило огромное тело холлоу, и сознание померкло.
— Вот и молодец, помирать собрался, а всё равно молодец.
Слова доносились глухо, как будто голову в футон замотали. Бьякуя попытался открыть глаза, над головой кто-то знакомо цокнул языком и посоветовал:
— Не дёргайся, лежи спокойно. Впрочем, какая уже разница.
Послышался странный звук, как будто кто-то обламывает сосульки. Зараки попытался каким-то образом снять с него промёрзшую насквозь одежду и нечаянно обломал часть оледеневших волос: длинные пряди стали ломкими, как стекло. Заколодевшая на морозе одежда тоже просто ломалась.
— Что случилось, — прошептал Бьякуя, еле шевеля губами.
— Хрен знает, — с солдатской простотой ответил Зараки, — но из воды я тебя достал, как куклу. Вернее, как кусок льда. Хорошо, что кидо пальнул, сразу стало понятно, где искать.
— Что ты делаешь? — монотонно спросил Бьякуя, когда смог разлепить веки.
— Раздеваюсь, — пояснил Зараки, — тебя вот уже раздел, сейчас греть буду.
— Убери руки.
— Дурной, — констатировал Зараки, быстро разложив одежду рядом, и прижал к себе Бьякую, — кому ты нужен, жопа ледяная… Отогрею и катись. Ишь ты, дохлый-дохлый, а захорохорился. Честь блюдёшь? Блюди дальше. Блюдун выискался.
И на самом деле просто согрел, рейяцу полыхала, пронизывала насквозь. Зараки оказался горячим, как печка, растирал спину Бьякуи, ворчал, ругая на все корки. Даже одежда, которую он потом на себя спешно натягивал, оказалась сухой и горячей на ощупь. По возвращению Кучики сказал встревоженному Ренджи:
— С Зараки-тайчо время летит незаметно, — прошёл было вперёд, прямой и гордый, в изодранной одежде, поколебался и обернулся к Кенпачи, — у меня есть сливовое вино…
— А покрепче ничего нет? — поинтересовался Зараки, плотоядно усмехнувшись.
Они даже по глотку не сделали той ночью. Как будто оба знали, зачем идут в поместье. Кенпачи не спрашивал, Бьякуя не уточнял. Инициативы не было — просто шагнули навстречу друг другу, а потом стало не до слов. Так подходят друг другу занпакто и ножны — у них разные функции и разный вид, но подходят. И, несмотря на всю опасность и силу занпакто, можно и ножнами огреть по шее так, что небо покажется с детскую гэта.
Бьякуя мог стонать, вскрикивать и даже вырываться, но только ради того, чтобы опрокинуть Зараки на пол и наклониться к нему с провокационной улыбкой. В постели с Кучики слетала привычная строгость и равнодушие, а Зараки мог показаться нежным и даже деликатным: всё же принимал во внимание разницу габаритов.
После этого было особенно забавно перебрасываться псевдооскорблениями.
— Ледышка!
— Пожалуй, да. Ты меня выловил в таком состоянии, что можно палочку в голову было втыкать, сошёл бы за мороженое, — Бьякуя улыбнулся и ткнул Кенпачи кулаком в плечо, — мужлан…
— Ну мужлан. Между прочим, происходит от слова «мужчина». Не вижу ничего стыдного!
* * *
— Иккаку, как думаешь, наши капитаны когда-то перестанут грызться?
— Откуда мне знать, Ренджи. Они слишком разные, не переживай…
— Главное между ними не вставать, стопчут. А что не стопчут, то накромсает Сенбонзакура.
— И то верно, Юмичика. Сами разберутся, не маленькие.
Название: Добро пожаловать
Автор: Valemora
Команда: Zombie Powder
Жанр: пвп
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Гин/Заэль
Количество слов: 694
читать дальше
— А-ах!..
— Тише, — чуть слышно шепчет-шуршит-шелестит голос на ухо, и Заэль всхлипывает, кусает ладонь, зажимающую ему рот, и подаётся навстречу; трётся, чувствуя, как сзади, сквозь бесчисленные слои форменной одежды, в него вжимается член.
— Ай-ай-ай, какой нехороший мальчик, — смеётся Гин и снова прикусывает чувствительное местечко за ухом, ловит губами прядки волос, медленно тянет и жмурится от удовольствия, ощущая, как они щекочуще скользят по губам.
Заэль коротко, рвано смеётся; мотает головой, выворачиваясь из цепкой хватки чужой ладони.
— Хорошие мальчики в Уэко Мундо не попадают, — он беззастенчиво выгибается, ещё сильней прижимаясь задницей к паху, смотрит через плечо насмешливо и провоцирующе, и глаза у него янтарно-злые, жадные, зовущие.
— Где у тебя номер? — внезапно спрашивает Гин. Кладёт пальцы на худое птичье горло, стискивает, получая в ответ сдавленный стон — и явно не боли.
— На левом бедре, — Заэль сглатывает, острый кадык жёстко проходится по пальцам. — Показать?
— Да, — Гин улыбается ещё шире и отпускает горло, позволяя развернуться.
Заэль облизывает губы, берётся за подол своей странной юбки и тянет вверх. Расставляет ноги шире, усмехается — костлявый, широкоротый, светлоглазый; в странном влечении к нему Гин внезапно осознаёт толику нарциссизма и тихо смеётся своим мыслям. Опускается на колени, проводит кончиками пальцев по внутренней стороне бедра — татуировка совсем свежая, кожа ещё припухшая и чуть покрасневшая по краям.
— Хорошее место, — кивает Гин — и, резко подавшись вперёд, впивается зубами в татуировку. Заэль издаёт сдавленный вопль, вцепляется пальцами в волосы, но — к удивлению Гина — не пытается оттащить, а наоборот, прижимает сильнее.
— Больно? — Гин проходится языком по следу от зубов.
— Да, — Заэль тихо смеётся. — Ещё.
Гин послушно кусает ещё раз, царапает ногтями бедро — и, полюбовавшись моментально вспухшими на коже ярко-красными полосами, поднимается.
— А про дыру твою слухи — правда? — ловит пальцами за подбородок, ведёт подушечкой большого по нижней губе.
Заэль чуть подаётся вперёд, обхватывает палец губами, неторопливо забирает в рот целиком. Столь же неторопливо выпускает — и кивает.
— На члене.
И, улыбнувшись, уточняет:
— Головке.
Гин даже перестаёт щуриться от любопытства, ядовито-голубые глаза колют холодом жгучий янтарь чужого взгляда.
— И как же?..
Заэль смеётся, чуть запрокидывая голову и выставляя бледное горло, словно красуясь.
— Потрясающе, — выдыхает он. — Удивительные... возможности энергообмена. При любом раскладе.
— Вот как, — Гин медленно ведёт ладонью по его шее, чуть задерживаясь на покрасневших пятнах, оставленных его пальцами раньше. Заэль снова сглатывает, и его дыхание сбивается. — Повернись.
Под юбкой ничего нет, и это очень удобно; Заэль странно взмяукивает, выгибаясь сильнее и ложась грудью на стол, царапает худыми пальцами столешницу, оставляя смазанные отпечатки на гладкой полированной поверхности, то ли смеётся, то ли всхлипывает, ловит губами и жадно втягивает в рот пальцы, когда Гин пытается зажать его ладонью. Он отдаётся бесстыдно, алчно, подаваясь назад и насаживаясь так, что Гину приходится до синяков вцепляться ему в бёдра, чтобы удержаться на ногах. Резкий рывок за волосы и короткий вскрик, поворот, громкий скрип проехавшегося по полу тяжёлого стола — и Заэль сам подхватывает себя под колени, раскрываясь навстречу, беззвучно хохоча, и тут же вскрикивает в голос, выгибаясь в спине почти до хруста. И у него в самом деле дыра в головке члена, едва ли в мизинец диаметром; капля смазки медленно стекает по её краю, затем от резкого толчка ныряет вглубь — и Заэль глухо воет, вздрагивая всем телом. Гин облизывает мизинец, ведёт по краю, потирая в такт толчкам, слушая, как стоны Заэля быстро перерастают в крики — а затем резко вводит палец в дыру целиком и, задыхаясь, смеётся, почти оглушённый воплем, прижимает к столу бьющееся в судорогах удовольствия тело, жмурится, кусая в плечо и чувствуя, как кончает сам, ярко и сильно, до разноцветных вспышек перед глазами.
Заэль постепенно приходит в себя; откашливается — и, хрипло засмеявшись, спрашивает сиплым, сорванным голосом:
— Добро пожаловать в Эспаду?..
Гин, не сдержавшись, тоже смеётся. Обводит пальцем зло-багровый след зубов на плече.
— Сумасшедший.
И кивает:
— Добро пожаловать. Постарайся удержаться здесь дольше своих предшественников, ладушки? А то с ними было намного скучнее, чем с тобой, а я не люблю скучать.
Заэль мягко сползает — стекает одним слитным движением — со стола, разглаживает помятую юбку.
— Ну что вы, Гин-сама. Здесь так хорошо, что за возможность остаться тут я буду цепляться зубами.
— А вот зубами не надо, не люблю, — Гин расплывается в своей фирменной улыбке в пол-лица.
— Я запомню, — кивает Заэль — и улыбается, чуть мягче, но так же широко.
Название: Через грань
Автор: Amari-Sugizo
Команда: А зомби зомби зомби
Категория: слэш
Пейринг: Гин/Изуру
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, зарисовка, pwp
Дисклеймер: © Kubo Tite
Количество слов: 1190
читать дальше
- Только не оборачивайся, Изуру.
Тело реагирует рефлекторно и замирает, хоть слова эти вовсе и не звучат как приказ. И нет у капитана Ичимару больше прав ему приказывать. Но ослушаться даже в голову не приходит.
А в Генсее уже ночь, злая, непроглядно-черная, с диким воем ветра и редкими вспышками молний. Дробный перестук дождя глухими ударами отдается где-то в ушах - по крайней мере, можно убеждать себя, что дело в этом.
Тихий скрип половицы за спиной. Один шаг - к нему. Один болезненный удар сердца. Кира молчит, вытянувшись в струнку. Безучастно смотрит, как полощутся за окном черные тени - заброшенный домик стоит на самой окраине парка, но кусты и деревья почти неразличимы в темноте.
- Я знал, что ты придешь, - улыбается Ичимару. И оборачиваться совсем не нужно, Кира давно научился слышать улыбку в его голосе. Не надеялся только, что услышит снова.
Он тоже знал, что придет, знал еще в Сейретее. Убеждал себя: тайная встреча с одним из врагов - нарушение закона, тоже предательство, нужно непременно сообщить командованию Готей Тринадцать... Говорил так правильно - и так заведомо безуспешно.
- Как вы передали сообщение в Сейретей? Вас могли бы выследить.
- Нет, - снова тихий смешок. - Если только ты не выдал меня. Но ведь нет же, Изуру?
А он просто не смог бы. И под страхом смерти бы не смог.
- Я не собираюсь с вами говорить долго, капитан, - опять неправильно - какой же Ичимару капитан теперь? Но обращение звучит так естественно, и заставить себя говорить по-другому не выходит. – Что вы хотели?
- Такой сердитый, - показной холодностью Гина не обмануть, было бы странно думать иначе. – Может, я просто хотел тебя увидеть. Соскучился, вот. Не веришь?
Ответить Кира не успевает – не успевает даже понять, верит он или нет. Ичимару подходит почти вплотную, не прижимается – просто стоит рядом, и этого хватает, чтобы вдребезги разбить наигранную строгость и спокойствие. От двойного дыхания запотевает стекло, Кира бездумно водит по нему пальцами, и ломаные линии все никак не складываются в иероглифы. А потом Гин накрывает его ладонь своей.
Он любил делать так – просто шутка, не более.
Тогда был конец года, и на столе лейтенанта угрожающе росла стопка итоговых отчетов, заполненных идеальным каллиграфическим почерком. Пальцы Изуру, сжимающие кисть, уже слегка подрагивали, но продолжали выводить все такие же ровные строки.
- Заканчиваешь?
- Последний отчет, капитан.
- Молодец какой, - похвала всегда звучала чуть удивленно, хотя ничего другого Ичимару от него и не ждал.
- Благодарю... - Кира не успел даже ответить, когда пальцы капитана как бы невзначай скользнули вдоль кисти и погладили его собственные. Вздрогнул от неожиданности, неловко дернул плечом...
- Ой, какая жалость, - правда, никакого сожаления при виде разлившейся по бумагам туши в голосе Ичимару не появилось. - Что же так неосторожно?
- Простите. Я... перепишу.
- Уж постарайся. Чтоб к утру все было готово!
Чтобы восстановить тогда все отчеты, у Киры ушло девять часов. Успел бы намного раньше - если б пальцы не горели, будто обожженные, а накатившее некстати возбуждение не сбивало с любых мыслей о работе. К утру еле успел и целый день ходил, будто в тумане, и ничего не мог поделать с неправильной, совершенно неуместной радостью.
Потом научился не вздрагивать от случайных прикосновений и двусмысленных шуток. Нарушение субординации, конечно, но правила не для капитана Ичимару были писаны.
Потом стал ждать большего. Со страхом - понимал же, как тонка эта грань; единожды ее переступив, назад не возвращаются. С предвкушением, опасно-сладким. С признанием - да, готов несмотря ни на что.
И - ничего не дождался.
Время возвращается, и вновь пальцы Гина скользят поверх его, уже не мимолетно, а уверенно и сильно. Проходят вдоль свежего шрама туда-сюда.
- А это откуда, Изуру? Раньше не было.
- Пустые. Был небольшой прорыв в шестьдесят восьмом районе, - Кира отвечает машинально, где-то в сердце вспыхивает теплая искра, разбавляя горечь. Такую мелочь заметить... Он улыбается тоже - впервые за долгое время.
Потом его вжимают в стекло, обнимая так крепко, что дыхание перехватывает. Холод спереди, жар сзади и уверенные прикосновения везде-везде. Гин целует его шею, не стесняясь кусать до боли, и думается - пока есть еще способность думать, - что непременно останутся следы. И что это хорошо. Бесстыдные пальцы трут и сдавливают соски через ткань, ныряют в прорезь хакама. Молния за окном сверкает особенно ярко, ослепляя, и остается только зажмуриться, выдыхая сквозь зубы.
- И ты будешь говорить, что не скучал? - в голосе насмешка, не обидная совсем, шепот то и дело прерывается влажными прикосновениями языка к уху. Член Изуру стоит как каменный, и давно прошли времена, когда это могло смутить.
- Вы тоже, - Изуру запрокидывает голову на плечо Гина, сам трется о твердость в чужих хакама, с мстительной радостью слыша ответный стон.
- Конечно-конечно, - не теряя времени даром, Гин распутывает его пояс. - Как же по тебе... такому хорошему... не скучать?
Кира вновь прижимается лбом к холодному стеклу, хоть так пытаясь не расплавиться от выжигающего мозг и тело удовольствия. Только не помогает ничуть: пальцы Гина все еще крепко сжаты на члене, и одновременно стягивать с Киры хакама ему неудобно, наверное, но он справляется. Дергает за волосы, заставляя откинуть голову назад, требовательно прижимает пальцы к губам. Кира уже все понимает без слов. Облизывает старательно, забирает глубже в рот. И это ощущение - его внутри себя – накрывает так основательно и сладко, что не кончить сразу же удается лишь каким-то чудом.
- Такой отзывчивый, - шепчет Ичимару, дыхание хриплое, тяжелое – ему и самому уже не до смеха. – Все от меня примешь, правда? Пусть и больно будет… все равно?
- Да… - притворяться давно нет смысла. На все вопросы - да. И боль хороша будет – если от него. Только от него. Изуру ждет ее, этой боли, но первой приходит слабость от тянущего чувства растяжения. Колени подгибаются, ладони скользят по влажному запотевшему стеклу, не в силах удержаться. И это всего лишь пальцы внутри, что же будет потом?..
Его наконец-то разворачивают к себе – в лицо Ичимару Гину Кира смотрит впервые со времени предательства трех капитанов, даже верится с трудом. И тянется вперед – мечтал же, мечтал, но никогда бы не решился, неслыханная дерзость – и целует в губы сам. С готовностью открывает рот, принимая в ответ укусы и непристойно глубокое проникновение чужого языка. Почти не осознает падения – только оказываются вдруг под спиной твердые доски и опускается сверху худое, но на удивление тяжелое тело. И боль все же приходит: его берут жестко, без лишней сейчас нежности и заботы, и это кажется таким правильным. Поцелуй все длится и длится, и немеют кончики пальцев, а бедра и выгнутую спину от напряжения сводит судорогой.
Поцелуй Гин обрывает сам. И, не снижая жесткого, болезненного темпа, шепчет в искусанные почти до крови губы:
- Обещай.
- Что?.. – лицо Киры сейчас не уступает в бледности лицу капитана, на щеках ярко-алые пятна.
- Останься жив, Изуру. Где бы тебе… ни пришлось оказаться и что бы ни пришлось сделать. Для меня… хорошо?
«И вы тоже, - хочет прошептать лихорадочно Кира. – Вы тоже живите, неважно, где и с кем. Вы только будьте в этом мире, обязательно. Нельзя так, чтобы мир был без вас». Но его снова целуют, не позволяя сказать ничего, он целует в ответ – и очень, очень надеется, что капитан поймет его и без слов. И с обращением все верно: другого капитана – настоящего - для него не будет больше.
Изуру свое обещание выполнит.
Название: В глубине
Автор: Murury
Команда: Грибы-Шинигами
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Хичиго/Ичиго
Жанр: психодел
Предупреждения: сквик
Количество слов: 1513
читать дальше
Сначала Ичиго показалось, что это платье – странное, сползшее с одного плеча мешковатое застиранное платье с широкими полосками на груди. Пустой ухмыльнулся молча, приветствуя, и чуть не свалился со стула к чёртовой матери.
Не полоски, понял Ичиго.
Ремни.
И не платье, а смирительная рубашка, которая смотрелась стянутым этими ремнями мешком. Ичиго понял, почему Пустой горбится – не очень-то выпрямишься, когда руки заломлены и скручены за спиной.
Не сказать, что Ичиго не был согласен с необходимостью таких мер. Но всё-таки ему не улыбалось искать мудака, который ухитрился скрутить его вторую (не лучшую) половину.
- Что за чёрт, - поинтересовался он слегка озадаченно.
Пустой хихикнул и сверкнул внимательным жёлтым глазом из-под спутавшихся волос, паклей свисающих до самого пола. Он сейчас походил на злобную старуху из фильмов ужасов – седой, худой и ёбнутый на всю голову.
Пустой повёл левым, голым плечом и ответил скрипуче:
- Давай, скажи ещё, что не нравится.
- Да почему не нравится, - Ичиго фыркнул, - тебе в самый раз. Эй, оно же не снимается, да?
В его голосе прозвучала явная надежда.
- Снимается, - Пустой потёрся щекой о своё плечо, зевнул, - но пока оставь.
Взгляд, который он бросил на Ичиго, был ленивым, сонным и абсолютно для него нетипичным.
Пустой выглядел чересчур довольным для существа, которому скрутили руки за спиной.
Ичиго чувствовал себя странно: белая комната, белый монстр в серой смирительной рубашке, и он сам – сплошное чёрное пятно.
- Композиционный центр, - поправил монстр назидательно, - да ладно, тебе ведь не впервой.
Ичиго точно не говорил ничего вслух, но Пустому на это плевать. Он опустил голову и закрыл глаза – будто собрался подремать прямо на своей табуретке.
- Что… мы тут делаем? – спросил Ичиго, помолчав.
- Не знаю как ты, а я – жду операции, - он даже не поднял головы.
- Какой ещё…
Пустой молча кивнул в сторону. Ичиго готов был поклясться, что только что там ничего не было - но сейчас на стене криво висел лист бумаги с какой-то таблицей, а в углу стояла койка, узкая, неудобная даже на вид. Ичиго подошёл ближе. Лист был с начала и до конца исписан названиями операций и датами, но на месте фамилий везде стояли прочерки. Кроме последней строки:
«Куросаки - лоботомия - …»
Даты не было.
- Что за чушь? – Ичиго пытался выглядеть спокойным.
От всего происходящего повеяло каким-то опасным, тревожащим душком – и Пустой будто почуял напряжение Ичиго. Широко оскалился.
Поднялся на ноги, ссутулился и неторопливо подошёл к Ичиго, шлёпая по полу босыми ногами. Качнул головой и сообщил:
- Это обо мне.
- Отлично, - сказал Ичиго, - и кто хирург?
- Ты, кто же ещё?
Пустой разглядывал его с каким-то птичьим любопытством, широко раскрыв глаза и замерев на месте. Будто проверял что-то для себя.
- Так, - сказал Ичиго, поднял руки, - так. Знаешь, я думаю, ты справишься и без меня. А мне пора.
Он развернулся, собираясь уходить. Он уже почти почувствовал собственное тело, лежащее на кровати, когда что-то резко дёрнуло его назад, вниз, в вышину, вглубь.
- Я хочу, - шепнул Пустой.
Дребезжаще-жарко, с придыханием, как будто просил его трахнуть.
Он прижал Ичиго к стене, навалившись грудью, смотрел в глаза – у него было болезненное, искажённое и обкуренное выражение лица. Прижался грудью, ткнулся лбом в плечо, тягуче проскрипел в шею:
- Эй, Ичиго. Разве я часто прошу о чём-нибудь? Это очень просто.
Пустой поднял голову - взгляд у него был бегающий, лихорадочный.
«Чёрт», - подумал Ичиго.
Если Пустой так хотел стать овощем и не приносить больше проблем, Ичиго вполне мог обеспечить ему эту возможность.
- Хорошо, - Куросаки мотнул головой и выдохнул, - как хочешь, твоё дело.
Пустой отошёл, сел обратно на табуретку спиной к нему. Почему-то его руки уже не были связаны, ремни – куда-то исчезли, и длинные рукава болтались теперь до самого пола.
- Убери это, - сказал Пустой и тряхнул волосами, - будет мешать.
Куросаки почувствовал что-то – ножницы – в правой руке.
- Тогда не вертись, - велел Ичиго.
Пустой замер, пугающе послушно. Скосил на Куросаки хитроватый, надтреснуто-возбуждённый взгляд.
Ичиго примерился, перехватил ножницы поудобнее и сгрёб ладонью мягкие, неприятно влажные, как подгнившее тряпьё, патлы. Накрутил на кулак, остановившись у чужого затылка, оттянул голову Пустого назад - и щёлкнул ножницами, отхватывая почти под корень.
Они, ножницы, были чёрные. Не полностью – по кромке левого лезвия шла красная полоса.
На койку Пустой улёгся сам. Ичиго готов был поспорить, что за такого послушного больного все психиатры мира не постеснялись бы сойтись врукопашную.
Вместо ножниц в руке Ичиго был нож – тонкий, длинный. Кажется, для колки льда.
- Наслаждайся, - сказал Пустой.
Его голос царапал проржавленной, глубокой и нездоровой нежностью, и стоило Ичиго подойти и наклониться над ним, как чужие пальцы запутались у него в волосах, поглаживая, задевая кожу короткими обгрызенными ногтями. Куросаки никак не мог отделаться от ощущения, что у него на голове завелась стая опасных и беспокойных полостных червей.
- Не тяни, - шепнул Пустой.
- Не дёргайся, - бросил Ичиго.
Он хотел закончить, разделаться со всем этим побыстрее, проснуться и решить, что ему снился кошмар.
Ичиго наклонился, крепко обхватил белое лицо ладонью, прижав к койке, приставил острие ножа чуть выше уголка чужого глаза и надавил реяцу, изо всех сил: у него не было молотка.
Пустой задушенно вскрикнул, выгнулся – и, чёрт возьми, не от боли.
Пока Ичиго продвигал нож в его голову, он выл на одной ноте, распахнув глаза. По пальцам Ичиго текла не кровь - чёрная, жирная густая дрянь. Будто нефть. Он повернул нож по кругу, чувствуя, как под лезвием поддаётся что-то – вначале твёрдое, но затем упругое, мягкое.
Пустой замер, широко открыв рот и вцепившись руками в края койки.
Ичиго пустил по ножу рейацу, выжигая, уничтожая лишнюю плоть в чужой голове. Потом отпустил голову Пустого и отшвырнул в сторону чёртов кусок металла.
Сделал шаг к стене и изнеможённо сполз по ней – нырнул на несколько минут (часов?) в тёмное, вязкое забытье.
Пустой лежал и улыбался – безоблачно, молча, пугающе счастливо. Грудь под грубой тканью рубашки поднималась и опускалась, мерно, сильно, как меха в кузнице.
Ичиго подошёл к нему и присел – Пустой следил за ним, продолжая улыбаться. Куросаки подумал, что лоботомия не такая уж и плохая штука.
- Ну? – спросил Ичиго устало.
Пустой улыбнулся шире и прикрыл глаза. Потянулся, почему-то согнув колени и пальцы на ногах, вытянул руки – рубашка задралась, показав крепкие белые бёдра. Ичиго вздохнул, потянулся одёрнуть подол.
Пустой ухватил его за руку, резко, с силой, подскочил на койке и дёрнул Куросаки на себя.
- Сюрприз, - сказал он.
Смех ввинтился, вкрутился в уши, будто кое-кто поработал ручной дрелью. Ичиго отшатнулся.
Пустой не успокаивался. Это чем-то напомнило первое знакомство – сплошная неконтролируемая кровожадная истерика (Пустой бил кулаком по койке). Выпуклая неявь. Он сам. Его инстинкты. И, вашу мать, это – тоже я?!
Пустой заткнулся резко, будто выключили.
- Всё, - сказал он.
- Что – всё? – Ичиго замер, настороженно наблюдая за ним.
Пустой сел, помотал головой и поморщился: у него под глазами теперь были огромные фиолетовые синяки, будто маска недоделанного супергероя. Поднял голову.
- Пора.
- Чего…
- Позволь мне, ну?
- Позволить что?
- Быть с тобой, - сказал Пустой, - быть тобой. Теперь можно.
И Ичиго почувствовал это. Чужое желание.
Сорватьплотьпереломатькостиоголитьнервы
Чистейший. Кровожадный. Инстинкт.
Нет, лоботомия ни черта Пустому не помогла.
И Ичиго почувствовал его желание как своё.
Его толкнули и опрокинули на спину – на пол. Кто-то уселся сверху к нему на колени, дёрнул полы косоде в стороны.
Ичиго был не против. Как будто в голове поселилась та же самая чёрная жижа, что и у Пустого, и дурманила, пожирала его мысли, его рассудок, его самого.
- Ты станешь, - быстро заговорил Пустой, - станешь лучше. Честнее, - Ичиго задрал на нём рубашку, обхватил за талию, жадно оглаживая бок второй рукой, - освободишься. Я выжгу всю твою чёртову ложь изнут…
На этом месте Пустой застонал – точно так же, как когда Ичиго ковырялся в его мозгах. Качнул бёдрами навстречу чужой ладони, обхватившей член, сгорбился, жадно поцеловал, широко открыв рот.
- Замолчи, - шепнул Ичиго, - хватит нести чушь.
Перевернулся, подминая Пустого под себя. Тот только обхватил его за шею, выгнулся, подставляясь, и засмеялся – тихо. Тихо и жутковато.
Ичиго старался не обращать на это внимания. От Пустого почему-то ничем не пахло – ни кровью, ни потом, ни даже нефтью.
Ичиго мазнул пальцами по чужой щеке и раздвинул Пустому ноги пошире – он с готовностью обхватил его ими за талию, сцепил на пояснице. Оскалился, поймав взгляд Ичиго. Тот прижался губами к его шее, грудью – к груди, и резко протолкнул выпачканные в чёрном пальцы Пустому в задницу.
- Ну же, - сдавленно проговорил Пустой, - Я хочу…
Тебя
Быть
Тобойтобойтобой
Когда Ичиго вошёл, Пустой вскрикнул, лязгающе и рвано, поцеловал его – настойчиво, грубо.
У Пустого во рту была кровь.
В голове Ичиго крутилась какая-то посторонняя мысль, но растворилась, исчезла, так и не оформившись во что-то путное – ему стало больно. Боль была во всём теле, в костях, мышцах, в кончиках пальцев – Ичиго помнил её, помнил, как на тело нарастал костяной мёртвый панцирь, и боль, боль, боль, и он растворялся в ней.
Пустой кричал.
Как будто вместо него.
Ичиго чувствовал себя легко, холодно и очень просто. Краски стали чёткими и яркими, мир – до жути ясным.
Это действительно было то – о чём – он – говорил – сам… себе?
Шинигами (Урахара?) стоял напротив.
Ичиго знал, что сейчас тот попытается убить его.
Честно говоря, ему было совершенно всё равно.
Автор: Торетти
Бета: Rudaxena
Команда: Bleashrooms
Пейринг: Зараки/Бьякуя, местами ужасный ООС, без которого никак
Количество слов: 1500
читать дальше
— Ледышка.
— Мужлан.
Обменялись любезностями и разошлись в разные стороны. Один цыкнул, другой фыркнул. Вот и поговорили.
Весь Готей поголовно, вернее, те, у кого поворачивался язык озвучить, считали, что капитаны тринадцати отрядов находятся не в самых лучших в мире отношениях. Все отряды презирают четвёртый, но до икоты боятся Унохану-тайчо. Не грызутся между собой только Кьёраку и Укитаке, пожалуй. Но если спросить, у кого из капитанов самые напряжённые взаимоотношения, граничащие с открытой враждой, то каждый ответит, что между шестым и одиннадцатым отрядом лучше не стоять, а между их капитанами даже не отсвечивать — раскатают в тонкий рисовый блинчик и не спросят, как блинчик звали при жизни.
* * *
— Эй, Бьякуя!
— Кучики-тайчо, — привычно поправил Бьякуя, мысленно добавляя, что вообще глава благородного дома Кучики только по своей редкой демократичности допускает простейшее обращение по званию. Но не по имени!
— Вот смотрю я на тебя, Бьякуя, и думаю… — Кенпачи оперся мощным плечом на раму сёдзи, и тут же раздался угрожающий треск дерева, которое вот-вот сломается.
— Надо же, какая редкость, — спокойно прокомментировал Кучики.
—… и думаю, что холоднее, твоя постная морда или твоя задница, — завершил мысль Зараки и сделал вид, что ему совершенно не интересна реакция Бьякуи. Кучики совершенно не изменился в лице, потянул паузу и, наконец, просто молча выдохнул сквозь стиснутые зубы.
— Ещё одно очко в мою пользу, — удовлетворённо заключил Зараки, повернулся спиной и пошёл восвояси. Шёл и довольно скалился, ожидая получить между лопаток парфянскую стрелу.
— Ступайте, ступайте, — устало проговорил Бьякуя, — от вашей первозданной простоты у меня скулы сводит.
— Угу, — беззлобно бросил через плечо Зараки, не останавливаясь, — улыбнуться, поди, хочется, а морду лица приходится блюсти.
Кенпачи не так уж далёк от истины — когда он, наконец, уходит, Бьякуя улыбается.
* * *
— И вот я иду, а тут этот, в шарфике который, мне и говорит: «Уважаемый доблестный офицер одиннадцатого отряда, не будете ли вы так любезны уйти с моей клумбы?»
За общим пьяным хохотом слышно, что кое-кто смеётся с осторожностью.
— Это где ж ты шёл?
— Да я случайно в поместье Кучики забрёл, и…
Раскрасневшийся рассказчик получил тут же сильнейший хлопок по плечу, который сбил его с ног. Зараки засмеялся, на шее только вздулись жилы да глаза нехорошо сощурились.
— Ну-ну? — поощрил он рассказчика. — Идёшь ты по клумбе в поместье Кучики, и?
— А этот, в шарфике… — попытался продолжить рассказчик и получил ещё один хлопок ладонью, да такой, что рука плетью повисла. Только после этого процент трезвости повысился, но не слишком, — капитан, за что? Вы же сами…
— Я же сам. Ага, я всегда всё сам. Что позволено капитану, то не позволено чистильщику сортиров.
— Я десятый офицер!
— Теперь чистильщик сортиров.
* * *
— Эй, Бьякуя…
Непривычно мягкий голос Зараки заставил Кучики удивлённо вскинуть брови.
— Тут один из моих орлов к тебе залетал, — капитан одиннадцатого отряда серьёзно покивал, словно для придания веса своим словам, — в общем, это… извини, короче. Я ему сам воспитательную работу сделаю.
— Что с вами, Зараки-тайчо?
— Ответственность за личный состав и так далее. Распустились, но пара-тройка марш-бросков, чтобы жизнь малиной не казалась — и мигом забудут, как ерундой страдать.
Бьякуя с достоинством кивнул, открыл дверь шире и взглядом указал в глубину дома.
— У меня есть сливовое вино.
— Покрепче ничего нет? — заворчал, разуваясь, Зараки.
— Каждый раз один и тот же глупый вопрос, — усмехнулся Бьякуя, провожая гостя в комнату, где быстро накрывали на стол. В этот раз даже выпили по чуть-чуть, прежде чем Бьякуя начал улыбаться, а Зараки протянул руку.
Кучики без лишних сантиментов раздевался, с несвойственной ему небрежностью бросая одежду на пол. Зараки же всегда раздевался в процессе, сразу хватал жадно, сжимал со всей дури, не опасаясь оставить синяки.
— Руки убери, — рычал Зараки, когда Бьякуя пытался до себя дотронуться, и тут же с проклятиями валил его на пол, потому что получал кровящий росчерк ногтями поперёк груди, раздвигал его ноги до хруста в суставах.
С Кучики было хорошо: Кенпачи не ощущал себя громоздким и неуклюжим, не боялся покалечить любовника, не боялся обидеть. В Бьякуе не было трепетной неуверенности, он с садистским наслаждением впивался зубами в плечо Кенпачи, выгибался в его руках, вскрикивая от каждого толчка, а потом валялся расслабленно и наблюдал, как любовник его рассматривает.
— У нас разный рост, разный вес и разное телосложение, прекрати сравнивать длину членов, — улыбнулся Бьякуя.
— Я не… ну, в общем, да, — Зараки соглашается и тут же обхватывает член Кучики пальцами, снова начинает гладить, дразнить. Распластывает на футоне, чтобы снова отыметь до потери пульса, вот только не понятно, чей пульс теряется быстрее. С хрипами, стонами, руганью, жарко и мокро — Бьякуя лишь иногда начинал кусать губы, чтобы не вскрикивать слишком громко.
— Прекрати грызть губы немедленно!
— Откуда этот шрам? — Бьякуя очерчивает языком старую отметину на груди Зараки, прекрасно зная, что от этого у Кенпачи снова будет каменный стояк, и можно будет его мучить. Сесть сверху широко раздвинув ноги, и нарочито медленно подниматься и опускаться, заставляя его шумно выдыхать горячий воздух и с силой сжимать бёдра, оставляя следы пальцев.
Уже потом, в полусонной дрёме на измятой постели, Бьякуя посматривал то на луну, заглядывающую в комнату, то на спящего Зараки. Тот начал было храпеть, Кучики привычно пнул его по ноге — храп тут же прекратился, Кенпачи повернулся на бок, не проснувшись. Кучики улыбался сонно, вспоминая день, с которого всё и началось.
* * *
В пылу сражения иной раз и не замечаешь, что орёшь и кому орёшь. Это закон, на поле боя не до политеса. Поэтому Бьякуя пропускал мимо ушей самые сочные эпитеты, которые сыпались изо рта Зараки, как рис из рваного мешка. Было от чего ругаться: отправили подчинённых к чертям под страхом трибунала, включая лейтенантов, а сами застряли, ввязавшись в бойню.
— Сзади, придурок! — рявкнул Зараки, срезая атакующего холлоу.
Кучики молча прикрыл спину Кенпачи в следующую же секунду — лепестки Сенбонзакуры слушались малейшего жеста. Так и шло, один орудовал, помогая себе воплями, другой — молча. Зараки хмурился, понимая, что «придурок», «мямля» и «баба востроносая» на самом деле не уступает ему ни в чём. Ледяной зимний воздух Генсея обжигал носоглотку, под ногами лёд, подо льдом — чёрная и чертовски холодная вода.
— Сзади, идиот! — внезапно выкрикнул Бьякуя, кидаясь на выручку, и успел, и отбил, но когда Зараки обернулся на треск, то увидел лишь взломанный лёд и быстро бегущую тёмную воду. Кучики рядом не было.
Бьякуя и крикнуть не успел, как утянуло под лёд и тут же сковало могильным холодом. Разгорячённый, он испытал некоторый шок, но всё же взял себя в руки — в конце концов, нужно просто взломать лёд с помощью кидо, выбраться наверх, быстро обогреться. Кидо — успел. Не успел всё остальное, снизу сильно ударило огромное тело холлоу, и сознание померкло.
— Вот и молодец, помирать собрался, а всё равно молодец.
Слова доносились глухо, как будто голову в футон замотали. Бьякуя попытался открыть глаза, над головой кто-то знакомо цокнул языком и посоветовал:
— Не дёргайся, лежи спокойно. Впрочем, какая уже разница.
Послышался странный звук, как будто кто-то обламывает сосульки. Зараки попытался каким-то образом снять с него промёрзшую насквозь одежду и нечаянно обломал часть оледеневших волос: длинные пряди стали ломкими, как стекло. Заколодевшая на морозе одежда тоже просто ломалась.
— Что случилось, — прошептал Бьякуя, еле шевеля губами.
— Хрен знает, — с солдатской простотой ответил Зараки, — но из воды я тебя достал, как куклу. Вернее, как кусок льда. Хорошо, что кидо пальнул, сразу стало понятно, где искать.
— Что ты делаешь? — монотонно спросил Бьякуя, когда смог разлепить веки.
— Раздеваюсь, — пояснил Зараки, — тебя вот уже раздел, сейчас греть буду.
— Убери руки.
— Дурной, — констатировал Зараки, быстро разложив одежду рядом, и прижал к себе Бьякую, — кому ты нужен, жопа ледяная… Отогрею и катись. Ишь ты, дохлый-дохлый, а захорохорился. Честь блюдёшь? Блюди дальше. Блюдун выискался.
И на самом деле просто согрел, рейяцу полыхала, пронизывала насквозь. Зараки оказался горячим, как печка, растирал спину Бьякуи, ворчал, ругая на все корки. Даже одежда, которую он потом на себя спешно натягивал, оказалась сухой и горячей на ощупь. По возвращению Кучики сказал встревоженному Ренджи:
— С Зараки-тайчо время летит незаметно, — прошёл было вперёд, прямой и гордый, в изодранной одежде, поколебался и обернулся к Кенпачи, — у меня есть сливовое вино…
— А покрепче ничего нет? — поинтересовался Зараки, плотоядно усмехнувшись.
Они даже по глотку не сделали той ночью. Как будто оба знали, зачем идут в поместье. Кенпачи не спрашивал, Бьякуя не уточнял. Инициативы не было — просто шагнули навстречу друг другу, а потом стало не до слов. Так подходят друг другу занпакто и ножны — у них разные функции и разный вид, но подходят. И, несмотря на всю опасность и силу занпакто, можно и ножнами огреть по шее так, что небо покажется с детскую гэта.
Бьякуя мог стонать, вскрикивать и даже вырываться, но только ради того, чтобы опрокинуть Зараки на пол и наклониться к нему с провокационной улыбкой. В постели с Кучики слетала привычная строгость и равнодушие, а Зараки мог показаться нежным и даже деликатным: всё же принимал во внимание разницу габаритов.
После этого было особенно забавно перебрасываться псевдооскорблениями.
— Ледышка!
— Пожалуй, да. Ты меня выловил в таком состоянии, что можно палочку в голову было втыкать, сошёл бы за мороженое, — Бьякуя улыбнулся и ткнул Кенпачи кулаком в плечо, — мужлан…
— Ну мужлан. Между прочим, происходит от слова «мужчина». Не вижу ничего стыдного!
* * *
— Иккаку, как думаешь, наши капитаны когда-то перестанут грызться?
— Откуда мне знать, Ренджи. Они слишком разные, не переживай…
— Главное между ними не вставать, стопчут. А что не стопчут, то накромсает Сенбонзакура.
— И то верно, Юмичика. Сами разберутся, не маленькие.
Название: Добро пожаловать
Автор: Valemora
Команда: Zombie Powder
Жанр: пвп
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Гин/Заэль
Количество слов: 694
читать дальше
— А-ах!..
— Тише, — чуть слышно шепчет-шуршит-шелестит голос на ухо, и Заэль всхлипывает, кусает ладонь, зажимающую ему рот, и подаётся навстречу; трётся, чувствуя, как сзади, сквозь бесчисленные слои форменной одежды, в него вжимается член.
— Ай-ай-ай, какой нехороший мальчик, — смеётся Гин и снова прикусывает чувствительное местечко за ухом, ловит губами прядки волос, медленно тянет и жмурится от удовольствия, ощущая, как они щекочуще скользят по губам.
Заэль коротко, рвано смеётся; мотает головой, выворачиваясь из цепкой хватки чужой ладони.
— Хорошие мальчики в Уэко Мундо не попадают, — он беззастенчиво выгибается, ещё сильней прижимаясь задницей к паху, смотрит через плечо насмешливо и провоцирующе, и глаза у него янтарно-злые, жадные, зовущие.
— Где у тебя номер? — внезапно спрашивает Гин. Кладёт пальцы на худое птичье горло, стискивает, получая в ответ сдавленный стон — и явно не боли.
— На левом бедре, — Заэль сглатывает, острый кадык жёстко проходится по пальцам. — Показать?
— Да, — Гин улыбается ещё шире и отпускает горло, позволяя развернуться.
Заэль облизывает губы, берётся за подол своей странной юбки и тянет вверх. Расставляет ноги шире, усмехается — костлявый, широкоротый, светлоглазый; в странном влечении к нему Гин внезапно осознаёт толику нарциссизма и тихо смеётся своим мыслям. Опускается на колени, проводит кончиками пальцев по внутренней стороне бедра — татуировка совсем свежая, кожа ещё припухшая и чуть покрасневшая по краям.
— Хорошее место, — кивает Гин — и, резко подавшись вперёд, впивается зубами в татуировку. Заэль издаёт сдавленный вопль, вцепляется пальцами в волосы, но — к удивлению Гина — не пытается оттащить, а наоборот, прижимает сильнее.
— Больно? — Гин проходится языком по следу от зубов.
— Да, — Заэль тихо смеётся. — Ещё.
Гин послушно кусает ещё раз, царапает ногтями бедро — и, полюбовавшись моментально вспухшими на коже ярко-красными полосами, поднимается.
— А про дыру твою слухи — правда? — ловит пальцами за подбородок, ведёт подушечкой большого по нижней губе.
Заэль чуть подаётся вперёд, обхватывает палец губами, неторопливо забирает в рот целиком. Столь же неторопливо выпускает — и кивает.
— На члене.
И, улыбнувшись, уточняет:
— Головке.
Гин даже перестаёт щуриться от любопытства, ядовито-голубые глаза колют холодом жгучий янтарь чужого взгляда.
— И как же?..
Заэль смеётся, чуть запрокидывая голову и выставляя бледное горло, словно красуясь.
— Потрясающе, — выдыхает он. — Удивительные... возможности энергообмена. При любом раскладе.
— Вот как, — Гин медленно ведёт ладонью по его шее, чуть задерживаясь на покрасневших пятнах, оставленных его пальцами раньше. Заэль снова сглатывает, и его дыхание сбивается. — Повернись.
Под юбкой ничего нет, и это очень удобно; Заэль странно взмяукивает, выгибаясь сильнее и ложась грудью на стол, царапает худыми пальцами столешницу, оставляя смазанные отпечатки на гладкой полированной поверхности, то ли смеётся, то ли всхлипывает, ловит губами и жадно втягивает в рот пальцы, когда Гин пытается зажать его ладонью. Он отдаётся бесстыдно, алчно, подаваясь назад и насаживаясь так, что Гину приходится до синяков вцепляться ему в бёдра, чтобы удержаться на ногах. Резкий рывок за волосы и короткий вскрик, поворот, громкий скрип проехавшегося по полу тяжёлого стола — и Заэль сам подхватывает себя под колени, раскрываясь навстречу, беззвучно хохоча, и тут же вскрикивает в голос, выгибаясь в спине почти до хруста. И у него в самом деле дыра в головке члена, едва ли в мизинец диаметром; капля смазки медленно стекает по её краю, затем от резкого толчка ныряет вглубь — и Заэль глухо воет, вздрагивая всем телом. Гин облизывает мизинец, ведёт по краю, потирая в такт толчкам, слушая, как стоны Заэля быстро перерастают в крики — а затем резко вводит палец в дыру целиком и, задыхаясь, смеётся, почти оглушённый воплем, прижимает к столу бьющееся в судорогах удовольствия тело, жмурится, кусая в плечо и чувствуя, как кончает сам, ярко и сильно, до разноцветных вспышек перед глазами.
Заэль постепенно приходит в себя; откашливается — и, хрипло засмеявшись, спрашивает сиплым, сорванным голосом:
— Добро пожаловать в Эспаду?..
Гин, не сдержавшись, тоже смеётся. Обводит пальцем зло-багровый след зубов на плече.
— Сумасшедший.
И кивает:
— Добро пожаловать. Постарайся удержаться здесь дольше своих предшественников, ладушки? А то с ними было намного скучнее, чем с тобой, а я не люблю скучать.
Заэль мягко сползает — стекает одним слитным движением — со стола, разглаживает помятую юбку.
— Ну что вы, Гин-сама. Здесь так хорошо, что за возможность остаться тут я буду цепляться зубами.
— А вот зубами не надо, не люблю, — Гин расплывается в своей фирменной улыбке в пол-лица.
— Я запомню, — кивает Заэль — и улыбается, чуть мягче, но так же широко.
Название: Через грань
Автор: Amari-Sugizo
Команда: А зомби зомби зомби
Категория: слэш
Пейринг: Гин/Изуру
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, зарисовка, pwp
Дисклеймер: © Kubo Tite
Количество слов: 1190
читать дальше
- Только не оборачивайся, Изуру.
Тело реагирует рефлекторно и замирает, хоть слова эти вовсе и не звучат как приказ. И нет у капитана Ичимару больше прав ему приказывать. Но ослушаться даже в голову не приходит.
А в Генсее уже ночь, злая, непроглядно-черная, с диким воем ветра и редкими вспышками молний. Дробный перестук дождя глухими ударами отдается где-то в ушах - по крайней мере, можно убеждать себя, что дело в этом.
Тихий скрип половицы за спиной. Один шаг - к нему. Один болезненный удар сердца. Кира молчит, вытянувшись в струнку. Безучастно смотрит, как полощутся за окном черные тени - заброшенный домик стоит на самой окраине парка, но кусты и деревья почти неразличимы в темноте.
- Я знал, что ты придешь, - улыбается Ичимару. И оборачиваться совсем не нужно, Кира давно научился слышать улыбку в его голосе. Не надеялся только, что услышит снова.
Он тоже знал, что придет, знал еще в Сейретее. Убеждал себя: тайная встреча с одним из врагов - нарушение закона, тоже предательство, нужно непременно сообщить командованию Готей Тринадцать... Говорил так правильно - и так заведомо безуспешно.
- Как вы передали сообщение в Сейретей? Вас могли бы выследить.
- Нет, - снова тихий смешок. - Если только ты не выдал меня. Но ведь нет же, Изуру?
А он просто не смог бы. И под страхом смерти бы не смог.
- Я не собираюсь с вами говорить долго, капитан, - опять неправильно - какой же Ичимару капитан теперь? Но обращение звучит так естественно, и заставить себя говорить по-другому не выходит. – Что вы хотели?
- Такой сердитый, - показной холодностью Гина не обмануть, было бы странно думать иначе. – Может, я просто хотел тебя увидеть. Соскучился, вот. Не веришь?
Ответить Кира не успевает – не успевает даже понять, верит он или нет. Ичимару подходит почти вплотную, не прижимается – просто стоит рядом, и этого хватает, чтобы вдребезги разбить наигранную строгость и спокойствие. От двойного дыхания запотевает стекло, Кира бездумно водит по нему пальцами, и ломаные линии все никак не складываются в иероглифы. А потом Гин накрывает его ладонь своей.
Он любил делать так – просто шутка, не более.
Тогда был конец года, и на столе лейтенанта угрожающе росла стопка итоговых отчетов, заполненных идеальным каллиграфическим почерком. Пальцы Изуру, сжимающие кисть, уже слегка подрагивали, но продолжали выводить все такие же ровные строки.
- Заканчиваешь?
- Последний отчет, капитан.
- Молодец какой, - похвала всегда звучала чуть удивленно, хотя ничего другого Ичимару от него и не ждал.
- Благодарю... - Кира не успел даже ответить, когда пальцы капитана как бы невзначай скользнули вдоль кисти и погладили его собственные. Вздрогнул от неожиданности, неловко дернул плечом...
- Ой, какая жалость, - правда, никакого сожаления при виде разлившейся по бумагам туши в голосе Ичимару не появилось. - Что же так неосторожно?
- Простите. Я... перепишу.
- Уж постарайся. Чтоб к утру все было готово!
Чтобы восстановить тогда все отчеты, у Киры ушло девять часов. Успел бы намного раньше - если б пальцы не горели, будто обожженные, а накатившее некстати возбуждение не сбивало с любых мыслей о работе. К утру еле успел и целый день ходил, будто в тумане, и ничего не мог поделать с неправильной, совершенно неуместной радостью.
Потом научился не вздрагивать от случайных прикосновений и двусмысленных шуток. Нарушение субординации, конечно, но правила не для капитана Ичимару были писаны.
Потом стал ждать большего. Со страхом - понимал же, как тонка эта грань; единожды ее переступив, назад не возвращаются. С предвкушением, опасно-сладким. С признанием - да, готов несмотря ни на что.
И - ничего не дождался.
Время возвращается, и вновь пальцы Гина скользят поверх его, уже не мимолетно, а уверенно и сильно. Проходят вдоль свежего шрама туда-сюда.
- А это откуда, Изуру? Раньше не было.
- Пустые. Был небольшой прорыв в шестьдесят восьмом районе, - Кира отвечает машинально, где-то в сердце вспыхивает теплая искра, разбавляя горечь. Такую мелочь заметить... Он улыбается тоже - впервые за долгое время.
Потом его вжимают в стекло, обнимая так крепко, что дыхание перехватывает. Холод спереди, жар сзади и уверенные прикосновения везде-везде. Гин целует его шею, не стесняясь кусать до боли, и думается - пока есть еще способность думать, - что непременно останутся следы. И что это хорошо. Бесстыдные пальцы трут и сдавливают соски через ткань, ныряют в прорезь хакама. Молния за окном сверкает особенно ярко, ослепляя, и остается только зажмуриться, выдыхая сквозь зубы.
- И ты будешь говорить, что не скучал? - в голосе насмешка, не обидная совсем, шепот то и дело прерывается влажными прикосновениями языка к уху. Член Изуру стоит как каменный, и давно прошли времена, когда это могло смутить.
- Вы тоже, - Изуру запрокидывает голову на плечо Гина, сам трется о твердость в чужих хакама, с мстительной радостью слыша ответный стон.
- Конечно-конечно, - не теряя времени даром, Гин распутывает его пояс. - Как же по тебе... такому хорошему... не скучать?
Кира вновь прижимается лбом к холодному стеклу, хоть так пытаясь не расплавиться от выжигающего мозг и тело удовольствия. Только не помогает ничуть: пальцы Гина все еще крепко сжаты на члене, и одновременно стягивать с Киры хакама ему неудобно, наверное, но он справляется. Дергает за волосы, заставляя откинуть голову назад, требовательно прижимает пальцы к губам. Кира уже все понимает без слов. Облизывает старательно, забирает глубже в рот. И это ощущение - его внутри себя – накрывает так основательно и сладко, что не кончить сразу же удается лишь каким-то чудом.
- Такой отзывчивый, - шепчет Ичимару, дыхание хриплое, тяжелое – ему и самому уже не до смеха. – Все от меня примешь, правда? Пусть и больно будет… все равно?
- Да… - притворяться давно нет смысла. На все вопросы - да. И боль хороша будет – если от него. Только от него. Изуру ждет ее, этой боли, но первой приходит слабость от тянущего чувства растяжения. Колени подгибаются, ладони скользят по влажному запотевшему стеклу, не в силах удержаться. И это всего лишь пальцы внутри, что же будет потом?..
Его наконец-то разворачивают к себе – в лицо Ичимару Гину Кира смотрит впервые со времени предательства трех капитанов, даже верится с трудом. И тянется вперед – мечтал же, мечтал, но никогда бы не решился, неслыханная дерзость – и целует в губы сам. С готовностью открывает рот, принимая в ответ укусы и непристойно глубокое проникновение чужого языка. Почти не осознает падения – только оказываются вдруг под спиной твердые доски и опускается сверху худое, но на удивление тяжелое тело. И боль все же приходит: его берут жестко, без лишней сейчас нежности и заботы, и это кажется таким правильным. Поцелуй все длится и длится, и немеют кончики пальцев, а бедра и выгнутую спину от напряжения сводит судорогой.
Поцелуй Гин обрывает сам. И, не снижая жесткого, болезненного темпа, шепчет в искусанные почти до крови губы:
- Обещай.
- Что?.. – лицо Киры сейчас не уступает в бледности лицу капитана, на щеках ярко-алые пятна.
- Останься жив, Изуру. Где бы тебе… ни пришлось оказаться и что бы ни пришлось сделать. Для меня… хорошо?
«И вы тоже, - хочет прошептать лихорадочно Кира. – Вы тоже живите, неважно, где и с кем. Вы только будьте в этом мире, обязательно. Нельзя так, чтобы мир был без вас». Но его снова целуют, не позволяя сказать ничего, он целует в ответ – и очень, очень надеется, что капитан поймет его и без слов. И с обращением все верно: другого капитана – настоящего - для него не будет больше.
Изуру свое обещание выполнит.
Название: В глубине
Автор: Murury
Команда: Грибы-Шинигами
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Хичиго/Ичиго
Жанр: психодел
Предупреждения: сквик
Количество слов: 1513
читать дальше
Сначала Ичиго показалось, что это платье – странное, сползшее с одного плеча мешковатое застиранное платье с широкими полосками на груди. Пустой ухмыльнулся молча, приветствуя, и чуть не свалился со стула к чёртовой матери.
Не полоски, понял Ичиго.
Ремни.
И не платье, а смирительная рубашка, которая смотрелась стянутым этими ремнями мешком. Ичиго понял, почему Пустой горбится – не очень-то выпрямишься, когда руки заломлены и скручены за спиной.
Не сказать, что Ичиго не был согласен с необходимостью таких мер. Но всё-таки ему не улыбалось искать мудака, который ухитрился скрутить его вторую (не лучшую) половину.
- Что за чёрт, - поинтересовался он слегка озадаченно.
Пустой хихикнул и сверкнул внимательным жёлтым глазом из-под спутавшихся волос, паклей свисающих до самого пола. Он сейчас походил на злобную старуху из фильмов ужасов – седой, худой и ёбнутый на всю голову.
Пустой повёл левым, голым плечом и ответил скрипуче:
- Давай, скажи ещё, что не нравится.
- Да почему не нравится, - Ичиго фыркнул, - тебе в самый раз. Эй, оно же не снимается, да?
В его голосе прозвучала явная надежда.
- Снимается, - Пустой потёрся щекой о своё плечо, зевнул, - но пока оставь.
Взгляд, который он бросил на Ичиго, был ленивым, сонным и абсолютно для него нетипичным.
Пустой выглядел чересчур довольным для существа, которому скрутили руки за спиной.
Ичиго чувствовал себя странно: белая комната, белый монстр в серой смирительной рубашке, и он сам – сплошное чёрное пятно.
- Композиционный центр, - поправил монстр назидательно, - да ладно, тебе ведь не впервой.
Ичиго точно не говорил ничего вслух, но Пустому на это плевать. Он опустил голову и закрыл глаза – будто собрался подремать прямо на своей табуретке.
- Что… мы тут делаем? – спросил Ичиго, помолчав.
- Не знаю как ты, а я – жду операции, - он даже не поднял головы.
- Какой ещё…
Пустой молча кивнул в сторону. Ичиго готов был поклясться, что только что там ничего не было - но сейчас на стене криво висел лист бумаги с какой-то таблицей, а в углу стояла койка, узкая, неудобная даже на вид. Ичиго подошёл ближе. Лист был с начала и до конца исписан названиями операций и датами, но на месте фамилий везде стояли прочерки. Кроме последней строки:
«Куросаки - лоботомия - …»
Даты не было.
- Что за чушь? – Ичиго пытался выглядеть спокойным.
От всего происходящего повеяло каким-то опасным, тревожащим душком – и Пустой будто почуял напряжение Ичиго. Широко оскалился.
Поднялся на ноги, ссутулился и неторопливо подошёл к Ичиго, шлёпая по полу босыми ногами. Качнул головой и сообщил:
- Это обо мне.
- Отлично, - сказал Ичиго, - и кто хирург?
- Ты, кто же ещё?
Пустой разглядывал его с каким-то птичьим любопытством, широко раскрыв глаза и замерев на месте. Будто проверял что-то для себя.
- Так, - сказал Ичиго, поднял руки, - так. Знаешь, я думаю, ты справишься и без меня. А мне пора.
Он развернулся, собираясь уходить. Он уже почти почувствовал собственное тело, лежащее на кровати, когда что-то резко дёрнуло его назад, вниз, в вышину, вглубь.
- Я хочу, - шепнул Пустой.
Дребезжаще-жарко, с придыханием, как будто просил его трахнуть.
Он прижал Ичиго к стене, навалившись грудью, смотрел в глаза – у него было болезненное, искажённое и обкуренное выражение лица. Прижался грудью, ткнулся лбом в плечо, тягуче проскрипел в шею:
- Эй, Ичиго. Разве я часто прошу о чём-нибудь? Это очень просто.
Пустой поднял голову - взгляд у него был бегающий, лихорадочный.
«Чёрт», - подумал Ичиго.
Если Пустой так хотел стать овощем и не приносить больше проблем, Ичиго вполне мог обеспечить ему эту возможность.
- Хорошо, - Куросаки мотнул головой и выдохнул, - как хочешь, твоё дело.
Пустой отошёл, сел обратно на табуретку спиной к нему. Почему-то его руки уже не были связаны, ремни – куда-то исчезли, и длинные рукава болтались теперь до самого пола.
- Убери это, - сказал Пустой и тряхнул волосами, - будет мешать.
Куросаки почувствовал что-то – ножницы – в правой руке.
- Тогда не вертись, - велел Ичиго.
Пустой замер, пугающе послушно. Скосил на Куросаки хитроватый, надтреснуто-возбуждённый взгляд.
Ичиго примерился, перехватил ножницы поудобнее и сгрёб ладонью мягкие, неприятно влажные, как подгнившее тряпьё, патлы. Накрутил на кулак, остановившись у чужого затылка, оттянул голову Пустого назад - и щёлкнул ножницами, отхватывая почти под корень.
Они, ножницы, были чёрные. Не полностью – по кромке левого лезвия шла красная полоса.
На койку Пустой улёгся сам. Ичиго готов был поспорить, что за такого послушного больного все психиатры мира не постеснялись бы сойтись врукопашную.
Вместо ножниц в руке Ичиго был нож – тонкий, длинный. Кажется, для колки льда.
- Наслаждайся, - сказал Пустой.
Его голос царапал проржавленной, глубокой и нездоровой нежностью, и стоило Ичиго подойти и наклониться над ним, как чужие пальцы запутались у него в волосах, поглаживая, задевая кожу короткими обгрызенными ногтями. Куросаки никак не мог отделаться от ощущения, что у него на голове завелась стая опасных и беспокойных полостных червей.
- Не тяни, - шепнул Пустой.
- Не дёргайся, - бросил Ичиго.
Он хотел закончить, разделаться со всем этим побыстрее, проснуться и решить, что ему снился кошмар.
Ичиго наклонился, крепко обхватил белое лицо ладонью, прижав к койке, приставил острие ножа чуть выше уголка чужого глаза и надавил реяцу, изо всех сил: у него не было молотка.
Пустой задушенно вскрикнул, выгнулся – и, чёрт возьми, не от боли.
Пока Ичиго продвигал нож в его голову, он выл на одной ноте, распахнув глаза. По пальцам Ичиго текла не кровь - чёрная, жирная густая дрянь. Будто нефть. Он повернул нож по кругу, чувствуя, как под лезвием поддаётся что-то – вначале твёрдое, но затем упругое, мягкое.
Пустой замер, широко открыв рот и вцепившись руками в края койки.
Ичиго пустил по ножу рейацу, выжигая, уничтожая лишнюю плоть в чужой голове. Потом отпустил голову Пустого и отшвырнул в сторону чёртов кусок металла.
Сделал шаг к стене и изнеможённо сполз по ней – нырнул на несколько минут (часов?) в тёмное, вязкое забытье.
Пустой лежал и улыбался – безоблачно, молча, пугающе счастливо. Грудь под грубой тканью рубашки поднималась и опускалась, мерно, сильно, как меха в кузнице.
Ичиго подошёл к нему и присел – Пустой следил за ним, продолжая улыбаться. Куросаки подумал, что лоботомия не такая уж и плохая штука.
- Ну? – спросил Ичиго устало.
Пустой улыбнулся шире и прикрыл глаза. Потянулся, почему-то согнув колени и пальцы на ногах, вытянул руки – рубашка задралась, показав крепкие белые бёдра. Ичиго вздохнул, потянулся одёрнуть подол.
Пустой ухватил его за руку, резко, с силой, подскочил на койке и дёрнул Куросаки на себя.
- Сюрприз, - сказал он.
Смех ввинтился, вкрутился в уши, будто кое-кто поработал ручной дрелью. Ичиго отшатнулся.
Пустой не успокаивался. Это чем-то напомнило первое знакомство – сплошная неконтролируемая кровожадная истерика (Пустой бил кулаком по койке). Выпуклая неявь. Он сам. Его инстинкты. И, вашу мать, это – тоже я?!
Пустой заткнулся резко, будто выключили.
- Всё, - сказал он.
- Что – всё? – Ичиго замер, настороженно наблюдая за ним.
Пустой сел, помотал головой и поморщился: у него под глазами теперь были огромные фиолетовые синяки, будто маска недоделанного супергероя. Поднял голову.
- Пора.
- Чего…
- Позволь мне, ну?
- Позволить что?
- Быть с тобой, - сказал Пустой, - быть тобой. Теперь можно.
И Ичиго почувствовал это. Чужое желание.
Сорватьплотьпереломатькостиоголитьнервы
Чистейший. Кровожадный. Инстинкт.
Нет, лоботомия ни черта Пустому не помогла.
И Ичиго почувствовал его желание как своё.
Его толкнули и опрокинули на спину – на пол. Кто-то уселся сверху к нему на колени, дёрнул полы косоде в стороны.
Ичиго был не против. Как будто в голове поселилась та же самая чёрная жижа, что и у Пустого, и дурманила, пожирала его мысли, его рассудок, его самого.
- Ты станешь, - быстро заговорил Пустой, - станешь лучше. Честнее, - Ичиго задрал на нём рубашку, обхватил за талию, жадно оглаживая бок второй рукой, - освободишься. Я выжгу всю твою чёртову ложь изнут…
На этом месте Пустой застонал – точно так же, как когда Ичиго ковырялся в его мозгах. Качнул бёдрами навстречу чужой ладони, обхватившей член, сгорбился, жадно поцеловал, широко открыв рот.
- Замолчи, - шепнул Ичиго, - хватит нести чушь.
Перевернулся, подминая Пустого под себя. Тот только обхватил его за шею, выгнулся, подставляясь, и засмеялся – тихо. Тихо и жутковато.
Ичиго старался не обращать на это внимания. От Пустого почему-то ничем не пахло – ни кровью, ни потом, ни даже нефтью.
Ичиго мазнул пальцами по чужой щеке и раздвинул Пустому ноги пошире – он с готовностью обхватил его ими за талию, сцепил на пояснице. Оскалился, поймав взгляд Ичиго. Тот прижался губами к его шее, грудью – к груди, и резко протолкнул выпачканные в чёрном пальцы Пустому в задницу.
- Ну же, - сдавленно проговорил Пустой, - Я хочу…
Тебя
Быть
Тобойтобойтобой
Когда Ичиго вошёл, Пустой вскрикнул, лязгающе и рвано, поцеловал его – настойчиво, грубо.
У Пустого во рту была кровь.
В голове Ичиго крутилась какая-то посторонняя мысль, но растворилась, исчезла, так и не оформившись во что-то путное – ему стало больно. Боль была во всём теле, в костях, мышцах, в кончиках пальцев – Ичиго помнил её, помнил, как на тело нарастал костяной мёртвый панцирь, и боль, боль, боль, и он растворялся в ней.
Пустой кричал.
Как будто вместо него.
Ичиго чувствовал себя легко, холодно и очень просто. Краски стали чёткими и яркими, мир – до жути ясным.
Это действительно было то – о чём – он – говорил – сам… себе?
Шинигами (Урахара?) стоял напротив.
Ичиго знал, что сейчас тот попытается убить его.
Честно говоря, ему было совершенно всё равно.
Вопрос: Которая из работ нравится более прочих?
| 1. Ножны и занпакто – разные вещи | 45 | (42.06%) | |
| 2. Добро пожаловать | 20 | (18.69%) | |
| 3. Через край | 21 | (19.63%) | |
| 4. В глубине | 21 | (19.63%) | |
| Всего: | 107 | ||
